Измена. Я требую развод (СИ)

Глава 23

Почти месяц назад я получила развод. Отдала ресторан и уже осознала, что он больше мне не принадлежит. Как, впрочем, и Марку.

Егор рассказывал, что его очень быстро отжали братки, что-то там восстановили, так что теперь он опять работает. С прежним названием, ужасной кухней и почти без посетителей, но, видимо, большего им не нужно.

Я получила обратно свою квартиру и пустила жить квартирантов, всё же деньги лишними не бывают, даже если твой парень — миллионер. И мне спокойнее — никто не вломится туда пожить без моего ведома. Да и квартира в столице — хороший актив, однажды туда может переехать Лизонька. Всё-таки хорошее образование в виде приличных университетов там прямо под боком.

Хотя, о чем тут думать, Егор всегда может решить проблему с жильем, он же у нас миллионер. Я теперь иногда подшучиваю над ним, называя Золотым Дровосеком, вместо железного, а потом хихикаю над тем, как он поскрипывает зубами.

Лето подходит к концу, скоро начнется лучшая часть года — бархатный сезон. Ремонт в кафе закончен, и я иду именно туда, работать. Только теперь моя работа — это что-то потрясающее. Полет фантазии, творчество и съедобные шедевры. Да, да, это даже не я говорю, и не Егор! Так говорят посетители.

— Здравствуй, Давид! Что нового?

И какая же радость, смотря на экран с глупым фото Давида (потому что должно быть в человеке хоть что-то нелепым, хоть фото на телефоне), не содрогаться заранее, ожидая плохих новостей по моему разводу. Развод окончен, финита ля комедия, Давид опять мой друг, а не адвокат.

— Ты, помнится мне, хотела крестной стать, — раздается его голос, даже без приветствия.

— Ну да, было дело, — растерянно начинаю я, но резко понимаю, о чем идет речь. — Стой! Ты хочешь сказать…

— Годы упорных трудов не прошли даром!

Он звучит счастливо и немного самодовольно, но я знаю, что за этим прячется. Давид и Мириам лет пять пытались завести детей. Обошли толпу репродуктологов, но итог был один.

Все врачи хором говорили, что у них всё хорошо, совместимо и нет никаких патологий. Ждите, и да воздастся, как говорится.

— Какой срок? Что врачи говорят?

— Восемь недель, пока всё в норме. Борюсь с желанием запереть Мариам в комнате оббитой подушками и привязать к кровати, — Давид нервно хихикает, а я вот смеюсь очень искренне.

— Папа-наседка, отпусти женщину. Беременным нужны умеренные физически нагрузки, свежий воздух и хорошие эмоции. И еще, наверное, жди ремонт через полгодика.

— Какой ремонт? — недоумевает Давид.

— Это называется «гнездование», погугли, — широко улыбаюсь я, и в голосе моём эта улыбка передает в сто крат. — Дорогой мой, я так за вас рада. Так долго вы ждали. Я уверена, что всё пройдет хорошо.

— Спасибо, Эмма, — и звучит он так искренне, так трогательно, что мне хочется заплакать. — Так что, будущая крестная обеспечит нас тортами на бэби-шауэр или как оно называется, день рождения и крестины?

— Пфф, спрашиваешь! На все праздники обеспечу, лет на десять вперед. Ты ж мне жизнь спас, радость моя!

Остаток дня я провожу в потрясающе хорошем настроении.

У меня своё кафе. Оно даже по бумажкам моё, Егор настоял. За окном море, я могу смотреть на него, пока мешу тесто или вывожу кремовые розы. Я скоро стану крестной. Мой любимый мужчина (и когда-нибудь я ему об этом скажу) только что зашел поздороваться. Соскучился, наверное, с самого утра меня не видел.

— Вот она, моя кондитерская фея. Я уж думал, твои зефиры поглотили тебя целиком, — Егор ухмыляется и протягивает ко мне руки, в которые я влетаю без раздумий. Самые лучшие руки в мире, без преувеличений.

— Соскучился? — улыбаюсь так широко, что скулы сводит. Подружки из моей прошлой жизни посоветовали бы съесть лимон.

— А как же. Пришел получить жаркие объятия и всё, что ты можешь мне предложить.

