Каким был для меня XX век. Российский посол в отставке вспоминает и размышляет

Суета, суета

Часто мы излишне суетимся по жизни. Это не теоретическое замечание. Это — банальная реальность нашей жизни. Как редко нам удается возвыситься над суетой, проникшись большим делом или помыслом! Только сильный стресс способен выбить нас из рутинного коловерчения. Тогда мы вдруг раскрываем глаза пошире и обнаруживаем много нового для себя.

Мой хороший товарищ прошлых лет, ныне покойный, не раз говорил мне с горьким юмором: если ты скис, потерял ориентиры, недоволен жизнью и собой, сходи в больницу и посиди часок в палате тяжелобольных; после этого, выйдя на улицу, на свежий воздух, ты сполна ощутишь, как хороша жизнь.

Отодвигаясь на время от суеты и заглядывая в «корень жизни», задаю себе вопрос: куда мы все бежим?

Говорят, это диалектика жизни. Суетимся, устаем, сердимся. Но как только выспимся, отдохнем — снова спешим куда-то. Зачастую это бег на месте, просто мы этого не замечаем.

Признаюсь, вся моя жизнь тоже была стремлением вперед, бегом в завтрашний день, а текущий день, текущая минута воспринимались как помехи, как барьеры в этом беге... Теперь, после длительной пробежки по жизненному пути, я уже ясно себе это представляю. И охватывает желание перейти с бега на шаг, очень медленный шаг, а то и остановиться, хотя бы ненадолго. Но останавливаться нельзя, ибо остановка — есть конец, смерть. Сама придет, когда придет, а пока нужно продолжать идти, ибо движение — это жизнь.

Возможно, мои рассуждения покажутся банальными, но, положа руку на сердце, часто ли мы задумываемся над этим?

В моей памяти остался очень неординарный человек — доктор и целитель Илья Артемович Слободяник, с которым я познакомился в начале 70-х годов, когда меня, сорокалетнего мужчину, можно сказать, в расцвете сил, одолели сразу несколько недугов. Ничего не помогало — ни таблетки горстями, ни «Ессентуки». Сказали мне тогда: сходи к «деду», он поможет.

Адрес дали мне знатный: правительственный дом за Каменным мостом, что был построен в 30-е годы для высшей советской знати. Уже на лестнице, на подступах к квартире — очередь.

В те времена очереди были почти везде, почти «за всем», причем неспокойные, с перебранками, потому что кто-то все равно лез вперед, напирал на то, что инвалид, ветеран, или просто «очень спешит». Здесь очередь была какая то тихая, покорная судьбе, как если бы вела в последний путь.

Как сейчас, помню: за входной дверью — коридор, двери в четыре комнаты, из которых одна — для ожидания, другая — для процедур; в двух остальных, как я узнал позже, протекала будничная жизнь хозяина и его жены. Каждые 5 — 10 минут несуетливый, но бодрый старец в несвежем халате выглядывал из процедурной и приглашал следующего. Так я попал к нему на прием.

Едва услышав, «с чем» я пришел, он спокойно, как-то по-будничному сказал: «Вылечим, сеансов за пять, а может десять, раздевайтесь». Взял склянку с оранжевой жидкостью и простую лучину с коротенькой иголкой на конце, начал постукивать мне по вискам, ушам, спине, коленям. Потом сказал: «Одевайтесь», — вручил две «сигары» с какой-то травой внутри для «прикуривания точек», которые указал, и — до следующего раза.

Он действительно вылечил меня за десять сеансов, правда, на следующий год я вновь походил к нему на процедуры. Приводил к «деду» также своего тогда щуплого и явно болезненного сынишку, который только что пошел в школу. «Дед» с первого взгляда заметил у него под глазом маленький красный «паучок» сосудов, сказал: «Началась желтуха, но мы ее уберем», — и убрал.

Уже в ходе первых сеансов я немного разговорил старика, осторожно высказывая ему свой «здоровый скептицизм», и в результате мы подружились.

Илья Артемович не был баловнем судьбы. Вначале ему очень везло — в 30-х годах его послали в Китай изучать китайскую и тибетскую медицину, затем взяли в штат врачей Первой, правительственной, поликлиники.

Какое-то время он врачевал, по его словам, «всесоюзного старосту» М. И. Калинина (этому можно было верить), В. М. Молотова (в это поверить труднее, поскольку, согласно всем известным воспоминаниям, Молотов практически никогда не болел), многих министров и военначальников. Не зря ему выделили тогда, до войны эту четырехкомнатную квартиру в доме правительства.

Тогда же, до войны, он опубликовал несколько научных статей, в основном — о лечении астмы, и эти статьи на пожелтевших страницах с гордостью демонстрировал мне. Однако после войны в его судьбе что-то не заладилось, и в 60-х годах его потеснили из Кремлевки. Хотя квартиру оставили...

Так мы урывками беседовали во время сеансов, которые иногда продлевались просто беседы ради. Наблюдая постоянное давление на «деда» длинных очередей на лестничной клетке, видя как время от времени его разгневанная супруга выходила из дальней комнаты и устраивала всем, включая его самого, разгон в прямом смысле слова, а также видя, что собираемые с посетителей десятки мало волнуют старика, я из самых добрых побуждений спросил у него, к чему так себя изнурять, может лучше немного отдохнуть? «Дед» замер в выразительной позе и назидательно изрек: «Дверная ручка в употреблении не ржавеет, и человек в движении не стареет».

Он так внушительно сказал эти простые слова, что я помню их всю жизнь.