Кафедра доверия

Найти человека

В старой Греции по улицам города ходил человек с фонарем. Днем. В фонаре горел огонь. Человека звали Диогеном. Это был тот самый Диоген, который предпочитал всякой античной жилой площади просто бочку, — он отдыхал и спал в бочке. Когда победитель персов царь Александр, сын Филиппа, подъехал на коне к бочке Диогена и, мня себя повелителем половины мира, спросил, что он может сделать для бедного, живущего в бочке философа, Диоген немного высунулся и сказал:

— Ты можешь не заслонять мне солнца. Отверни коня и отъезжай!

Пришлось Александру почувствовать, что в бочке сидит невероятно смелый человек, вооруженный мечом разума.

И вот, как было сказано, Диоген стал ходить днем с огнем. Пожалуй, это было после встречи с Александром. Когда люди спрашивали, зачем у него днем в фонаре огонь, Диоген отвечал:

— Я ищу человека.

Люди сперва неправильно понимали Диогена, думали, что он ищет какого-то мошенника, который, может быть, спрятался в чьем-нибудь погребе. Но потом сообразили: Диоген ищет настоящего, умного, благородного человека.

Вот вам старая история о поисках.

А теперь без лязга и щелканья стрелочный механизм переводит состав повествования на другой путь.

Героем рассказа будет терьерчик. Не совсем чистокровный, даже с неукороченным на третий день после рождения хвостом. Но хвост у него изогнут так показательно, что сразу на нем можно определить место, по которому должны были произвести отрез.

Голова и особенно уши у терьерчика просто идеальные — голова золотая, покрытая короткой жесткой светло-рыжей шерстью, а небольшие висячие уши в форме римской цифры V посажены как раз так, как надо, и слегка направлены вперед. Морда украшена щетинистой рыжей бородкой. Словом, видно, что папа терьерчика был ирландским терьером, а мама… не знаю, может быть, ее предки бегали по задворкам еще там, в старой Элладе Диогена. Но терьерчик вышел на пять шестых именно в папу. И характером тоже — добрый с друзьями, он готов был, как лев, броситься на любого недруга, каких бы размеров этот недруг ни был.

Когда он впервые попался мне на глаза, он был совсем маленький. Его вели на каком-то шнурке. Терьерчик бежал весело, иногда обегал лужи, иногда прямо шлепал по воде. Он успел сообщить мне глазами, что он, кажется, нашел не только человека, он нашел сразу двух людей.

Жизнь собаки тогда и начинается по-настоящему, когда она находит своего человека. Терьерчик был очень маленький, и раз эти люди вели его, значит, считал он, это и есть те самые, которые должны были появиться, чтобы жизнь маленького щенка наполнилась самым главным.

Но ведь ошибаются в похожих случаях и люди, когда они бывают маленькие. Мог ошибиться и простодушный терьерчик. А знаете, что получается из подобных ошибок?..

В каждом доме с людьми живет еще и Дух дома. Это не домовой и не привидение. Дух дома — это главное настроение в обиходе живущих в доме, невидимый, но постоянный свидетель — или защиты, или обвинения. Если он свидетель защиты, то его можно представить себе и в виде жар-птицы, тихонечко посвистывающей всему дому с посудного шкафа. Если это свидетель обвинения, он чаще всего напоминает собою о безногих рептилиях, в частности о змеях. А змеи бывают и зелеными, знаете. Не дай бог, как говорится, чтобы в доме завелось подобье зеленой змеи. Или зеленого, скажем, змея.

Почти на два месяца я отлучался из нашего небольшого городка, видел другие города и других людей. Везде было интересно и по-своему хорошо, однако я с радостью вернулся к моим пенатам. Я очень люблю то место, в котором прожил столько лет. И мне кажется, что место тоже любит меня. Когда после возвращения я впервые вышел на прогулку, я увидел терьерчика. Он стоял в траве на нешироком газоне, уставленном молодыми липами. Трава была мокрая, утром шел дождь. Терьерчик очень вырос, еще четче обозначались упомянутые пять шестых породистости. Но выглядел он не то усталым, не то печальным. Нет, не больным, хотя до года щенки и болеют. Песик был именно чем-то опечален. Он, конечно, не узнал меня, ведь наша первая встреча была такой мимолетной. Я обратил внимание на то, что и теперь вместо ошейника на нем был то ли шнурок, то ли полоска материи, завязанная узлом. На этом «ошейнике» поблёскивал крючок карабина. Мне показалось, что шнурок слишком туго завязан. Я подошел и, говоря с терьерчиком как старый знакомый, погладил его по золотой головушке. Щенок замахал серпом необрезанного хвоста и с доверием, но вопросительно посмотрел снизу вверх мне в лицо.

— Мы одной крови, ты и я, — передал я ему слова мальчика Маугли. Терьерчик опять замахал серпом, а я проверил ошейник. Да, он сдавливал ему шею.

Я растянул узел, кольцо стало шире. С этого и началось наше знакомство. В дальнейшем я все больше убеждался в том, что золотая головушка, видно, уже тогда ошиблась в своих людях.

