Изменщик! Я преодолею боль

Глава двадцатая

Никита.

Пришла пора остепениться — так решаю я, проснувшись однажды утром. Рядом со мной лежала Влада. Она еще была во власти сна. А я смотрю на нее, безмятежную, укрытую одним одеялом, и думал, как хорошо, что я от нее не ушел. И как радостно от того, что она все еще принимает меня. Почему-то именно сейчас, в момент покоя и тишины, я снова вижу в ней ту милую красавицу-студентку, за которой бегало столько народу. Вижу ту, которая так сильно мне приглянулась. Ту, рядом с которой мне так захотелось быть.

Не стоит рушить счастье собственными руками. Не стоит недооценивать тихие радости семейного очага. На самом деле, этот вывод напрашивался достаточно давно. Сколько бы мне не попадалось привлекательных женщин — я к ним не пылал. Даже как "подруга на ночь" ни одна из них меня не интересовала. Со мною многие открыто заигрывали: и на работе, и в ресторане, и даже просто в торговом центре. Конечно, внимание противоположного пола мне льстит. Глупо отрицать очевидное. Но дальше улыбок больше не заходит. Даже просто поговорить меня с ними не тянет. Может быть, я старею. И разум мой не затмевается по прихоти гормонов. А, может, дело в чудодейственной силе любви. Не с моей стороны, конечно. А со стороны Влады. Ее вера в меня, ее поддержка и забота сделали из чудовища человека. Прямо как в одной из всем известных сказок.

В моей жизни все стало прежним, как и до появления Марины. Я хожу в сопровождении своей жены на корпоративы и по ресторанам, иногда мы посещаем концерты симфонической музыки, какие-то постановки в театре или особо интересное нам кино. Ее родственники снова активно зовут нас на семейные праздники, вроде чьего-то дня рождения. Снова и снова восклицают о том, как ей со мною повезло. И как мне повезло с ней.

— Как же вы хорошо смотритесь друг с другом! Ну глаза не нарадуются!

— Сразу видно слаженную семейную пару! Надеемся, и дальше у вас все будет так же сладко, да гладко!

— Да-а, сколько пар разводится из-за серости быта! Но, глядя на вас двоих, я снова начинаю верить в любовь!

Влада улыбается и заразительно звонко смеется. Глядя на нее, невольно поверишь, будто наша с ней совместная жизнь и правда была сказочной. Будто ей не приходилось никогда плакать в подушку, не приходилось выслушивать гадостей в свой адрес. В такие моменты я ею особенно сильно восхищаюсь. Насколько же стойко она держится. Насколько естественно и непринужденно себя ведет. Я бы так не смог. А вот она… Мало того, что сохранила всю свою боль в тайне от семьи, она ведь и меня не упрекает ошибками прошлого. Интересно, и правда позабыла все былое? Или, спрятавшись где-нибудь подальше, она все еще льет слезы? Кровоточат ли ее раны? Или они зажили настолько, что не осталось даже рубцов.

Беру ее руку. Аккуратно целую. Влада не замечает моего восторга в свою сторону. Или искусно делает вид, что не замечает. Просто поднимает бокал и, смеясь, произносила тост.

— За нашу крепкую и прекрасную семью! За моего великолепного супруга.

Все чокаются. Смеются, что за спиной у сильных и успешных мужчин стоят именно такие преданные и самоотверженные жены. Я выдавливаю из себя улыбку. Стараюсь сохранить расслабленную позу.

— Береги ее, — толкает меня в бок кто-то, — Где еще такое сокровище найдешь?

— Нигде, — соглашаюсь я и выпиваю.

— Сейчас-то бабы вон какие меркантильные пошли. Пока баблишко при тебе — они и улыбнутся, и похихикают с тобой. Но стоит только оступиться… Помяни мое слово! Сирены! Завлекут в свои объятия, высосут из тебя все, что только можно, и утопят.

Я соглашаюсь с каждым сказанным словом. Незачем портить отношения с ее родней.

Дочки, кстати, несказанно рады тому, что вечерами их папа теперь дома. Они по очереди пересказывают мне всякие сказки, рисуют портреты и просят прокатить их по квартире на шее верхом.

— А ты больше не уйдешь? — спрашивает меня старшая. Если верить словам Влады, на нее очень сильно повлиял мой уход. Она очень сильно по мне скучала, плакала, ночами ей снились кошмары. Мне становится стыдно. Уж кто-кто, а принцессы не должны страдать по моей дурости.

— Больше не уйду, — говорю я ей и целую в лоб.

— Ты мне обещаешь?

— Обещаю.

Она кидается обнимать меня за шею и я чувствую себя незаслуженно счастливым.

Мы строим планы на дальнейший отпуск. Хотим съездить куда-нибудь на море. И дочуркам будет полезно воздухом соленым подышать, и в воде поплескаться весело.

Бронируем на десять дней гостиницу. Приобретаем электронные авиабилеты, покупаем целый чемодан абсолютно новых и жизненно необходимых для жены и дочерей вещей. Купальники, шлепки, пару парео, несколько шляп…

— Так, дамы мои любимые, — обращаюсь я как можно строже к этим заядлым шопоголикам, — Я все понимаю, но с такими темпами у нас денег на поездку не останется.

Они строют мне глазки, просят купить последнюю жизненно необходимую юбку/футболку/ремень. Тяжело вздыхаю. Но иду на уступку. Осознание собственной щедрости и вид искренней благодарности льстят моему мужскому эго.

Гостиница превосходит наши ожидания. И комфортно, и до моря рукой подать… Дочери в восторге от построенного на его территории аквапарка. Кажется, еще немного, и у них рыбий хвост отрастет. Из воды не вылезают просто!

Влада искренне наслаждается возможностью понежиться на солнце. Она частенько берет себе какой-нибудь прохладный коктейль и проводит часы на шезлонге. А я… Я доволен тем, что все ныне происходящее — исключительно моя заслуга.

И все же мысли о Марине не дают мне покоя. Вернее, не дает мне покоя чувство вины, возникающее при мыслях о ней. За все то время, что она хранила молчание, я несколько раз звонил в цветочный магазин. Заказывал к ней на адрес вызов курьера. Но что-то мне подсказывает, что этими букетами Марина подметает пол. Если, конечно, цветы вообще доходили до ее рук. Если вокруг нее все еще крутится тот защитник, то наверняка цветы выбрасываются даже не пересекая порога квартиры. Или, может, он выдает эти цветы за свой подарок. Но даже если так — не обижаюсь. Я не имею права обижаться на нее.