Измена. Я требую развод (СИ)

Глава 7

Ох ты ж едрический корень, откуда столько воды?! Мои любимые тапки проплывают перед дверью, цепляясь за углы стен, следом за какими-то газетами. Чёрт!!! Чёрт, мои деньги под половицей!!!

Я стремглав несусь в гостиную и прямо по пути выдыхаю. Спасибо, спасибо незадачливые строители! Из комнаты в комнату пол переходит ровненько, гуляй себе с закрытыми глазами и останешься цел, кроме гостиной, где я цеплялась и спотыкалась об чужеродный порожек раз двадцать, пока не привыкла.

Вода уже начала переливаться через этот самый порожек, который я так кляла всё время жизни тут, но до моего спрятанного сокровища еще не добралась. Спасибо, спасибо!

После скоростного спасения денег и документов, я озадаченно останавливаюсь посреди квартиры. Что делать-то? Кругом вода, где ее перекрывать — ни малейшей идеи, откуда она бежит — тоже. Решено, надо срочно искать протечку.

Находится она на кухне, как только я туда добираюсь, хлюпая босыми ногами по покрытому водой полу. В тумбочке под раковиной она хорошо так хлещет из железной трубки, которую я тут же пытаюсь обмотать полотенцем. Надо сказать, помогает это не очень хорошо.

Господи, никогда со мной такого не было, и вот он ступор.

Я стою на четвереньках, босая и мокрая от воды, пытаясь зажать протечку полотенцами, и вдруг слышу вежливое покашливание за спиной.

— Думаю, вам нужна помощь? — говорит Егор, а это именно он, видимо зашел через открытую дверь, о которой я напрочь забыла. Он в резиновых сапогах и клетчатой фланелевой рубашке, руки в боки, а я перед ним на карачках, мокрая и, кажется, уже грязная. Отлично, просто отлично.

Кажется, мои глаза достигают размера приличного такого блюдца, когда он улыбается уголком рта. Этот злюка и хам умеет улыбаться, еще и в такой ситуации. Может, его смешит мой жалкий внешний вид?

— Наверное, это «да». Пойду воду перекрою, — говорит он и скрывается в ванной, а мне остается только хлопнуть себя мокрой рукой по лбу. Дожили, ступор у нее, соберись, Эмма!

Я нахожу пару ведер и большую тряпку, пока Егор возится в ванной. И вот, наконец, вода перестает брызгать во все стороны. Хорошо, это очень хорошо, теперь убираем последствия, пока я окончательно не залила соседей снизу.

Дровосек сегодня не так хмур, как обычно, а уж его эта кривая улыбочка совсем сбила меня с толку, но то, что он присаживается на корточки рядом со мной и начинает так же собирать воду, еще больше меня удивляет и даже смущает. Кто этот человек вообще и куда дел дровосека, которого я знаю? Ну, как знаю… так, наблюдаю понемногу.

Тем временем, он спокойно и методично отжимает воду, а потом тянется рукой к моему черному трикотажному платью, в спешке брошенному на стул, сгребает его и начинает вытирать им пол.

Этот день может стать еще хуже?

— Егор, вы сейчас вытираете пол моим платьем, — говорю я несмело.

Я, конечно, понимаю, для мужчины кусок материи — это кусок материи, но спросить-то можно было? А с другой стороны, с чего его жалеть? Это ведь было одно из любимых платьев Марка, плотный трикотаж, не подчеркивающий ничего лишнего. Безликое и дорогое.

— Эта тряпка — ваше платье? — удивляется железный дровосек, останавливаясь на секунду. — Я думал платье — это что-то красивое, цветастое, висящее на вешалке. Вам его отдать?

Он поднимает платье вверх, держа двумя пальцами, и ждет моей реакции. И я неожиданно для себя улыбаюсь, смотря как с черной тряпки, что недавно была платьем, капает вода.

