Измена. Я требую развод (СИ)

Глава 13

Это ведь просто потрясающе, мне звонит любовница мужа и требует оставить его в покое.

Да меня бы кто в покое оставил, честное слово. Не смотря на растерянность и некоторый шок, в груди опять расплывается боль, такая тянущая, ноющая, как заживающая рана на сбитой коленке, но только значительно масштабнее.

Ну да, я упала всей душой, стесала ее со всех сторон, еще и Марк потоптался сверху. Процесс выздоровления идет медленно, рана кровоточит от каждого движения, но всё же зарастает.

Всё это проносится в голове за одну секунду, но оказывается, я все-таки кое-что пропустила, потому что речь Матрёшки врывается в мою голову сразу с середины фразы.

— …совсем себя не уважать, чтобы удерживать мужчину, который больше тебя не любит! Бессовестная! Ты себя вообще в зеркало видела? — она растягивает фразы и пытается отчитывать меня, пользуясь молчанием в трубке.

Ну, это конечно… офигеть.

— Ты с чего решила, что имеешь право мне такое говорить? — прищуриваюсь я.

Как же я не хотела во всё это лезть, как хотела, чтобы меня оставили в покое. Тихонько отсидеться в провинции, подышать морским воздухом и вернуть веру в людей.

Вместо этого приходится возрождать в себе стерву, потому что иначе с такими людьми разговаривать не получится.

— У нас любо-о-овь, слышишь ты? Или ты там еще и оглохла? Твоё время прошло, — говорит она, растягивая буквы.

Любо-о-овь у нее, ага, маленькая и грязная.

— Если еще раз я услышу твой визгливый голосок, каракатица ты силиконовая, я не просто пошлю тебя, я еще и пару новых исков подам. В суде ваши чудесные совместные фото сыграют мне очень на руку. Вам же не нужны деньги, ресторан мой не нужен, правильно я поняла?

Я улыбаюсь в трубку и улыбка моя почти искренняя, весь сейчас я представляю, как эта дамочка, как там ее зовут, дует губы и никак не может вдохнуть от возмущения.

— Как ты смеешь со мной так разговаривать?! — ее голос срывается, становится всё выше и громче.

Очень хорошо. Не доросла еще играть в эти игры, малолетка.

— Давай заново, раз с первого раза не дошло. Я — законная жена. Ты — подстилка моего неверного муженька. Тебе бы денег и штампик в паспорте, да? Увы, счета его заморожены и останутся таковыми, пока мы не разведемся. А мы разведемся, но вот тут проблемка — он тянет этот процесс, не я. Так что заткни свои вопли в то место, которым думаешь, Матрешка, и иди, ублажай моего муженька, пока он не подпишет нужные бумажки. Это в твоих интересах.

— Но я… — пытается что-то проблеять она, но я не даю ей сказать больше ни слова и вешаю трубку, а потом блокирую и этот номер тоже. Хватит, наслушалась.

Я весь вечер распекаю Марка и его дешевку, вслух, в уме, в сообщениях Мириам. Думаю, не написать ли книгу, но вряд ли кто-то решит прочесть триста страниц оскорблений в адрес этой парочки. Где же этот самый бумеранг, который везде обещают жертвам измен? Ему уже самое время появиться, потому что всё это ужасно нечестно.

В какой-то момент набираю сообщение Марку о том, что если он не уймет свою резиновую куклу, пусть оба пеняют на себя.

Спасает от адского негатива Лидия Петровна, которая звонит ровно в тот момент, когда я готова разразиться очередными ругательствами.

— Здравствуй, Эммушка. Чем занимаешься?

— Если честно, хожу по квартире и громко ругаю любовницу моего мужа, которая осмелилась мне сегодня позвонить, — отвечаю я и морщу нос. — Не очень цензурно и очень громко ругаю. Кажется, скоро пойду искать боксерскую грушу.

— Вот это наглость, надо же, — раздается донельзя удивленный голос Лидии Петровны.

— Не то слово. Никаких границ, никакой логики. Сплошная наглость и губы уточкой. Ну, не будем об этом. Как ваше здоровье? Как дела?

— Всё хорошо, Эммушка. Просто у Егора завтра день рождения и я подумала, вдруг тебе интересно об этом узнать, — заговорщицки говорит она.

