Измена. Незаменимых нет

35

Я переглядываюсь с Давидом.

Если это не ошибшийся дверью курьер, то есть только один человек, имеющий привычку являться к нам без приглашения.

Встаю из-за стола и иду в коридор.

Конечно, это он. Вижу в глазок Германа с букетом в руках.

Малодушно хочу просто развернуться и проигнорировать Воецкого. Не открывать ему дверь.

Но…

Я даже не знала, что он выписался из больницы.

И Новый год наступит через несколько часов.

И Даша, к моему удивлению, спросила сегодня утром, поедем ли мы поздравлять с Новым годом второго папу…

Я открываю дверь и встречаюсь с бывшим мужем взглядами.

Я уже привыкла к ледяному холоду в глазах Германа, но его больше нет. Воецкий смотрит на меня открыто и спокойно. Словно и не было этих лет вражды.

Он убедился, что я была ни в чем перед ним не виновата. И, очевидно, врагом меня считать перестал.

Вот только я ничего не забыла. Если мое предательство существовало только в голове Германа, то он предал меня по-настоящему.

Буквально растоптал во мне способность доверять.

Нужно быть полной идиоткой, чтобы такое простить.

Замечаю, что Герман стоит, опираясь на трость. Лицо бледное. Даже мороз не смог добавить бывшему мужу здорового румянца. От правого виска к губам тянется свежий красный шрам.

- С Новым годом! – Воецкий протягивает мне букет.

Прекрасные черные каллы. Именно их бывший муж любил дарить мне когда-то давно, в прошлой жизни. Он говорил, что эти цветы похожи своей безупречной красотой на меня.

- Новый год еще не наступил, - говорю я, отходя в сторону, чтобы Герман мог войти в квартиру.

Даже не смотрю на протянутый букет.

Герман делает шаг, опираясь на свою трость, и я вижу, с каким трудом это ему дается.

Кажется, пострадавшая нога совсем не гнется. Мужчина бледнеет еще сильнее, но делает еще несколько шагов.

- Папа Герман! – вскрикивает высунувшая свой нос в коридор Даша. – Ты приехал поздравить меня с Новым годом?

- Конечно, - Герман тепло улыбается дочери. – Хочешь получить свой подарок?

Дочка с радостным визгом несется к нам, а я поджимаю губы. Не сдавайся так легко, малышка. Не позволяй подаркам затмить тебе глаза.

Конечно, Даша не слышит мои мысли. Она радостно хлопает в ладоши, когда Герман вручает ей коробку с куклой и ту самую китайскую бабочку. Дорогая кукла тут же летит в сторону. Ее Даша даже не достает из коробки. А вот пластмассовая бабочка целиком поглощает внимание ребенка. Дочка машет ею в воздухе, заставляя ядовито - желтые крылышки трепыхаться.

- Даш, а «спасибо» ты не забыла сказать? – напоминаю я дочери о хороших манерах.

- Спасибо за куклу, - не глядя на нас, бормочет Даша.

- А за бабочку?

Даша оборачивается на меня, смешно хмуря брови.

- Он мою бобочку убил. Тепель купил новую. За что спасибо?

Герман смеется, а я закатываю глаза.

- К сожалению, - говорю я тихо, так чтобы уже бегущая на кухню дочка не услышала, - она унаследовала твой характер.

- Может, ей повезет, - говорит Герман, - и она встретит в жизни кого-то, кто сможет выдержать ее характер.

- Здравствуй, Герман, - к нам подходит Давид. – Проходи, встретишь с нами Новый год.

- Но… - я сердито смотрю на мужа.

- Не стоит, - Герман грустно улыбается. – Аня будет против, не хочу портить ей праздник.

- Аня? – Давид смотрит на меня, как на капризного ребенка.

Муж всегда был выше обид. И я ценю его доброе сердце. Но как же сложно самой проявлять милосердие к тому, кто был с тобой жесток.

Я делаю глубокий вдох, прежде чем заставить себя заговорить:

- Проходи, Герман. Я… рада, что тебе лучше. Даша спрашивала о тебе.

Воецкий очень сильно хромает. Я вижу это, пока иду за ним на кухню. Даже жалею на секундочку, что не взяла цветы. Они явно мешают бывшему мужу, настолько он неуверенно двигается.

Зарина Алановна отодвигает стул, помогая Герману сесть за стол. Воецкий благодарит женщину и отдает ей букет.

Только Глеб хмуро молчит, глядя на незваного гостя.

- Ты чуть не умер, Герман, - говорит Давид, когда мы все уже попробовали каждое из блюд Зарины Алановны. – Расскажи, чем планирует заняться в следующем году человек, вернувшийся с того света.

Воецкий задумчиво смотрит на дочь, продолжающую возиться со своей новой бабочкой.

- Хочу исправить свои ошибки, насколько это возможно, - говорит он. – Участвовать в жизни дочери. Поговорить с матерью. И Карим… его будут судить, но, возможно, тут скорее нужна помощь врачей. Его обследовал психиатр, и он настаивает на том, что Карим не здоров. Я хочу позаботиться о том, чтобы ему оказали необходимую медицинскую помощь. И… я должен попросить прощение у Ани.

Мои щеки краснеют.

- Я прощаю тебя, Герман, - спешу уверить бывшего мужа. – Не нужно ничего у меня просить. Просто забудь и живи дальше.

Это ложь, конечно. Обида душит меня каждый раз, когда я смотрю на Германа. Но это легко исправить, если не встречаться с ним. Не хочу никаких извинений.

Стараюсь делать вид, что приход Германа не испортил мне праздник. Но хорошего настроения как ни бывало. К одиннадцати вечера мне надоедает ловить на себе взгляды Германа и Глеба. Я беру на руки сонную Дашу и ухожу в детскую укладывать ее спать.

Когда возвращаюсь на кухню, до полуночи остается все-то пять минут.

- А чего хочется тебе, Аня, в будущем году? – тихо спрашивает Герман, когда я сажусь за стол.

Я подвисаю, потому что осознаю, что у меня нет ответа на этот вопрос. Я знаю, чего не хочу. Не хочу бояться за жизнь дочери. Не хочу, чтобы меня трогали, если я против. Еще, пожалуй, не хочу видеть Германа. Потому что мне больно. До сих пор больно от того, как он поступил с нашей семьей.

А есть ли что-то, чего я хочу?

- Ты счастлива? – спрашивает бывший муж, пока Давид разливает по бокалам шампанское под бой курантов.

- Я… не знаю, Герман, - странно услышать такой вопрос после всего, что мы пережили совсем недавно. – Я больше не меряю реальность этим абстрактным словом. Оно для наивных детей. Во взрослой жизни не обязательно быть счастливой. Важно просто стараться делать то, что должен.