Измена. Незаменимых нет

48. Герман

С чего я решил, что отвезти на море сразу пятерых женщин будет хорошей идеей?

О-о-о-о-чень большая ошибка!

Прошло всего два дня, а у меня уже дергается глаз и прихватывает сердце.

Нет, в начале все было неплохо. Встреча с мамой в аэропорту получилась трогательной и теплой. Я до сих пор не могу до конца отпустить то, что вырос без нее, но теперь это значит гораздо меньше. Детские обиды больше не могут быть достаточным оправданием избеганию встреч.

Я сам сделал в жизни слишком много всего неправильно, чтобы иметь право винить кого-то другого.

Да, собственная неидеальность отлично лечит гордыню.

Кариму легко было поймать меня в ловушку. Я всегда кичился своим умом и продуманностью. Теперь я вижу, что именно это и делало меня слепым.

Жаль, что брат выбрал такую дорогу. Может быть, он, как и я, когда-нибудь осознает, как сильно заблуждался, выбрав путь ненависти, но боюсь, что психическое здоровье ему уже не вернуть. Врачи ставят серьезные и неутешительные диагнозы.

Мама рассказала, что проблемы такого рода, к сожалению, были у Карима с детства. Они всегда надеялись, что он справится с этим.

Что ж… эти надежды чуть не стоили жизни моей дочери…

Что же касается жены… то есть бывшей жены…

Я не знаю, как смог допустить такое. Еще тогда, когда был уверен в ее неверности, моя собственная реакция поразила меня. Боль от мнимого предательства Ани была так велика, потому что была подпитана поднявшимся со дна сознания детским отчаянием после ухода матери. Я бесился и бился в истерике, как маленький ребенок.

Я прогнал Аню из своей жизни без колебаний, но это не помогло. Я видел жену в каждой встречной. Думал о ней все эти годы. А когда снова встретил, чуть не слетел с катушек.

Ненавидел себя за эту слабость. За то, что тянет. За то, что хочется снова сделать ее своей. Но себя ненавидеть страшно, поэтому я ненавидел Аню.

Искренне считал, что это она меня мучает. Тогда как единственный, кто меня мучил, был я сам.

Я собственными руками разрушил свою семью.

Как и мой отец.

Это то, что сломило наконец хребет моей гордыни и позволило прозреть. Увидеть мир таким, как он есть. Осознать, что я наделал.

Все-таки отец прав, и я слабый человек. Потому что открывшаяся правда снова не смогла во мне поместиться. Придавила меня на целый месяц. Не помню, что я тогда делал. Кажется, пил и охреневал.

А еще думал: стоит ли пытаться наладить то, что уже успел испоганить? Я имею в виду свою жизнь.

Все встало на свои места, когда я сменил точку отчета. Если смотреть «из себя», то ситуация невыносима тотально: «горюшко» велико, бывшая жена ненавидит и боится, дочка считает посторонним, а сошедший с ума брат пытался убить…

Это если еще не упоминать о больном колене и располосованной шрамом роже.

Короче, беспросветный мрак.

Но стоит только вылезти из своей тепленькой шкурки и взглянуть на мир не с позиции обиженного ребенка, которому всего недодали, то картина начинает меняться.

Я не могу прокрутить фарш обратно. Не могу все исправить. Не отменю безобразной истерики, которую устроил Ане, выгоняя ее из дома.

Я не могу заставить ее забыть все то, что сделал. Но я могу позаботиться о ней и о Даше.

Как я мог не поверить в беременность?

А, может, и хорошо, что не поверил… Что бы я сделал тогда? Наверно, попытался бы отобрать у Ани ребенка сразу после родов. Хоть от этого безумия судьба меня уберегла.

Мои девочки жили без меня слишком долго. О них заботился другой мужчина.

И мне, судя по всему, нужно сходить поставить свечку какому-нибудь святому за то, что это оказался Давид.

Потому что он только назывался ее мужем. А по факту… по факту я сломал мою девочку, и мужчин она теперь боится.

Не знаю, что бы я делал, обнаружив Аню замужем за тем же Глебом.

Аня изменилась. Она больше не смотрит на мир широко распахнутыми глазами, полными восторга. Раньше так она смотрела и на меня. А теперь от огня в ее глазах остались лишь слабые искры. И те теплятся только тогда, когда она смотрит на нашу дочь.

Я могу раздуть огонь ее души заново. Я уверен в этом. Не для себя. Не для того, чтобы искупить вину.

Просто потому, что я ее люблю и хочу видеть живой.

Пусть моя девочка будет счастлива.

Часть меня хотела бы дать ей возможность выбирать – быть со мной или нет. Но эта часть слишком мала. Она не в силах справиться с другой частью, готовой глотки грызть, доказывая то, что Аня МОЯ.

Вот только кому нужно перегрызть глотку, чтобы вернуть любовь моей женщины? Кажется, придется перегрызть горло самому себе в прошлом…

Так что и здесь я ничего не могу поделать.

Приходится сосредотачиваться на маленьких шагах. Я могу свозить Аню и Дашу на море. Я могу позвонить матери. Я могу постараться наконец стать опорой для оставшейся части моей семьи.

Вот так пафосно я думал, организовывая поездку к теплым берегам для пяти женщин. Мать вашу, как же я был наивен…