— Очень интересно, — киваю я в трубку и вдруг понимаю, что опять буду печь всю ночь, и это отлично.

Отвлекусь от ненужных мыслей, займусь делом, которое мне нравится, ну а завтра, возможно, порадую человека, который мне нравится. Быстро прощаюсь с милой старушкой и прикидываю в уме, какой рецепт подойдет лучше всего.

От моего торта еще никто не отказывался, думаю я. И принимаюсь за работу.

.

Интересно, а не переборщила ли я? Я пекла торт на день рождения дочери, потом мы вместе пекли кексы, теперь вот держу в руках торт на день рождения отца. Если первый случай — спасение детского праздника, второй скорее похож на мастер-класс и «посмотрите, я не только умею печь, но и люблю детей», то третий вообще из ряда вон, потому что больше похож на флирт с железным дровосеком.

Эх, может, всё это зря? Меня никто не звал, про праздник не говорил. Я сейчас очень похожа на одну из девиц, что вешались на него, судя по рассказам моей соседки. Правда, начинаю думать я об этом слишком поздно, уже стоя под его дверью. Ну не уходить же? Будь что будет. Уж лучше жалеть о содеянном, чем о несделанном. Или вообще не жалеть.

И только моя рука тянется к звонку, как дверь волшебным образом открывается и являет мне именинника. Он выглядит примерно как всегда, правда сегодня рубашка не в клетку, а вполне себе празднично белая, неизменные джинсы, но что-то в его лице изменилось. О боже, он сбрил бороду! Вот это событие.

Я буквально шарю глазами по его подбородку, и он тут же почесывает его рукой.

— Ну да, побрился я, не надо так удивленно смотреть. Без бороды я выгляжу не так уж глупо, — посмеивается он.

— Без нее ты выглядишь потрясающе, — не подумав, выпаливаю я и тут же краснею.

Черт, ну это какой-то талант, попадать в неловкие ситуации. Лесоруб выглядит удивленно и явно сдерживает смех, а мне хочется провалиться под землю.

Кто научил меня говорить не подумав? Уже тридцать на носу, а ума как у ракушки. Эмма, соберись, наконец!

— С бородой — тоже потрясающе, — пытаюсь исправить ситуацию я. И, очевидно, с треском проваливаюсь. Хочется просто закрыть лицо ладонью и сделать вид, что меня тут нет.

Егор уже даже не пытается скрывать смех, я стою в дверях, смещенная и пунцовая от стыда, смотрю на свои смешные домашние тапки и сжимаю в руках коробку с тортом.

Ситуацию спасает выскочившая ко мне Лиза. Она начинает что-то щебетать и тянет внутрь, а ее отец, наконец, отходит в сторону.

Неприлично, между прочим, держать людей в дверях. Где твои манеры, товарищ Дровосек? Но на этот раз вслух я ничего не говорю. Достаточно уже сказала, да.

Уже внутри я понимаю, что из гостей у них только Лидия Петровна, которая, увидев меня, начинает сиять как ясно солнышко. Какой-то теплый семейный круг и, внезапно, я. Совсем чужая им женщина.

Женщина с тортом.

— Папа, смотри! — восклицает Лиза, когда я вынимаю его из коробки и ставлю на стол.

Ну да, сегодня я постаралась. Торт представляет собой большой, красочный пень, кое-где на нем растет густой зеленый мох, небольшие травинки и мелкие полевые цветочки, а по центру красуется самый настоящий топор из цветного шоколада. Ну, дровосек же.

Лидия Петровна хмыкает, потому что понимает, что к чему. Однажды я случайно обмолвилась ей, какое прозвище прицепилось к Егору, и она одобрила.

А сам Егор удивленно смотрит на моё творение и, кажется, не знает что сказать. А потом он резко шагает ко мне и заключает в объятия.

Я оказываюсь окружена жаром, лесом и…домом. Почему этот чужой, посторонний мужчина пахнет домом? Почему обнимает меня?

Я стою на носочках, потому что дровосек очень, очень высокий и рука моя повисает в воздухе, потому что я не понимаю, будет ли уместно обнять его в ответ или даже похлопать по спине.

