Измена. Во власти лжи (СИ)

Глава 41

Я не знал, как его взять, я не знал, как к нему подойти, обнять, прижать к себе.

С Тимуром было все не так. С Тимуром было все проще. Сейчас меня триггерило все, начиная от того, как он во сне приоткрывал ротик, заканчивая тем, как женщина медсестра сюсюкала его. Мне казалось это люто неестественным, а потом она поднимала на меня взгляд и качала головой, говоря, что скоро мама будет, скоро мама приедет.

Вещи Есении, бодики, комбинезончики для малыша привёз водитель, но на этом дело не остановилось. Мать звонила мне каждые полтора часа, требовала фотоотчет, а у меня телефон в руках не держался, меня люто трясло от того, что Еся была там в реанимации. Как вообще это могло быть, почему её до сих пор не перевели? Если все прошло хорошо, то должно было уже все закончиться.

Я нервничал, психовал, и в этом психе, в ожидании какого-то ужасного приговора что ли прошла вся ночь.

Малыш просыпался, даже не кричал, а сонно разевал ротик, требуя бутылочку, и тогда появлялась медсестра, докармливала его, а первый раз я не смог поменять подгузник, потому что малыш был такой маленький, такой хрупкий.

Я боялся его помыть, у него были пальчики тоненькие, как веточки и ручки, такие же. Розовенький весь, и когда медсестра его переворачивала на животик, он без звука открывал ротик.

Утром в дверях палаты появился наш врач.

— Как у вас дела? — Спросил он хмуро, и в этом вопросе, в его взгляде, который постоянно бегал, я искал какой-то намёк на состояние Есении.

— Лучше скажите, как моя жена и как долго она ещё будет лежать в реанимации, если все прошло хорошо, почему вы её держите в реанимации?

— Потому что была кровопотеря, — медленно выдавил врач и покачал головой.

А что я мог на это сказать?

— Восстановите кровопотерю, восполните её, чтобы мою жену тут же перевели.

На самом деле ожидать человека из реанимации это агония.

Я винил себя.

Бесился, не мог ни на что повлиять.

Алик как-то узнав о том, что у меня родился ребёнок, начал названивать, но мне мерзко было с ним разговаривать, зато Духовицкий тут как тут нарисовался со своими звонками и поздравлениями. Какого хрена, как они умудрялись так быстро разносить все сплетни и новости?

Я скупо соглашался, а когда он предложил съездить, отметить, только и бросил:

— У меня жена в реанимации, мне не до отмечаний.

А потом кинул трубку.

Вымораживало.

Если бы поехал домой в ту ночь, может быть, все бы обошлось, ничего бы не случилось. Тимур сказал, что с ночи, видимо, у Еси были схватки, а она посчитала их тренировочными, или я не знаю…

Я мог посыпать сколько угодно голову пеплом. Выгораживать себя, но надо было задвинуть собственное эго на дальний план и признаться, что я виноват, из-за меня Есения была в реанимации, моя девочка. Моя нежная, хрупкая жена. А ещё самое паршивое было в этой ситуации, что я не мог дать имя малышу.

— Рустам, ну так не бывает. Ну, в конце концов, прими решение как мужчина, назови ребёнка, и все.

— Я не буду давать имя сыну без Есении, как ты этого понять не можешь, — хрипло выговаривал я в трубку, уже теряя терпение. Я действительно не мог дать имя ребёнку без Еси. Мы так и не определились, мы выбирали между Альбертом и Робертом, и так и не смогли прийти к какому-то правильному выбору. И я понимал, что если я решу за Есю, это тоже не добавит понимания в наши с ней отношения, и скорее бы её выписали, скорее бы её перевели.

Мне кажется в какой-то момент я настолько отчаялся, что, глядя на сына поздно вечером, сидел и тихо, губами шептал молитву.

Тимур звонил и плакал в трубку, а я ничего не мог с этим поделать, он истерично, нервно высказывал мне, что надо было приехать, надо было позвонить, как будто бы я сам не знал, все прекрасно знал. Но поставил на чашу весов бизнес и семью.

Проиграл.

Утром третьего дня врач также хмуро появился на пороге палаты и тихо произнёс:

— Ваша супруга идёт на поправку. Мы планируем сегодня перевести её в палату.

— Есть какие-то опасения? — зайдясь безумным, каким-то лихим счастьем вперемешку с чувством того, что с сердца сняли все оковы, подался я вперёд.

— Опасения всегда могут быть, без них в жизни не обходится, — философски по-мудрому ответил врач, — но я бы сейчас рекомендовал по максимуму оградить от любого негатива. Ваша супруга ещё слаба, и будь моя воля, она бы пролежала дольше, но она просится к сыну.

— Я понимаю, — сказал я и перевёл взгляд на люльку.

— Тогда где-то в обед, мы переведём её.

— Хорошо…

Это время до обеда тянулось безумно медленно. Мать позвонила, уже все выяснила, все узнала и была вне себя от радости, что все обошлось.

Есению переводят.

В половине второго я понял, что по коридору есть какой-то шум. Выглянув, я увидел, как Есения в компании медсестёр на кушетке едет по коридору.

Сердце сжалось.

Она была бледная. Кожа пергаментно тонкая, с сероватым оттенком. Еся полулежала на кушетке. А когда её завезли в палату, то я, растерявшись, первое, что сделал, это, все-таки вытащил сына из люльки и, приблизившись к Есе, протянул малыша ей.

— Наш сын, — тихо прошептал я. — Наш с тобой мальчик…