— Нет, вы правы. Платье — это что-то красивое, а это… просто тряпка, — говорю я и возвращаюсь к работе. Егор хмыкает и следует моему примеру.

Он смотрится немного комично, вытирая пол платьем, на маленькой кухне, плечом к плечу со мной. Но это здорово, иметь помощника в момент отчаяния.

Спустя час вода убрана, пол немного вздулся только в коридоре, в уголке, но пока это не создает проблем. А вот обои пострадали значительно сильнее и подскочили, завиваясь, прямо как мои волосы у моря.

— Как вы узнали, что у меня потоп? — спрашиваю я, опираясь о дверной косяк, пока он одевается.

— Я живу прямо под вами, — пожимает плечами Егор. — Когда вода начала капать с потолка, это стало довольно очевидно.

— Черт, у вас там, наверное, конец пришел ремонту. Я всё компенсирую! — начинаю нервничать я и обхватываю руками предплечья, поеживаясь. Все-таки мокрая одежда — не самое приятное, но переодеваться, когда в квартире посторонний мужчина, я не буду.

— Это не ваша вина, забудьте, — махнув рукой, он выходит за дверь, а потом оборачивается. — Пойду куплю кое-какие детали и вернусь, починю. А то сантехника неделю ждать будете.

Егор уходит, а я остаюсь стоять в дверном проеме, гадая, что это было.

.

У меня нет ни одной цветной вещи. Вообще ничего, только черный трикотаж разной плотности, немного кашемира и шерсти. Тоже черных. Единственные синие джинсы одиноко ютятся на краю дивана и выглядят взрывом цвета на этом фоне. Немудрено, что мое платье приняли за тряпку — тряпка и есть. В целом, я никогда особо не гналась за модой, да и у Марка были фавориты — черный и серый цвета, а яркое пятно волос всегда могло оживить мой образ. Ну, вернее, это я так думала.

Сейчас я очень жалею, что одевалась вот так.

Снимаю влажную одежду, натягиваю джинсы и черный свитер и понимаю, что очень, очень хочется цвета. Но не красить же сейчас губы красной помадой, подумает еще, что для него… Опять покроется иголками и будет рассказывать, что ему не нужно внимание. Нет уж.

Но шоппинг вношу в несуществующий список дел жирным красным пунктом. Очень нужно. В конце концов, весна на носу. Вернее, сейчас формально уже весна, но пока я ее не чувствую. Обычно она витает в воздухе, когда начинает пригревать солнышко, но тут — постоянные дожди, сырость и серость. Я даже немного жалею, что погода тут оказалась не такой, как в моих мечтах.

Когда приходит Егор с пакетом, гремящим железяками, я уже переодета, устраняю последние последствия потопа и натужно думаю, чем же его отблагодарить.

— Мне очень жаль, что так вышло. Я бы все-таки хотела оплатить ремонт, — говорю я, смотря на него сверху вниз.

Не знаю, чем еще себя занять, да и уходить в другую комнату как-то неудобно, все-таки человек тут что-то чинит, бескорыстно, так что я наблюдаю за ним, нервно расхаживая по кухне. Егор копошится под раковиной и выглядит это довольно комично, потому что он уж очень большой, а тумбочка — очень маленькая. Но его голос оттуда звучит, будто у меня над ухом и я вздрагиваю.

— Вы же не сами эту трубу прорвали, — и такое у его голоса странное выражение, что я чуть не начинаю убеждать его, что уж конечно это сделала не я. Ну а как бы я сломала трубу? Для этого, наверное, нужен топор или большой молот, как у Тора. Вовремя останавливаю себя и хмыкаю.

— А что, ваши поклонницы подстраивали прорыв труб? — вместо этого спрашиваю я.

— Бывало и такое, — совершенно серьёзно отвечает он, а у меня просто челюсть падает. Я так и представляю себя, под раковиной, бьющую по ней… ну, например, молотком для отбивания мяса. Ну, правильно, у одиноких девушек, вроде меня, не мог заваляться тот самый топор или молот, о которых я думала. Вау! Вот это и правда поклонницы, даже, вернее сказать, фанатки.