Это нарушение всяких границ, но я же сама об этом думала, верно? Не стоит лукавить, он правда мне нравится.

Можно ли меня после этого считать хорошим человеком? Я всё еще замужем, только-только пережила (а пережила ли?) измену мужа, с которым прожила восемь лет. Могла ли я так быстро разлюбить его? Могла ли отойти насколько, чтобы за несколько недель случайно найти себе новый источник симпатии?

Все эти вопросы вращаются в моей голове долю секунды, только одно, короткое мгновение, а потом вдруг резко осыпаются на пол, сгорев дотла в моем воображении.

Я тоже заслуживаю счастья. Рыжая и рябая, кудрявая, худая, да вот такая, какая есть. И счастья такого, какого сама себе пожелаю. Будь оно мужчиной, городом у моря или собственной кондитерской, не важно. Я заслуживаюсвоегосчастья и делать буду то, что мне кажется правильным.

Я вздрагиваю, но не отстраняюсь, а прижимаюсь к нему на миллиметр ближе. И моя рука послушно ложится на широкую спину железного дровосека в немом объятии.

.

— Что ты сказала Марианне? — говорит трубка голосом моего мужа.

— И тебе недобрый вечер. Не имею понятия кто это, — фыркаю я.

Хотя, на самом деле, я отлично знаю, что это и есть та самая визгливая любовница. Она мне звонит, значит, а я еще и отчитываться должна. Феерия какая.

— Не строй из себя дуру, Эмма. Марианна звонила тебе вчера, теперь она только и делает, что орёт.

Его голос чужой, недовольный и уставший. О, мой бедный Марк. Ты думал, молодая любовница это праздник каждый день? Очень приятно, что жизнь быстро показала тебе, как это на самом деле работает.

— О, так я должна заботиться о чувствах твоей любовницы? Ну, нет, дорогой, разбирайся с ней сам. Угомони свою бабу, Марк, иначе пострадаете оба. Понятно? — мой голос не дрожит и не срывается, я уверена в себе как никогда. Я, в самом деле, могу подложить ему свинью, почему бы и нет?

— И что ты сделаешь, бедная, убогая Эммочка? Поплачешь в трубку? — его тон такой мерзкий, что меня даже передергивает. Фу, будто грязью облили. Если бы услышала его пару лет назад, сбежала бы уже тогда.

— Нет, просто передам ваши совместные фото и видео из нашей спальни адвокату. А еще подам в суд на твою резиновую куклу о том, что она порочит мою честь, достоинство и деловую репутацию. И ты тоже. Да, не сопи так громко, ты ведь скрывал, что я больше не работаю в нашем ресторане. И за клевету тоже ее накажу. Ты вообще читал, что она в сетях пишет, эта пустоголовая?

Я искренне не понимаю, как можно так открыто писать в соц. сетях такой бред, который пишет она. Выставлять фотографии с женатым мужчиной, называть его любимым, пупсиком и заей, а потом во всеуслышание хаять его жену. Так бесстыдно и уверенно, как будто я не заставала их в своей супружеской постели. Будто это я всемирное зло, а они премилые хомячки.

— Прекрати ее так называть! — взрывается Марк, а только смеюсь в ответ. У меня для этой девицы много эпитетов и стесняться в выражениях я не намерена.

— Ты мне запрещаешь? Как мило! Но обломись, у меня слишком много хороших вариантов! Я могла бы называть ее подстилкой, резиновой куклой, матрешкой, силиконовой уткой или, возможно, утконосом, надувной лодкой, шмарозавром, секонд хэндом или комиссионкой, пятерочкой, правда еще не решила, за размер груди или потому, что пятерочка выручает… Я еще в процессе, так что позже пополню список. Так вот, Марк, только суньтесь со своей гусеницей ко мне еще раз, обещаю, поплатитесь. Я хочу жить нормальной жизнью, получить развод и свою законную половину всего. Больше мне от тебя ничего не надо.

Я кладу трубку, не слушая, что он пытается до меня донести. Опять блокирую все номера и с облегчением выдыхаю. Даже дышать становится как-то легче, вот что животворящая сила стервозности делает. Видимо её можно накачать, прямо как мышцу, чем мне и стоит заняться. Надо хорошенько потренироваться!

.