Изо дня в день, осенью и зимой я встречал терьерчика на улицах. Зимой мороз у нас доходил до тридцати градусов, а щенок бегал по морозу, и никто, видимо, не беспокоился, где он, не отморозил ли лапы и концы ушей. Меня он всегда узнавал и подходил поздороваться, однако я замечал, что он и во мне сомневается, — кто меня знает, какой я на самом деле?

Я узнал, где живет терьерчик. Раза три в самые холода я приводил его домой, стучал и говорил тому из хозяев, кого заставал дома, что собака еще очень молодая, а мороз такой сильный, лучше бы не выпускать терьерчика надолго на улицу. К тому же и машины тут особенно часто снуют. Меня слушали, забывали сказать простое «спасибо» и забирали щенка. А через час он опять бегал по морозу.

Из этих посещений у меня осталось непроверенное, конечно, а такое впечатление, что Дух дома у них на жар-птицу нет, не похож. На кого он был похож — это, я думаю, лучше знали хозяева терьерчика. Предоставленный самому себе, щенок быстро понял, что грузовики, автобусы и легковые машины очень опасны. Я часто замечал, как он стоял на краю тротуара, смотрел сначала в одну, потом в другую сторону и лишь потом перебегал улицу.

Все терьеры умны. Это интеллигентные собаки. Крупный ли это эрдель или маленький коротконогий скоч-терьер — всё одно, они все сообразительны. Они думают, умеют делать выводы из того, чему их учит опыт. У ирландских терьеров особенно заметна тяга к человеческому обществу. Ирландцы, если они могут общаться с людьми, почти не замечают других собак. Тоскливо было терьерчику, когда он целыми днями в одиночку скитался по улицам.

Когда настала весна, я с моим спаниелем Робином, которого терьерчик до этого не видел, потому что Робин временно гостил у моего брата-художника, стал ежедневно ходить на прогулку в маленький парк около краеведческого музея, а потом и в поле за автобусной станцией. Когда терьерчик впервые увидел Робина, я сразу понял, что они понравились друг другу. Робин энергично завилял обрубком хвоста, терьерчик — своим серпом, и через несколько минут они уже толкали друг друга в бок и взмахивали передними лапами, вызывая один другого на игру. Я спустил Робина с поводка, и они понеслись. Играли до упаду. Но я собирался дойти до парка и взял Робина на поводок.

— А ты иди домой, слышишь? — сказал я терьерчику. Мы двинулись, а терьерчик стоял и смотрел нам вслед. Потом он нерешительно шагнул вперед и просительно приспустил свои небольшие темно-рыжие уши. «Можно, и я с вами, а?» — вот что это значило. На миг мне почудилось, что там, за нами, стоит грек. Он поставил свой фонарь на землю, потому что фонарь больше не нужен. «Мне хочется еще поиграть с Робином, ведь ему так хорошо с тобой, вот бы и мне так!» — продолжал рыжий с сероватым на спинке терьерчик.

— А ты будешь слушаться? — спросил я. Терьерчик утвердительно завилял серпом.

— Ну что ж, пошли! Если спросят потом, где ты пропадал, я объясню, — решил я.

Мы хорошо погуляли. Робин и терьерчик бегали рядом, как пара гнедых. А когда я садился на скамейку, они по очереди подходили узнать, не скучно ли мне. Чаще подходил терьерчик. Он клал жесткошерстную морду мне на колено и смотрел снизу вверх в лицо. Темно-коричневые маленькие глаза говорили. Переводить и с древнегреческого нелегко, а с ирландско-терьерского… когда как.

После прогулок терьерчик провожал нас до дома, стоял немного на углу и уходил. Робин не всегда как следует объедал выдаваемые ему вареные кости, и я стал давать терьерчику в награду за хорошее поведение (он после первого же внушения понял, что нельзя гоняться за велосипедами) хорошую кость. Терьерчик брал кость очень осторожно. В первый раз он даже не поверил, что это ему. Но потом понял, что дают от всей души, и, забрав подарок и опустив хвост, унес к себе на двор. Собаки, которые уверились в благополучии своего существования, не ревнуют, если около хозяина появляются и другие, претендующие на внимание их собратья. Робин принял терьерчика в наше общество, и тот платил ему за это большой дружбой.

Весна превратилась в лето. Лето перешло в осень. Опять была зима. Хозяева терьерчика не изменили своих правил, но теперь терьерчик, если ему было плохо, знал, куда ему пойти.

Когда чужой пес однажды по моему недосмотру напал на Робина, терьерчик раньше меня пришел ему на помощь и показал, как ирландцы «бьют сверху». Как маленький лев, он схватил пса за загривок. Он дрался всерьез во имя дружбы.

Все это так и продолжается. Не хватило у меня таланта объяснить хозяевам терьерчика, что у них живет очень милая и умная собака. Но помочь терьерчику не сделаться безнадежным скептиком — это я, видимо, сумел. С помощью Робина, конечно.