— Да вы прямо рок-звезда, Егор, — хихикаю я. — Я не ваша поклонница, честно. Думаю, просто дом старый.

Он откладывает какой-то несуразный железный инструмент, которому я не знаю названия, и поворачивается ко мне. Те несколько секунд, что он рассматривает мен., кажутся вечностью.

— То есть я вам не нравлюсь, верно? — он смотрит на меня, как будто я сказала несусветную глупость, и он процентов на девяносто сомневается в моих словах. Ничего себе, и когда это я дала повод считать, что он мне интересен? Все наши столкновения были исключительно хмурыми и неловкими.

— Я вам очень благодарна, это да, и, возможно, вы очень приятный человек, — я особо выделяю это «возможно», и на этом месте он выдает смешок. Я тоже улыбаюсь. Приятным человеком его назвать у меня язык не повернулся бы до этой минуты. Но даже сейчас — с натяжкой, ведь было что-то такое неочевидное в его фразе о том, что не сама же я трубу прорвала. Ну ладно, опустим.

— Но сейчас я в процессе сложного развода. Так что мне никто не нравится. Я бы даже сказала, что не жалую практически весь мужской род, — я пожимаю плечами и выдаю улыбку-извинение, мол, прости, лесоруб, я не в твоем фан-клубе.

— Принято. Я тоже не заинтересован во всёмэтом, — Егор делает неопределенный жест рукой, и я делаю вывод, что «всё это» — это любые контакты, включая отношения. Но это отлично, я тоже их не ищу, а сосед снизу, который не враждует с тобой, но может помочь устранить потоп — отличная находка. Мало ли, может у меня тут люстра упадет или пол провалится. А он как раз сосед снизу, падать не высоко.

— Значит, мир? — робко спрашиваю я.

Он поднимается с пола и становится ровно напротив меня. Огромный, высокий, метр девяносто, как минимум, а плечи… как такие плечи вообще протискиваются в стандартный дверной проем? Я даже замираю на секунду и скрещиваю руки на груди, в попытке защититься, таким он мне кажется… масштабным. Я его не боюсь, но такая неприкрытая мужская сила, которой от него веет, для меня в новинку. Нам бы пожать руки, как делают в кино, но пока для меня это слишком.

— Мир, — улыбается он уголком губ и тоже скрещивает руки, повторяя мой жест. Ну, посмотрим.

.

Что значит «не везет» и как с этим бороться?

Почему я раз за разом совершаю ошибки, отвечаю на звонки не глядя? Почему я думаю, что с незнакомых номеров мне может позвонить кто-то кроме Марка и службы безопасности банка, которая на самом деле ей не является?

Взрослая девочка, Эмма, а так подставляешься…И будущий бывший муж явно этим пользуется.

— Долго ты будешь меня игнорировать, Эмма?

Голос в трубке очень раздраженный, если не сказать злой. Марк буквально сочится ядом. Я так и вижу его лицо при этом, раздувшиеся ноздри и горящие глаза. Невольно поеживаюсь, но быстро беру себя в руки. Этот звонок не первый и, похоже, не последний.

— Максимально долго, Марк. Здравствуй, — отвечаю я спокойно, зажимая свободную руку в кулак. Силы, мне так нужны сейчас силы, да где их взять? Соберись, Эмма, твоя новая жизнь ждет тебя за углом.

— Давай с самого начала. Я уже извинился за то, что ты видела. Чего ты еще хочешь? Нормально же жили, что тебе еще надо?

— Мне нужна правда, Марк. Уважение. И развод. Больше от тебя мне уже ничего не нужно, — я изо всех сил сохраняю голос спокойным, не даю ему дрожать и срываться, хотя всё внутри уже ходуном ходит.