— Лидия Петровна, миленькая, что это вы тащите? — восклицаю я, завидев соседку. Она тащит несколько огромных пакетов, буквально согнувшись под их тяжестью.

— Так вот несу домой продукты, что же еще. Осталось-то всего ничего, метров триста, деточка, — тяжело выдыхает старушка, но очень храбрится, это видно. Вид у нее вполне боевой.

— Ох, да ведь и я это не подниму, а вы-то как тащите? — я берусь за пакет, но даже приподнять его не могу, такой он тяжелый. А ведь их три.

— Тебе и не надо, Эмма, это моя работа. Добрый день, дамы, — Егор появляется как будто из-под земли, внезапно и, как всегда, за спиной. Я практически подпрыгиваю на месте, как это делают напуганные кошки. Вверх на всех четырёх лапах.

— Господи, напугал, — шепчу я на выдохе, держась за сердце.

— Всего лишь Егор, ладно? Господом меня называют в особых случаях, — говорит он, поигрывая бровями, и я тут же краснею. Вот же нахал какой, только вместо возмущения хочет улыбаться. Ага, Егор, подергай меня за косички, и я буду знать, что тоже тебе нравлюсь.

Откуда мне знать, что он имел в виду, верно? Возможно, моя фантазия опошлила и перевернула всё с ног на голову.

Железный дровосек хватает все пакеты и легко их поднимает. Вот это силища! Хотя, с такими руками это не удивительно. Он и меня, наверное, легко поднимет, только думать об этом совершенно нельзя. Так что я беру Лидию Петровну под руку, поправляю сумку, и мы спокойно плетемся домой следом за Егором.

Интересно, мне можно обнять его за помощь? Нет? Как жаль.

.

— Вот это ты секреты хранила в шкафу, Эмма, — восхищенно говорит Давид.

Он получил от меня фото, скриншоты всех неприятных постов и сообщений Марианны и даже домашнее видео измены. Я просто хотела снять со стороны, как получится станцевать, готовила ему сюрприз на день рождения и заранее прикупила камеру. Думала, посмотрю потом и сотру, мне такие архивы не нужны. А чтобы всё красиво выглядело, просто поставила запись с самого утра.

Марк, видно, не ждал подвоха, а его курица пришла с сюрпризом, зная, что меня нет дома. Дальше имеем что имеем. Использовать это пока не стоит, но пусть лучше всё будет в руках Давида, а не моих. Так спокойнее.

— Еще скажи скелеты. Они ведь не мои, — пожимаю плечами, хоть и знаю, что он меня не видит.

— Лишним не будет. Ты молодец, Эмма, очень хорошо держишься.

— Спасибо, — отвечаю я. Давиду не нужно знать, что я до последнего времени рыдала по ночам. Пусть видит во мне сильную женщину, тем более я и сама начинаю считать себя таковой.

Первое время я плакала всё время, буквально убивалась, ведь просыпалась одна, замерзала, не могла нащупать любимого мужа рядом. Птом приняла, что любимый муж — мерзкий предатель, да он и сам хорошо этому поспособствовал. И, кажется, в мой жизни начали происходить приятные изменения. Теперь вот мне снится железный дровосек и это очень неплохо.

Я приняла свои вьющиеся волосы и веснушки, перестала выпрямлять их и затягивать в пучок, купила новые яркие платья. Я начинаю любить себя заново. Я пеку, это такая радость, ведь раньше на это совсем не было времени, а теперь руки делают — душа поёт.

Сегодня я гуляю вдоль набережной и наталкиваюсь на красивый старый дом. Он небольшой, одноэтажный, с потрясающим видом на море, будто стоит на песке у прибоя. Старый, конечно, трещины тут и там, нет части черепицы, кое-где побиты окна, а что внутри даже подумать страшно. Но какое же место, какой же вид… И крыльцо прямо для того, чтобы поставить столики и пить кофе на закате. Ах, мечты, мечты.

— Эмма, Эмма! — по дорожке от дома ко мне бежит маленькая Лиза, а я улыбаюсь. Такая быстрая, платье летит, волосы развиваются. Интересно, почему у нее чаще всего распущенные волосы? Я помню, всегда в детстве носила косы, так было удобнее.