Егор смотрит на меня так, что я чувствую себя особенной. Каждый раз. И в такие моменты я сначала не верю своему счастью, потом пытаюсь себя ущипнуть, потому что больше похоже на сон вперемешку со сладкой такой мыльной оперой. Но, к моему счастью, не просыпаюсь, так что эта отвратительно сладкая мыльная опера — моя жизнь. Ха. Я ее заслужила, между прочим. Не хватает только финального штриха.

— Ну, тогда могу предложить смелое признание, — я немного розовею, немного смущаюсь и очень, очень боюсь, но сколько уже можно молчать об этом. — Я тебя люблю. Всё, я это сказала. Ты хорошо услышал? Не уверена, что смогу повторить это в следующие пару недель, потому что буду прятаться в панике и смущении где-нибудь в темном, незаметном углу.

Выдав эту тираду, я замираю, уткнувшись в широкую грудь моего дровосека, а потом всё же решаю посмотреть на него. А он безмятежно улыбается.

— А я-то всё думал, когда ты мне скажешь, — хихикает он. — Видел, как ты тренировалась перед зеркалом в ванной.

Я хмурюсь, но на самом деле не злюсь. Долго я собиралась с силами, это правда. Очень боялась по старой привычке.

— Ну, раз ты осмелела до такой степени, тогда есть шанс, что в обморок и теперь не упадешь.

И Егор отпускает меня, отходя на шаг назад, копается в карманах своих неизменных джинсов, а потом резво встает на одно колено.

Речь покидает меня, бесповоротно и окончательно, щеки краснеют, а по черепу одновременно начинают бить тысячи маленьких молоточков. Едрический корень, меня, кажется, замуж зовут. Опять.

— Эмма, выдыхай, — улыбается Егор, но я вижу, что он тоже смущен, что руки его даже немного трясутся от напряжения, от чего кольцо в небольшой коробочке ловит всё новые и новые лучики солнца и искрится так, что глаза болят.

У меня ступор, но совладать с лицом всё-таки удается, и губы мои всё же растягиваются в улыбке. Ну, это радостное событие, хоть и шокирующее.

— Я тебя люблю, ты знаешь. И если ты скажешь «да», я обещаю, ты никогда не пожалеешь об этом.

— Я и так знаю, что не пожалею, — отвечаю я тихо и киваю головой. — Конечно, Егор. Да.

Спустя секунду к нам выбежит Лиза, и Лидия Петровна, и медсестра Инночка, которая всё это снимала на телефон. И все будут улыбаться, громко нас поздравлять, обниматься.

Но это будет потом, а сейчас я смотрю на моего железного дровосека, моего хмурого спасителя, который сейчас совсем не хмурый и не железный. Я вижу, как он улыбается, как светятся его глаза, как он замирает на мгновение, задерживая дыхание. И это именно то, чего я ждала всю свою жизнь.

Да, я (абсолютно точно, честное слово) никогда об этом не пожалею.

.

Я все никак не могу поверить, что выхожу замуж. Ну, не сейчас, мы еще и дату не назначили, но это колечко на пальце — намерение, обещание и план на будущее.

Когда мы говорим об этом с Лизонькой, она не удивляется, но становится немного растерянной.

— Ты меня будешь любить, пап? — спрашивает она с очень серьезным видом.

— Конечно, детка. Это никогда не изменится, обещаю. Просто мы станем жить все вместе и, возможно, однажды у тебя появится братик или сестричка, как ты и хотела.

При мысли, что у нас могут появиться дети, у меня сжимается сердце. У меня как-то не было времени еще это обдумать, и вот сейчас мысли вдруг налетают со всех сторон. Такие радостные и счастливые мысли, что теряюсь.

Лиза рассматривает отца, потом меня, о чем-то раздумывает. А потом по-взрослому кивает.

— Тогда ладно, я вас прославляю.

Егор смеется, смотря на маленькую дочь, и я тоже не удерживаюсь от улыбки.

— Может быть, благословляешь, Лизонька? — уточняет Егор.

Она задумывается на секунду, а потом взмахивает рукой, мол, так и быть, приму вашу версию.

— Ну да, я так и сказала.

.

