Рус не стал больше ничего говорить, только покачал головой и медленно вышел из кухни.
Я не знала, как мне себя вести, что мне делать, но понимала, что, несмотря на весь этот марлезонский балет, я обязана была побеспокоиться о себе в первую очередь. Поэтому остаток дня я провела за тем, что сидела и выбирала квартиры. с кем-то мне удалось даже созвониться, и я шёпотом в гардеробной сидела разговаривала с риелторами.
Я хотела снять заранее жилье, чтобы, когда придёт возможность уйти, я не мучилась и не бегала из-за этой темы с грудным ребёнком на руках. Вариант переконтоваться у родителей какое-то время мне абсолютно не подходил, потому что я действительно не желала беспокоить отца.
Тимур ходил насупленный, и я старалась с ним не пересекаться, потому что понимала, что ушат грязи опять выльют на меня. А я не понимала, чем в этой ситуации могла помешать сыну, и тем более, как я могла отвечать за действия его матери.
Но чуйка, интуиция, шестое чувство нашёптывало мне, что лучше повременить с общением, однако даже несмотря на моё осторожное отношение ко всем в доме, вечером меня все равно настиг сын.
Я спустилась в кухню, чтобы налить себе чаю на ночь. А спустя несколько мгновений туда же заглянул Тимур.
Он вид имел демонстративно равнодушный.
Кончики пальцев горели, а уши пылали, я подозревала, о чем пойдёт разговор.
— И почему так? — спросил с вызовом Тимур и сел за стол. Он проводил меня тяжёлым, нечитаемым взглядом. Я, застыв, словно бабочка перед ловцом, выдохнула.
— Тебе не ко мне с этим вопросом, а к отцу, —короткий брошенный взгляд на сына дал понять, что Тимур сцепил зубы, стараясь не показывать своих истинных чувств, а если бы он этого не сделал, у него бы затрясся подбородок.
— Ты думаешь, это нормально? Да? — не отставал он от меня.
— Я вообще ничего не думаю, Тимур, — я развернулась к столешнице, быстро налила из заварника душистого улуна с манго и, подняв чашку, направилась в сторону от стола, как раз к двери, но Тим не дал мне далеко уйти.
— Ты же прекрасно знаешь, что они это специально…
Я продолжила идти, только сбавила скорость, придержала низ живота и тяжело вздохнула.
— Ну, скажи, скажи, скажи, что ты думаешь?
— Тимур, я ничего не скажу. Мы можем поговорить с тобой на абсолютно любую тему, только не на эту…
— А я не хочу ни о чем другом говорить, кроме как об этом, — крикнул со злостью Тимур и дёрнулся назад. Стул, не выдержав такого издевательства, качнулся и упал, наполнив дом грохотом.
Тим подскочил ко мне, выхватил из рук чашку, в которой качнулся чай, доставая ободков, а потом с вызовом посмотрел мне в глаза.
— Ну скажи, скажи, что ты одна меня любишь, ты одна такая хорошая, а они все плохие. Ну скажи, скажи это, я же знаю, ты хочешь этого сказать!
А сейчас его губы задрожали.
Я опустила руки.
Я поняла, что мне нос жутко щиплет, потому что Тим ни в чем не был виноват, это была не его война, это был не его спор.
— Я так не скажу, — призналась и хрипло. Тим зарычал. Со звоном брякнул чашку с чаем о столешницу так, что напиток все-таки не выдержал и улизнул из чашки.
— Что ты скажешь, что они оба меня любят, да? Не любит меня никто. Матери я не нужен, отец на тебя скинул, и ты сейчас тоже уйдёшь, когда ты родишь, ты уйдёшь.
Тим дёрнулся сначала ко мне, потом от меня.
Зарычал.
И в таком состоянии выскочил из кухни, оставив меня стоять и не понимать, что делать.
Я медленно качнулась в сторону столешницы, схватила салфетку, вытерла чай, и в этот момент со второго этажа послышался тяжёлый уверенный шаг.
Рустам застыл в холле, глядя на то, как я вытирала столешницу и украдкой свои слезы.
— Из-за чего скандал? — произнёс он холодно. Я опустила лицо сильнее, прижала подбородок к груди, чтобы он не видел и точно не понял, о чем здесь шел разговор.
— Что тут случилось? Тимур тебя обидел?
Я часто часто заморгала, чтобы не сорваться и не закричать в голос, медленно перевела на него взгляд и спросила.
— А тебе не кажется, что ты его обидел?
Бросив свой чай, я медленно прошла мимо мужа, обдав его презрением, Рус только тяжело задышал, выказывая так своё недовольство, но мне было абсолютно наплевать на это. У меня руки тряслись, и сердце было не на месте.
Меня можно назвать бесхребетной, можно назвать меня мямлей, дурой последней, но этого ребёнка я растила с трех лет. С этим ребёнком я засыпала в одной постели. Он был рядом со мной, когда я узнала о том, что с отцом случилось страшное, он точно так же, как родной ребёнок, плакал от того, что у него дедушка может погибнуть, поэтому не надо мне сейчас рассказывать о том, что я слабая и бесхребетная, потому что любая на моём месте чувствовала бы тоже самое.
Вытирая слезы, я зашла в свою спальню.
Залезла с ногами на кровать и попыталась успокоиться, но раз за разом проворачивая в голове разговор, я понимала, что спокойствие мне может только сниться.
И поэтому сонное утро первого рабочего дня в неделе для меня было бодрым, ведь я собиралась что-то менять.
Я собиралась выехать в город и посмотреть квартиры.
На этот раз у нас не было общего семейного завтрака. На этот раз у нас не было совместного чаепития. Рус ходил злой и недовольный, собирался на работу. Тимур, точно так же недовольный, собирался в школу.
Когда появилась я на первом этаже, то все, словно по команде, замерли.
Я застыла, нелепо придерживая в скованных пальцах ручку сумки, а Рус, склонив голову к плечу, уточнил:
— А куда это ты собралась?
— Я думала, ты меня в город подкинешь. Я хотела ещё немножко подготовиться к рождению малыша. У нас кое-что не докуплено. И теперь уж точно, наверное, можно взять коляску и кроватку…
— Да... — Рус нахмурился, качнул головой, в этот момент зазвонил домофон, предупреждая о ранних гостях.
Я недоуменно посмотрела на мужа, но Рустам сам открыл ворота и позже дверь дома.
На пороге показалась моя свекровь.
Она счастливо охнула при виде меня и сладко прощебетала:
— Есения, девочка моя, ну не переживай, не переживай, мама приехала, мама во всем тебе поможет. Я с вами побуду прямо до родов, чтобы тебе спокойнее было.
У меня дёрнулся глаз.
Я перевела взгляд на мужа, и он, усмехнувшись, прошёл мимо меня, вешая пальто свекрови на вешалку.
А когда мать Рустама прошла в кухню, где поймала
Тимура, я только и спросила:
— Зачем?
— Неужели ты считаешь, что я не понимаю, что ты собираешься сбежать? Побудешь под присмотром… Тебе не помешает общение с моей матерью. Наберешься мудрости и поучишься покорности…