Не плакать, только не плакать. Не позволять себе вспоминать прошлое, не поддаваться ностальгии. Это не мой муж, не его родной голос, даже не его телефон. Это мерзкий предатель, незнакомый мне человек, который влез в его кожу и теперь хочет жить привычной, спокойной жизнью. Жена, которая пашет в ресторане, и любовница, пока жены нет. Люди всегда стремятся вернуть себе потерянный комфорт.

— Эмма, ты говоришь глупости. Ты перенервничала, потому ведешь себя странно, это бывает. Просто собирай вещи и возвращайся. Ты достаточно уже нас наказала, — говорит он вкрадчиво. Успокаивающе.

Будто говорит с ребенком, в который раз показывая, что он большой и взрослый, а значит, во всем прав. Классная практика. Большой и взрослый мужчина, учитель, правитель, он знает лучше, он не может быть не прав, да? А главное, я наказываюнас.

Кого? Себя я не наказываю, себя яспасаю.

— Нас? — переспрашиваю я.

— Меня, себя, ресторан. Наше детище страдает, Эмма. Я страдаю. Ты тоже страдаешь! Ты в чужом городе, совсем одна, без работы, без друзей. Какой в этом смысл? Возвращайся, Эмма. Возвращайся и всё будет иначе.

Ресторан, опять ресторан, как единственная причина, по которой я ему нужна. Это так выводит меня из себя, что волоски на коже становятся дыбом. Теперь все не будет, как раньше, да, Марк? Всё будет иначе!

Я еще похудею, видимо, заработав анорексию, перекрашу волосы, обмотаюсь в черные тряпки и буду до старости круглосуточно стоять у плиты?

Да пошел он! Яжитьхочу. Дышать свободно, знать, кто я, что мне нравится, в чем смысл моего существования. Растить детей. Быть любимой. Оставить что-то после себя. Когда-нибудь, пусть не сейчас.

Кто я для него? Дешевая и удобная рабочая сила, безмолвная кухарка с мишленовской звездой. Да плевать.

— Смысл в том, чтобы быть подальше от тебя, — взрываюсь я. — Как можно дальше от такого мерзкого предателя, кобеля несчастного, как ты. Ты можешь хоть обзвониться, хоть обораться, хоть тонну лести на меня вылить, но то ничего не даст. Я не вернусь, Марк! Я. Хочу. Развод.

В трубке на мгновение повисает молчание. Но только на мгновение. Когда Марк снова начинает говорить, его голос совсем другой. Чудовище, живущее в коже моего мужа, подает голос. Свой настоящий голос.

— Какая ты глупая корова, Эмма. Не будет тебе развода! Думаешь, я не знаю, что ты слила информацию, что больше не работаешь у нас? Думаешь, не понимаю, чего ты хотела? Ничего не получится! Я обдеру тебя, как липку, испорчу тебе жизнь, ты сама еще попросишься обратно. Оставайся в своей клоаке дальше. И жди, что будет.

В трубке раздаются гудки, а я тяжелым мешком оседаю на пол. Слёзы душат, сердце бьется так быстро, будто я марафон бежала, а спину покрывает липкий холодный пот. Я жила с этим человеком долгие годы, ничего этого не видела, ничего не знала. Как я могла так ошибиться?

Я все еще вспоминаю временами, как любила его, как спокойно мне было засыпать на его плече, пока я еще не знала, что Марк — двуличный подонок. Пока я не видела его с другой женщиной. И мне так больно, так обидно и страшно, что руки опускаются. Но потом я думаю, неужели лучше было ничего не знать? Никогда не быть любимой по-настоящему, никогда не делать то, чего мне хочется, не знать, что за моей спиной они спят вместе и смеются надо мной.

Нет. Это не моя жизнь. Я никогда не прощу его, а он не даст он мне жизни, не даст покоя.

Но ради свободы я готова на многое.

От тягостных мыслей отвлекает звонок Давида, но и он не несет в себе ничего хорошего.

— Эмма, появилось постановление о наложении ареста на твои счета.