Когда я рассказываю о последних новостях Лидии Петровне, она не удивляется, только лицо ее приобретает выражение «ну, я же говорила».

— Я была почти уверена, что так оно и случится, Эммушка. Было у меня чувство, что вы друг другу подходите, — говорит он с улыбкой. — От судьбы не уйдешь, она тебя везде найдет.

На днях я случайно нашла за диваном потерянный фотоальбом, когда помогала делать генеральную уборку. Тот самый, что Лидия Петровна долгое время не могла найти. И вот сегодня дошли руки его полистать за чаем и кексами из моей кондитерской. Самыми вкусными в городе, между прочим.

— О, как я рада, что он нашелся! Это мой любимый альбом. Вот это моя лучшая подруга, смотри Эмма. Она на тебя чем-то похожа.

Я застываю над альбомом и даже перестаю дышать. Ну конечно, похожа, ведь на фото я вижу свою бабушку! Молодая и красивая, она сидит рядом с такой же молодой Лидией Петровной.

Она когда-то рассказывала мне, что жила в маленькой деревушке у моря. Говорила, как любила плавать, как бегала обрывать персики в большие казенные сады, как они с лучшей подругой лазили через забор и собирали самые вкусные в мире яблоки, что росли в местном колхозе. Они были огромные, белые и, если посмотреть на свет, можно было прямо косточки в них увидеть. Никогда больше она не ела таких вкусных яблок.

Годы были голодные, выживали, как умели, обе без родителей. Но, конечно, говорила мне каждый раз, что так делать нельзя, плохо это.

А подругу ее лучшую, подельницу и хулиганку, звали Лидкой, и была она рыжая, как и сама бабушка.

В эту секунду я поражаюсь — куда иногда людей может завести судьба, и как она может быть изобретательна!

— Лидия Петровна, вы только не волнуйтесь. Но это бабушка моя.

Старушка замирает на минуту, будто прошлое пролетает у нее перед глазами, а потом удивленно смотрит на меня.

— Марина Горьева? Твоя бабушка?

И столько надежды я вижу, что могу только улыбнуться.

— Она самая. Увы, её давно уже с нами нет, но она о вас рассказывала… — тут я опускаю глаза и немного хмурюсь, ведь эта тема всегда была для меня болезненной. — Я только и подумать не могла, что её лучшая подружка, рыжая Лидка — это вы.

На глаза Лидии Петровны наворачиваются слёзы.

— Ты не зря на нее так похожа… Но я и подумать не могла… Да, все рыжие и кудрявые чем-то похожи, но чтобы такое совпадение! Судьба, Эммушка, ну точно ведь!

Мы еще очень долго разговариваем, выясняли детали и подробности, Лидия Петровна плачет, смеется, а я думаю, ну как так может быть?

Как может бабуля из булочной, в которую меня случайно завез таксист, оказаться лучшей подругой мой родной бабушки? Спустя столько лет, спустя столько километров… Как после этого не верить в судьбу?

И сейчас я очень в нее верю, ведь задержись я тогда на работе — и коротала бы свой век с Марком.

Не попала бы в ту булочную, не влюбилась бы в море, не поселилась бы в нашем доме, не встретила бы Егора. И в него бы тоже не влюбилась. У меня не появилась бы чудесная дочь, Лизонька. И сейчас я не пыталась бы примириться с мыслью, что скоро выйду замуж.

Подумать страшно.

.

Я подумала немного и решила, что нам нужна нормальная свадьба. Пусть порадуется Лизонька, ей наверняка захочется поучаствовать в выборе платья для меня и для себя. Ну и своего внутреннего ребенка мне стоит порадовать.

И потом, я очень хочу идти к алтарю в красивом белом платье и видеть при этом лицо Егора. Мой железный дровосек уже не раз доказывал, что любит меня, но я очень хочу увидеть это еще раз, когда буду выглядеть принцессой, прямо перед тем, как он наденет мне на палец кольцо.

Лиза, как я и думала, воспринимает идею с восторгом, так что спустя пару недель мы с ней идем в большой салон свадебных платьев. Всё сияет и блестит, обстановка какая-то сказочная и торжественная, а знание, что на платье у меня — любая, даже самая невероятная сумма, греет изнутри и придает уверенности.

