Кафедра доверия

Петечка

Весьма разнокалиберные азиаты расхаживали по обширной дворовой площадке у этого Пташникова. Фамилия очень соответствовала его занятиям и симпатиям: дома в двух комнатах все стены были завешаны маленькими певчими клетками, из которых то разом, то по очереди раздавались трели «гарцких» напевов различных тембров и диапазонов. Пели кенары-мастера, и отвечали уроки молодые. В большом садке сновали щеглы, чижи, чечетки, ковыряли шишки крестоклювые клесты, похожие на игрушечных попугаев.

А по двору ходили чистокровные азиаты — высоконогие черные куры лангшаны, маршировали, держась навытяжку, как пингвины Магелланова пролива, сухопутные утки индийские бегуны. В толпе кур-великанов, у них в ногах, быстренько двигались карликовые курочки бентамки.

Генрих Птицелов (так про себя я называл Пташникова) питал особое пристрастие к этим малышам, но держал их еще и для контраста с индокитайскими лангшанами. Во главе карликов все время хорохорился Петечка, боевой малыш, красно-оранжевый, зеленовато-черный, с ярко-красным гребнем и с постоянной военной выправкой. Генрих Птицелов говорил, что Петечка, впервые появившись во дворе, сразу же, ничтоже сумняшеся, напал на огромного петуха лангшана и так ошарашил его, что тот вскоре обратился в бегство. Еще бы! Малыш наскакивал, взлетал, был справа и слева, сверху и снизу — всюду в один и тот же момент. Бегуны пробовали ловить его за хвост и дружески потягивать, оседая на пятки, как это они делали с молодыми лангшанами, но Петечка им объяснил, что к чему, и они, правда в полном порядке, но отступили.

Я пришел к Пташникову за репным семенем для моих птиц. Он отсыпал мне сколько надо, и мы разговаривали, стоя у открытого окна. Спокойным был сероватый летний день. Утки фильтровали сквозь зубчики клювов воду в длинном корыте. Здоровенные, но с маленькими головенками и детским еще выражением на короткоклювых «лицах», майские цыплята лангшаны то бегали друг за другом, то шагали, как на параде. Большой черный петух стоял в стороне и щурил оранжевый глаз. В песочной ванне, огороженной досками, барахтались, вздымая пыль и пропесочивая густое оперение, куры.

— Хорошо им тут у вас! — сказал я.

В этот момент большой петух подал долгий, баритоновый, журчащий сигнал тревоги. Он теперь стоял, скривив набок голову и оранжевым глазом следя за небом. А в небе медленными кругами ходил узкокрылый истребитель. Ястреб.

Как только послышался сигнал воздушной тревоги, все — большие и малые, сухопутные и морская пехота — кинулись к укрытиям, под навесы, в сарай и к крыльцу. Площадка опустела. А ястреб сделал вираж и вошел в пике, потом снова взмыл и стал чертить низовые круги.

— Уйдет теперь, — спокойно заметил Генрих Птицелов. — До сих пор таких тут не было, а в это лето вот появился один. Куры знают, как спасаться.

Не успел он договорить, как из-под навеса опрометью, во все лопатки, бегом пустился ошалелый лангшаненок. Он шарахнулся наискось через всю площадку туда, к папаше, к большому петуху. Сверху метнулась крестом острокрылая тень, ястреб камнем вошел во второе пике и схватил лангшаненка. Взмахнул, чтобы улететь, но не тут-то было! И лангшаненок был изрядно увесист, и…

Красно-оранжевая стрела с черно-зеленоватой концовкой узко вытянутого хвостишки метнулась из сарая — Петечка оседлал ястреба. Потомок диких банкивских кур и малайских бойцовых, боялся ли он чего-нибудь или кого-нибудь на белом свете?! Он свирепо рвал перья из затылка хищника. Ястреб выпустил лангшаненка, тот вскочил и с криком побежал прочь. А ястреб «включил двигатель» и все же отземлился. Но… с Петечкой на спине.

А Петечка не терял времени. Он уже до крови продолбил затылок истребителя. Ястреб взлетал криво-косо, шатко и валко. Чуть не наткнулся на крышу сарая. Тут Петечка решил, что дело сделано, и с ловкостью акробата перебросился на знакомую, не очень крутую крышу. Встряхнулся. Подтянулся. Посмотрел вслед утекавшему противнику. Оправил клювом надломившееся, торчавшее из крыла зеленовато-черное перо, еще подтянулся и маленьким, но мажорно-боевым голоском кукарекнул.

Внизу большой лангшан дал отбой — прожурчал по-другому, в другом тоне.

Первыми, шлепая босыми ногами, по ли к своему корыту бегуны. Постепенно вышли и прочие.

— Петечка у меня всегда такой, это не петух, а лев! — сказал невозмутимый Генрих Птицелов и подал мне пакетик с репным семенем.