Измена. Сбежать от любви

Глава 8

Яна

— Не понял блять, — резко бросает Глеб. — Ты зачем это сделала? — кивком указывает на мою руку.

Быстро блокирую телефон и собираюсь спрятать его обратно в карман, но Глеб перехватывает моё запястье и рычит:

— Ты. Чё. Мать твою. Сделала? Дура! — делает короткую паузу перед каждый словом.

И мне так некстати, приходят слова из популярной у молодёжи песни про дуру, которую тут же начинаю напевать.

— Точно дура! — фыркает он.

— Может, ты успокоишься и нормально поговорим? — выдавливаю из себя, когда кривляться уже надоело.

— Я тебе сейчас руку сломаю! Быстро включила свой телефон и удалила эту хероту, — напором берёт.

— Давай ломай! А может, сразу две? М? И заодно язык вырви, чтобы я не смогла Лёше ничего рассказать, — на одном дыхании выливаю эту тираду.

Глеб сильнее сжимает мне руку, и незажившие после Белова синяки удваивают от этого боль. Ну что за изверг? Он мне так новых добавит. Складываюсь пополам, издаю глухой стон и пытаюсь выкрутить руку из его крепкой хватки.

— Отпусти! Мне больно, придурок! — не в силах больше терпеть, рявкаю, и на последнем слове мой голос начинает дрожать.

Он ослабляет хватку и только тогда замечает синие гематомы. Физиономия становится ошалелой. Резко разжимает свою руку и задирает мне рукав.

— Это… — округлив глаза, произносит Глеб.

— Не беспокойся, это уже было. Ничего особенного, — растирая запястье, успокаиваю его. — Но было больно, знаешь ли.

Миронов снова хватает меня за руку и задирает рукав ещё выше, а затем делает то же самое со второй рукой. Пытаюсь вырваться, но он только сильнее раздражается, дёргает замок толстовки и стаскивает её с меня.

— Да прекрати ты уже! Я же сказала, всё в порядке! — перехожу на злобный крик.

— Это он? Белов? — каменным голосом толкает Глеб. Разворачивает меня спиной к себе и задирает край пижамы, чтобы осмотреть тело.

— А это не твоё дело! — отскакиваю от него, прожигаю взглядом и заливаюсь краской. Шарить у меня под одеждой — конкретный перебор.

Глеб стискивает зубы и дышит глубоко носом, отчего его ноздри на каждом выдохе расширяются. Отворачивается от меня и с безысходностью в голосе тянет:

— А-а-а, да что, сука, за день сегодня такой?

Абсолютно согласна с ним, между прочим. Это самый настоящий сюр. Замечаю, что за окном светает. Устало вздыхаю и плетусь в сторону кресла. Плюхаюсь в него и прикрываю глаза. Глеб, чертыхнувшись, выходит из домика. Слышу, как щёлкает зажигалкой: перекурить решил…

Скоро вернётся Алексей, а у нас тут турецкий сериал развернулся.

Пора заканчивать эту драму.

Через несколько минут возвращается Миронов. Вместе с ним в помещение проникает запах утренней свежести и росы, никотина и парфюма. Проходит и встаёт напротив меня, руки в карманах. Видно, что обдумывает дальнейшие слова.

— Яна Викторовна, удалите эту фотографию, — говорит привычным спокойным голосом. — Мне не нужны неприятности. Произошло недоразумение. Давайте вести себя, как взрослые люди, — заканчивает свою пламенную речь, которую, очевидно, придумал, пока “травился” никотином.

— Яна Викторовна… Мы снова перешли на “вы”? — говорю с лёгким сарказмом в голосе.

— Это моя работа, и я не хочу её потерять. Поэтому…

— Поэтому ты и не потеряешь. Но у меня будет больше свободы, — достаю из кармана телефон и задумчиво кручу его в руке. — Эта фотка — моя гарантия, что ты станешь где-то “слепым”, где-то “глухим”, — тихо выдыхаю и продолжаю пояснение: потому как вижу, что Глеб находится в недоумении. — Если банально — я хотела тебя шантажировать Глебчик! Твои подробные доклады Алексею, порой, стоят мне очень дорого. Да и ты не дурак, прекрасно видишь, что он контролирует меня двадцать четыре на семь. Так недолго и кукухой поехать, — делаю паузу. — Теперь у меня есть то, из-за чего тебя могут уволить, так что желательно нам подружиться. Я храню этот компромат втайне, а ты меняешь свой формат работы. Перестаёшь докладывать о каждом моём чихе и вздохе.

— Это и был ваш план?

— Давай, когда мы наедине, общаться без официоза?

Миронов немного тушуется, но быстро принимает новые правила.

— Это и был твой план, о котором ты упоминала тогда в кафе?

— По сути… Да и по факту — да, — улыбаюсь, говоря об этом.

— А ты сама не боишься, что муж увидит этот снимок? Тебе самой как? Не паришься об этом? — меняется в лице и со злорадной ухмылкой задвигает Миронов.

— Боюсь, — честно признаюсь и по его реакции вижу, что не ожидал такого ответа.

Конечно же, я боюсь супруга, потому что знаю, какой он. Знаю, что может причинить боль как физическую, так и моральную. Но и существовать уже просто устала. Хочу жить! Мне нужно продержаться несколько лет, пока Пашка не окончит универ. А там он устроится на работу. Я, надеюсь, смогу уйти от Белова и тоже начну зарабатывать деньги. Мы с братом обязательно что-нибудь придумаем, найдём финансы и поможем папе с лечением, долгами… Обязательно…

От этих мыслей на глазах выступают слёзы, но я заставляю себя улыбнуться, глядя на своего водителя.

Глеб скрещивает на груди руки и смотрит глазами, полными гнева. Думает о чём-то своём. Понимаю… Неприятно, когда тебя “схватили за яйца” и диктуют условия. Он отходит и садится в кресло перед мониторами. С минуту мы сидим в полнейшей тишине, пока он не разрывает воздух фразой:

— Алексей Романович вернулся.