Мы пересматриваем множество платьев, Лиза предлагает несколько тех, что понравились ей, я беру еще несколько своих фаворитов. И все они совершенно разные, и все их мне нужно примерить.

Когда я выхожу в самом первом платье, большом и пышном, с кружевом и длинным шлейфом, малышка просто открывает рот, не в силах сказать ни слова.

— Ты даже не фея, ты похожа на ангела… — шепчет она.

Я поворачиваюсь к зеркалу и улыбаюсь. Мне нравится то, что я вижу в зеркале, как иначе. Оказывается, я очень хотела настоящее свадебное платье.

— Вам очень идет это платье. По-моему ваша славная доченька тоже так думает! — говорит консультант, и мы с Лизой вдруг смотрим друг на друга, немного напряженно, что-то про себя прикидывая. Я не планировала заменять её маму, всё-таки мама у неё только одна и мы, конечно, всегда будем о ней помнить.

— Да, мама в нем похожа на ангела, — говорит Лиза тихо, смотря мне в глаза, будто пробуя это слово на вкус.

И мне становится так тепло на душе, так это трогательно, так неожиданно, что сл1зы на глаза наворачиваются. Я не думала, что это случится так быстро.

— Спасибо, детка, — говорю я Лизе и обращаюсь к улыбчивой девушке-консультанту. — Вы не могли бы принести нам с дочерью воды, что-то в горле от волнения пересохло.

Лиза, которая напряженно на меня смотрела эти несколько секунд, выдыхает. И делает вид, что так всегда и было. Мы покупаем то самое первое платье, потому что оно потрясающее, а еще потому, что у нас обеих появилась приятная история, связанная с ним.

К разговору о маме мы возвращаемся вечером, когда я укладываю малышку спать. Егор уходит греть ей молоко, потому что без него уснуть не получается, а я остаюсь читать сказку про Храброго Бобра.

— Эмма, ты не против, что я назвала тебя мамой? — вдруг спрашивает она.

— Конечно, нет, детка. Мне это очень приятно, — улыбаюсь я.

Я решаю, что не буду спрашивать её не о чем, захочет — сама скажет. И она тут же говорит.

— Я знаю, что у меня есть мама. Но она ушла, когда я была маленькой. Я её не помню совсем. Но у всех есть мамы, это не честно, что у меня её нет. А ты выходишь замуж за папу и… Я подумала, что здорово было бы иметь такую маму, как ты.

Лиза говорит отрывчато, её щёки пылают, она очень нервничает. В этот момент в комнату входит Егор с кружкой молока, и я понимаю, что он всё слышал. Он садится на корточки у кровати дочери и гладит её по голове.

— Детка, твоя мама была бы рада, что тебе очень нравится Эмма. И это нормально, если ты будешь называть её мамой. Не надо печалиться, у всех деток одна мама, а у тебя теперь целых две.

Лиза молча кивает и берет из его рук молоко. Хорошая привычка, на самом деле, только придется вытаскивать её и теплой постели и загонять в ванную, зубы чистить. Да, я такая зануда.

— А можно мы теперь будем ходить на наше место втроем? — вдруг спрашивает малышка

Наверное, это то самое место на пляже, куда они довольно часто ходят. То самое, где я наблюдала за ними с самого начала. А нормально ли это?

— Я думаю, твоя мама не была бы против. Эмма уже часть нашей семьи, а сколько будет гордо называться твоей мачехой, — улыбается Егор, но Лиза хмурится.

— Нет, мачехи злые и нехорошие. Я буду называть Эмму мамой. Да, Эмма?

Лиза смотрит на меня своими невозможными глазищами, как будто просит подтвердить все еще раз. Ну, на всякий случай. Но реакция Егора мне нравится еще больше.

Он смотрит на нас обеих и не может найти слов. Переводит взгляд с одной на другую, с дочери на невесту и, видимо, до него только сейчас доходит, что мы, в самом деле, поладили. Возможно, вспоминает Василису или то, как рассказывал мне у лифта, что ему не нравятся женщины. О, эту историю я буду рассказывать нашим детям, в особенности Лизе, когда она немного подрастет.

— Я вас так люблю, девочки, — вдруг говорит он шепотом.

А мы знаем. Я знаю. Потому что тоже их люблю.