— Привет, Лиза! А где папа? — я оборачиваюсь, но нигде его не вижу, а ведь ребенка бы он не оставил, так что тут где-то подвох.

— А, да он за деревом прячется, хочет тебя напугать, — пожимает плечами Лиза, и Егор с извиняющимся выражением лица тут же выходит из-за большого дуба.

Ну да, с такими размерами только за крупным деревом спрячешься. Удивляюсь, что тут вообще такие есть. И этому ребячеству тоже удивляюсь, но приятно. Прямо как в школе!

— Привет, Эмма. Ну не за косички же тебя дергать, тем более ты их не носишь, — отшучивается Егор, а мне становится так тепло на душе, так весело. Он хотел бы подергать меня за косички? Прямо как в школе! Однако я повторяюсь.

— Эмма, а ты научишь меня печь яблочный пирог? Папа говорит, надо позвать тебя в гости, но не зовет, так что я зову! Нам сегодня будет скучно, делать нечего, а на пирог уже яблок купили.

Лиза тараторит без остановки, а Егор за ее спиной просто закрывает лицо рукой и, кажется, краснеет. О боже, я дожила до того дня, когда железного дровосека смутила маленькая девочка. Жизнь прожита не зря.

— Ну, раз папа не против и даже купил яблок, — я бросаю на Егора быстрый взгляд, и он всем своим видом дает понять, что очень за.

— Он не против, просто стесняется, — припечатывает Лиза и я смеюсь в ответ, смущая его еще больше.

— Тогда я приду к вам вечером, часов в шесть, — бросаю еще один взгляд на Егора, который опять закрывает лицо рукой, а второй демонстрирует палец вверх. — Пока, ребята!

Этим вечером я надеваю яркое платье и заплетаю косы.

.

Мы с Лизой выпекаем отличную шарлотку, она практически всё умудряется сделать сама, даже почистить яблоки специальным приспособлением. Хорошая растет девочка, способная. И очарования в ней столько, что на десяток детей бы хватило. Я всегда хотела детей, потом смирилась, что «не сейчас». Потом Марк сказал, что вообще не готов к детям.

И я часто ловила себя на мысли, как бы это было. Я бы пекла с дочерью печенье, мастерила с сыном поделки, мы бы все ходили гулять в парк, бегали за голубями, они засыпали бы меня миллионом вопросов, пачкали одежду, ели мороженое… И я ни разу не видела в этих мыслях Марка. Я всегда была одна, у меня был ребенок, или два, и нам было очень хорошо вместе.

И девочка в этих мыслях была очень похожа на Лизу. Хотя, может быть, это мозг сам так подогнал образ ребенка под нее, не знаю. Но сейчас я смотрю на нас со стороны и понимаю, что вот так примерно это и могло бы быть. Только тут с нами еще и Егор, тот кусочек паззла, которого в моих мыслях точно не было, и теперь картинка вдруг становится полной.

Небольшая, дружная семья. Папа, мама и дочь, которые хорошо проводят вечер в компании друг друга. Мечты, мечты…

— Лиза, детка, может, хватит уже? Это второй огромный кусок, — говорит Егор.

— Папочка, тебе тоже хватит, не жадничай, — непосредственно говорит девочка, и мы оба прыскаем со смеху.

— Думаю, папа переживает, чтобы у тебя не заболел живот, — объясняю я.

— Тогда я запью все это тёплым молоком! Бабушка Лида говорит, это самое лучше лекарство для животиков. Только я еще слишком маленькая, чтобы греть его самой, — и Лиза выразительно смотрит на отца.

Егор греет молоко для дочери, пока я наблюдаю за ними, доедая кусок шарлотки. Он очень хорошо смотрится на этой кухне с маленькой кастрюлькой, которая в его могучих руках смотрится почти игрушечной. Такой заботливый папа, греет молоко для дочки, помогает ей печь пирог…

Так, хватит залипать на мужчин, Эмма.

— Лизонька, а тебе не пора спать? Такой насыщенный выдался день, ты наверняка устала, — говорю я, потому что она уже украдкой потирает глаза.

— Я совсем не устала! Сейчас я пойду, надену новое платье и покажу тебе, оно очень красивое. Ты же хочешь посмотреть?

