Лицо Германа склоняется к моему, но ничего не происходит. Наши губы в миллиметре от соприкосновения. От страха я дышу часто – часто и наше дыхание перемешивается. Смотрим глаза в глаза, будто ныряем друг в друга, забыв задержать дыхание.
Мои глаза широко распахнуты в панике, его смотрят с нежностью.
Очень противоречивые чувства разрывают мое сердце на части. Страх испытать новую душевную боль, обида на Германа, и порожденный ею протест. Нельзя позволять ему предавать меня, а потом рассчитывать на то, что все можно исправить. Нельзя снова пускать в сердце того, кто уже однажды растоптал любовь. Это слишком опасно.
Но в моем маленьком воображаемом чулане было спрятано кое-что и похуже. Герман выпустил на волю то, в чем я боялась признаться себе. Черную ненависть. Хорошие люди не ненавидят. Они выше этого. И к коктейлю из сумбурных эмоций добавляется стыд за свои чувства. Потому что я ненавижу бывшего мужа. Ненавижу то, как он поступил со мной. Как он посмел?
Понимаю, что это злое чувство жило во мне все эти годы. Маскировалось за обидой и гордостью. Но теперь я точно знаю, что ненавижу! Ненавижу Германа, и хочу, чтобы ему было больно так же, как и мне!
И одновременно с этим не хочу… Не хочу множить зло. Если выбирать между справедливостью и милосердием, то пусть будет милосердие… Пусть каждый из нас найдет способ унять душевную боль и излечить свои раны.
Не закрывая глаз, Герман еще немного подается вперед, соединяя наши губы. Это больше похоже на прикосновение, чем на поцелуй.
Никто из нас не двигается. Я просто чувствую тепло его губ на своих. Но этого более, чем достаточно, чтобы перевернуть все внутри меня.
В глазах темнеет, и лицо Германа расплывается. Моргаю, пытаясь вернуть зрение, а из глаз бегут слезы.
Герман стирает соленую влагу с моей щеки, и я чувствую, как дрожат его руки.
Мужчина отстраняется на миллиметр и снова легко касается моих губ. На одно мгновение. Очень нежно, без какого бы то ни было напора.
А я взрываюсь.
Сердце бешено колотится, и я боюсь, что оно вот-вот разорвется.
Отталкиваю бывшего мужа, больно ударяя его в грудь.
- Я тебя ненавижу! Ненавижу! – кричу я, дрожа всем телом.
Бью Германа кулаками в грудь изо всех сил.
От злости у меня сводит живот. Да –да, я уверенна, что это именно от злости горит все тело.
Воецкий молча терпит. Даже в лице не меняется. Никуда не девается проклятая нежность из его взгляда.
И у меня снова кончаются силы. Бью еще несколько раз, а потом утыкаюсь лбом в грудь мужчины с отчаянным рыданием.
Как же мне все это вынести?
На мою спину ложатся ладони Германа. И они всё еще дрожат, выдавая волнение бывшего мужа.
- Я никогда не смогу доверять тебе, - реву я, уткнувшись в мужскую рубашку. – Не хочу, не хочу жить, ожидая, что ты снова предашь и бросишь…
Воецкий обнимает крепче, зарываясь лицом в мои волосы.
- Не доверяй. Не прощай, - вкрадчиво просит он. - Только не гони из вашей жизни. Позволь видеться с дочерью. Позволь знать, что у тебя сегодня все хорошо.
- Мы ведь не сможем быть вместе… Я до конца своих дней буду помнить, что ты сделал…
- Я не прошу тебя забыть и делать вид, что этого не было, - голос Германа дрожит и срывается на хрип. – Но, обещаю, я подарю тебе столько счастливых моментов, что рано или поздно они перевесят. И ты снова будешь счастлива.
Напрягаюсь в его руках.
- Нет, не проси меня ни о чем, я не смогу…
Гладящие спину руки Германа не воспринимаются как капкан или ловушка. Уверена, если я отстранюсь – он отпустит. Поэтому я могу этого не делать. Могу позволить сильным мужским ладоням еще мгновение прижимать меня к тому единственному, кого я…
- Не бойся, я не тороплюсь, - дыхание Воецкого щекотит мне ухо. - У нас вся жизнь впереди. Давай начнем с простого. Свозим вместе нашу дочь на море.
Герман сам разжимает объятия, чтобы заглянуть мне в глаза.
- Как ты отнесешься к тому, что я пригласил полететь с нами мою мать и сестер?