Измена. Во власти лжи (СИ)

Глава 38

Голос Рустама прозвенел опять над головой.

— Давайте на грудь, на грудь, я ещё успею надержаться.

— Ох, какие папаши нынче пошли, — укоризненно произнесла медсестра, и у меня почти сердце остановилось от того, что он не будет прямо сейчас забирать ребёнка. Он не будет моего малыша забирать прямо сейчас.

Сквозь силу я приоткрыла глаза, стараясь поймать взглядом своего малыша, но в этот момент голос оборвал весь всю сказку.

— Антонина Васильевна, быстро, кровотечение.

Я попыталась приподняться на локте, но в этот момент медсестра качнулась в сторону, обошла, малыш закряхтел ещё сильнее, я заскулила.

Датчик какой-то противный, запищал прямо над ухом, в голове все стало мешаться.

Мой малыш, его забрали, забрали…

— Что происходит? — голос Рустама был напряжён, холоден, ровен.

— Кровотечение, разрыв, — короткими фразами выдавал врач.

Я только сглатывала, я так хотела увидеть своего малыша, я так хотела поддержать его на руках, посмотреть в его глазки.

Какие они у него: голубые? Наверное, голубые. У всех детей голубые глаза. У моего, наверное, тоже, только мне не дали посмотреть.

Звенели приборы.

А у меня не хватало сил даже сфокусировать зрение.

Я слышала где-то над головой голос Руса:

— Еся, Есь… открой глаза. Есения.

Я не могла открыть глаза. Зачем мне их открывать? Если у меня отобрали ребёнка, я его больше никогда не увижу.

Зачем мне было открывать глаза.

Для чего?

— Еся, Еся, открой глаза…

Во всем теле появилась такая слабость, а ещё лютое онемение в ногах.

Мне казалось, я вообще ниже талии ничего не чувствовала. Я только старалась прислушиваться, чтобы услышать ещё раз голосок малыша.

Но среди шума был только писк, какие-то шорохи, наш акушер что-то выговаривал медсестре, та нервное зло огрызалось, а я не слышала своего малыша.

— Еся Еся, пожалуйста, Еся, не пугай меня, Есения, открой глаза, я тебя прошу, открой глаза, — хрипел над головой голос мужа, голос предателя, лицемера, чудовища в человеческом обличии. — Есь я тебя умоляю, Есь.

У меня просто не было сил на то, чтобы открыть глаза. Мне кажется, если бы я увидела своего малыша, если бы я смогла его прижать к своему сердцу, я бы обязательно нашла силы, но у меня его отобрали.

Мне даже не дали на него взглянуть.

А вдруг с ним что-то случится?

Я же знала, что всегда кладут ребёнка маме на грудь, потому что еще молока нет, но есть молозиво, в котором много витаминов и ребёнку это надо, а мне не положили малыша на грудь.

С ним могло что-то случиться.

— Что происходит, — голос Рустама прогрохотал почти. Мне казалось, что от этой интонации я должна была вздрогнуть или ещё как-то отреагировать, но вместо этого я как будто бы находилась в комнате с мягкими стенами, и как бы я не билась о них никакого результата не было. Я не могла даже пошевелить рукой, чтобы махнуть ей или показать, что мне нужен мой ребёнок, всего навсего мой ребёнок.

Я из последних сил постаралась набраться твёрдости и все-таки открыть глаза, но когда я их открыла, вокруг меня была одна темнота, много темноты мягкой, комфортной, она, словно кошка, ластилась ко мне, облизывала холодные ладони.

— Еся, девочка моя, попытайся открыть глаза, я тебя прошу, прошу…

— Всех лишних убрать, — рявкнул акушер. И Рус зарычал. Я попыталась и не смогла ничего увидеть. Наверное, так всегда бывает, что у человека на что-то не хватает сил, мне не хватило сил бороться за своего ребёнка. Мне не хватило сил даже посмотреть на него. Наверное, правильно, что Рустам у меня его отберёт. Потому что я слабая и никчёмная.

А тьма вокруг ластилась, обнимала меня.

И как бы я не пыталась приоткрыть глаза все равно вокруг каждый раз было темно, только писк приборов ужасающе раздражал. Настолько сильно, что хотелось зажать руками уши, но сил поднять ладони не было.

А ещё хотелось пить, очень сильно хотелось пить, я из-за этого даже сглотнуть не могла, потому что все горло было сухим, и во рту все было сухо. И слез тоже не было, наверное, просто невозможно плакать, когда ты находишься на перепутье двух дорог.

Одна ведёт к тому, чтобы остаться брошенной ненужной женой, у которой отобрали самое ценное, отобрали ребёнка, а другая дорога вела в темноту ласковую, уютную, добрую.

И мне кричать хотелось от беспомощности и от того, чтобы просто дали бы мне моего сына, просто бы позволили мне взглянуть на него, я бы точно выбрала нужную дорогу, но вместо этого возле носа постоянно витал запах спиртовый, неприятный.

А где-то на границе сознания я понимала, что все так чувствуют себя, когда уходят, окончательно.

Уходят, даже не взглянув на собственного сына…