— Конечно. Новое платье — это очень интересно, — киваю я, а Лиза, допивая молоко со скоростью метеора, убегает в свою комнату.

— Спасибо, Эмма. И извини, что затащили тебя готовить, Лиза не оставляла меня в покое, — Егор тепло улыбается и пожимает плечами. Он стоит на другом конце кухни, но мне кажется, что даже оттуда я чувствую тепло.

— Все нормально, я люблю готовить. И детей люблю. А Лиза так вообще само очарование.

— У тебя есть дети? — спрашивает он.

— Нет. Будь у меня дети, они были бы со мной. Но, увы, я почти вольная птица, — выдыхаю я с ноткой горечи. Да, с детьми разводиться было бы сложнее, но я бы лучше прошла через семь кругов ада развода и опеки, только бы они у меня были.

— Почти?

— Я развожусь, кажется, я об этом говорила. Не думаю, что тебе это интересно, — пытаюсь я свернуть тему, но Егор не дает мне это сделать.

— Интересно, — говорит он быстро и отрывисто. — Ты долго была замужем?

— Восемь лет. А потом застала мужа с любовницей, сбежала куда глаза глядят… ну и вот, — я даже приподнимаю уголок губ, потому что «ну и вот» понятие глобальное, которое включает море, солнце, выпечку, Егора с Лизой, вот этот вечер в частности.

— Ну и вот, — улыбается железный дровосек в ответ. — Не жалеешь? Хотя, прости, наверное, это не моё дело.

— Да нет, всё нормально. Ты знаешь, я сначала очень страдала, думала, что жизнь закончилась. А потом стали всплывать интересные детали. И теперь я с нетерпением жду свободы.

Он кивает головой, показывая, что понимание меня. А я задаюсь вопросом, где же маленькая принцесса и её платье.

— Что-то Лизы не видно, надо, наверное, проверить?

Спустя минуту, мы находим ее мирно спящей на диване. Чего-то такого я и ожидала, все-таки выпечка плюс молоко вечером равняется хорошему сну, а где он вас застанет — не уточняется.

— Ну что ж, значит пойду и я домой. Спасибо за хороший вечер, Егор, — я улыбаюсь и только собираюсь направиться к двери, как лесоруб хватает меня за руку.

— Может, посидим еще немного, Эмма? Еще совсем рано, в доме есть не только шарлотка, да и за косички я тебя не подёргал, — он улыбается, произнося это, и всё звучит так заманчиво, что я соглашаюсь, всего пару секунд посомневавшись.

— Если только недолго, — киваю я, и мы перемещаемся обратно на кухню.

Когда я сажусь обратно за стол, на нем, помимо чайника с чаем, шарлотки, тарелки с закусками и фруктов, чудесным образом появляется и бутылочка белого сухого.

Магия, не иначе.

.

Хорошо, ладно, он мнеоченьнравится. О-о-очень. Не зря я краснею как школьница, заплетаю волосы в косы и радостно пеку каждый день. Не зря я часто думаю о нем, хочу сделать приятное его дочери и вот сейчас остаюсь на бокальчик белого, несмотря на усталость и позднее время.

Мое первое впечатление было неверным, так что теперь я пытаюсь составить картинку заново. Правда, он мне всячески мешает, подгоняя всякие непрошеные мысли, даже ничего не делая.

— Где ты научилась печь, Эмма? — он усаживается поудобнее, придвигает стул поближе и внимательно смотрит на меня.

Я мечтательно прикрываю глаза и на секунду проваливаю в воспоминания. Они пробегают калейдоскопом, да еще и в ускоренной перемотке: вот профитроли, вот я улыбаюсь в поварском колпаке, вот суфле, вот эклеры, муссовые пирожные, крем-брюле, вот я мешаю шоколад, вот пытаюсь загустить сложный соус, вот я с дипломом. И все запахи, все вкусы из прошлого проносятся передо мной, я чувствую брызги карамели, дождь за окном, горячий воздух летнего Парижа. И открываю глаза, чтобы все это опять потерять.

Но уже не жаль.

— Во Франции. Я училась у известного в узких кругах кондитера, была одной из лучших. Правда, практики потом было всего ничего, — отвечаю я, наконец. Я любила это время и хотела бы жить в нем вечно.

— Почему?

Я задумываюсь. Да, в самом деле, почему? Но, все, конечно, и так ясно. Я стала звездным шефом нашего ресторана и готовила только то, что приносило много денег. С утра до вечера я жарила, варила и парила, без «спасибо» и «тебе бы отдохнуть». Соусы, пены, молекулярная кухня.

А десерты пришлось отложить на неопределенное время.

— Мой муж так хотел. У нас был свой ресторан. Я шеф-повар с мишленовской звездой, работала сутками. В его день рождения ушла пораньше, хотела сделать сюрприз и застала его с любовницей. Ну, я это уже говорила.

Моя речь короткая и отрывистая, последние несколько лет умещаются в тридцать секунд. Все это приносит немного грусти, немного злости, но больше почти не приносит боли. Так, ноет еще где-то внутри, но, наверное, зарубцевалось.

Егор смотрит озадаченно и удивленно, что-то прикидывает про себя, потом молча качает головой и хочет что-то сказать, как вдруг в комнате гаснет свет.

Когда я выглядываю в окно, света нет во всем доме, о чем ему и говорю.

— А мы сейчас свечи зажжем, ты не против?

— Конечно, нет. Свечи это что-то родом из детства, в них есть особая магия, правда?

— Мне тоже всегда так казалось, — отвечает он.

Железный дровосек достает большую коробку и ставит на стол, а в ней находятся свечи всех форм и мастей. Мы расставляем их по столу и подоконнику, потом зажигаем. И я вдруг чувствую себя в сказке, потому что все бликует и мерцает вокруг, уже почти ночь, мы молчим и думаем о своем.

— Наверное, ты совсем не разбираешься в людях, Эмма, — говорит он вдруг.

— Почему? — спрашиваю я, хотя отчасти сразу же с ним соглашаюсь. В мужчинах я совсем не разбираюсь, это правда.

— Только полный идиот мог тебе изменить, — отвечает он мягко, но без тени улыбки. Он, в самом деле, так думает, я вижу. И тут же краснею. Свечи и мужчина напротив что-то со мной творят, что-то…не то.

— Да ну, Егор. Во мне нет ничего особенного. Но приятно, спасибо, — я улыбаюсь в ответ, но пытаюсь на него не смотреть. Неловко.

— Ты ошибаешься. Я когда-то сказал тебе, что мне не нужно вот это вот всё. Несколько лет назад погибла моя жена, я долгое время не думал ни о ком больше. Были разные девушки, что-то хотели, знакомились, но бесполезно. Потом появилась Василиса, в нее я даже влюбился, хотел жениться. Думал, будет Лизе мачеха. Но она решила, что я отдам дочь в пансион благородных девиц. Так что мы со скандалом расстались. После этого я не верил, что существуют еще нормальные женщины. Не только красивые, понимаешь? Без пустоты внутри. Добрые, мягкие, веселые, любящие детей, не только напоказ. Не верил даже когда встретил такую, — я рискую посмотреть на него, а он улыбается.

Мы смотрим друг на друга еще пару секунд, когда в доме вдруг опять зажигается свет, резко ударив по глазам.

Сморгнув волшебство, мы, не сговариваясь, резво убираем свечи, а потом усаживаемся обратно за стол, но атмосфера уже не та. Не тянет на откровения, скорее опять вызывает неловкость.

Так что я спешу сослаться на усталость и попрощаться.

— Спасибо за чудесный вечер, — говорю я, стоя в дверях. — Не разочаровывайся в людях, Егор, ладно? Я вот решила дать этому миру еще один шанс.

Мы стоим на пороге непозволительно близко, он нависает надо мной, но это не чувствуется чем-то неправильным. Я улыбаюсь, он тоже, и всё это еще раз создает тот самый уютный, правильный момент. Я немного медлю, но выхожу, наконец, за порог, что бы подняться на этаж выше, но он вдруг ловит меня за руку.

— Я тоже решил дать этому миру еще один шанс, Эмма. Доброй ночи, — говорит он и целует меня в щеку. Я на секунду даже дыхание задерживаю, так это меня поражает, но потом нахожу в себе силы кивнуть и продолжить свой путь.

Ох, Эмма, ты точно влипла.