Камигава: Рассказы

Последняя Гостья Jay Moldenhauer-Salazar

Солнечный свет, струящийся сквозь кроны деревьев, покрывал яркими пятнами ее бледную кожу, из-за чего ее образ в равной степени казался тенью и светом. Края ее черной мантии сливались с окружающими деревьями и кустарниками, от чего невозможно было определить, где заканчивалась она, и начинался лес.

Небольшие сферы с оболочками, похожими на хитиновые панцири насекомых, парили в воздухе вокруг нее. Кроме них, никакого движения не было. Ни одна птица не пела, ни одно животное не карабкалось по ветвям, ни единого дуновения ветра. Фигура приняла тишину, которая обычно требовалась для благоговения в ее присутствии.

Отдаленный звон колокола заставил ее приподнять лишенную характерных черт маску лица. Величественные оленьи рога стесали листья с ближайших ветвей, осыпав их на лесную траву. Сферы, окружавшие ее, завертелись в предвкушении.

Фудайдзю. Фигура знала значение этого звона. Конечно, знала, как и все представители ее вида. Это был призыв о помощи наиболее древнего монашеского ордена. Но, как ответить на этот зов в столь непростые времена… на этот вопрос не существовало ясного ответа. Она решила не делать ничего, по крайней мере, пока.

И так она слушала звон колокола, из года в год, осторожно обдумывая свои действия. Она наблюдала, как листья осыпались и расцветали, как росли и таяли сугробы снега. Все время размышляя и медитируя.

Шесть лет звенел колокол, неутихающим и скорбным звоном. Шесть лет она обдумывала свои действия. И затем, приняв решение, двинулась вперед.

Она ответила на зов Фудайдзю.

Хамано сделал выпад посохом бо. Лезвие катаны, парящее в воздухе, отразило удар. Хамано ожидал защиту, и его контрудар пришелся ками за стеной из мечей, по щеке. Существо взревело от неожиданности, голосом сотни деревьев, треснувших пополам. Защита лесного духа расступилась, и Хамано бросился вперед. Его бо удалил в висок громадной головы ками, затем провернулся и угодил ей промеж глаз. Хамано пытался не морщиться, когда лицо – лицо красивой женщины, вырезанное из дерева – вскричало от боли. Еще два удара и ками отпрянула на несколько шагов назад. Она подлетела низко к земле, извиваясь корнями там, где должна была быть шея женщины.

- Хамано! – Послышался голос. – Слишком далеко! Вернись в круг!

Он быстро осмотрелся по сторонам, удивившись, что преследовал ками так далеко. Хамано со всех ног бросился назад, к братьям по оружию.

Но не успел он занять свое место, как ками возобновила свое нападение. Аккуратные губы маски исказились в злобном реве, и несметные катаны, окружавшие ками, понеслись к монаху. Хамано развернул посох, встав наготове. Зеленая энергия вспыхнула в его глазах и окутала его второй кожей.

Хамано отбил один меч в сторону и парировал удар второго. Он уклонился от третьего, который пролетел так близко, что Хамано услышал свист рассекаемого воздуха над головой. Ками медленно наступала за завесой своих мечей, ее миловидная маска исказилась в гримасе ненависти. Хамано сосредоточился на вертящихся мечах, нападавших со всех сторон, чувствуя, как его сверлят деревянные глаза гневного духа.

Треск, пронзительный крик, и катаны покатились на землю. Ками была столь сосредоточена на нем, что не заметила приближение Кайто. Мускулистый монах с обнаженной грудью поднял молот из обломков, еще недавно бывших красивой маской ками. Зеленая энергия окутывала Кайто, как и Хамано. Монах подмигнул, прежде чем вернуться на свое место в круге, готовясь к встрече ками, выглядящего как комок темной почвы и мха.

За его спиной раздался одинокий громкий удар колокола. Звон эхом отразился от Фудайдзю, задержавшись в разбитой древесной оболочке, которую монахи когда-то называли Стеной, затем уплыл прочь в гущу Леса Дзюкай. Хамано пытался сконцентрироваться на своей вахне. Это уже был третий удар? Четвертый? Хамано не знал. Он даже не мог сказать, было ли сейчас утро или полдень.

Мысли Хамано прервались стоном агонии от Кайто. Монах был отброшен на колени неуклюжим ками, который теперь возвышался над своей жертвой.

Хамано прыгнул, вытянув руки к собрату. Он обхватил Кайто и перекатился, когда ками рухнул на землю с грохотом громового раската.

- Не совсем объятья мамочки, но сойдет и так, - усмехнулся Кайто. Он оттолкнул с себя Хамано и одним плавным движением схватил свой громадный молот, поднимаясь на ноги. Монах взревел от гнева и ударил ками ночной почвы так сильно, что сгустки его тела разлетелись по всему полю боя.

Хамано бросился к своему месту в круге. Он быстро осмотрел землю в поисках своего бо, но не увидел никаких следов деревянного посоха. Вместо него он поднял брошенный мачете и прокрутил им в руке. Хамано уже несколько месяцев не держал в руках меч, но он быстро определил баланс оружия. С собственным боевым кличем, он сошелся с наступающим кумо.

Ками выглядел, как паук со слишком большим количеством лап и размером с лошадь. Широкий клинок Хамано высекал искры из твердой, как камень, шкуры чудовища. Он схватил рукой одну из серповидных лап кумо, и провернул ее. Хамано использовал вес своего тела, как точку опоры, швырнув кумо в воздух. Паукообразный ками взмыл высоко и далеко, треснув об обломок Стены. Куски его тела застряли в липкой паутине, висящей повсюду, как занавески. Хамано поблагодарил силу, данную ему Дзюганом, их первым защитником.

Еще один кумо поднялся из завесы паутины и бросился веред. Хамано не сходил с места. Пока он ждал, стрела просвистела в воздухе и вонзилась в глаз кумо. Тот взревел от боли, но продолжил наступать. Хамано слегка поклонился жилистой Асуке, с ее ханкю в дюжине шагов слева в их круге. Она не кивнула в ответ, но выпустила еще одну стрелу в ближайшего ками, похожего на смесь из корней и зубов.

Хамано подпрыгнул вверх, когда кумо набросился на него. Его свободная рука схватилась за стрелу, все еще торчащую в глазнице чудовища, опираясь о ее древко. Вторая рука обрушила мачете вниз, между каменистыми пластинами, отделив голову кумо от его тела. Жидкость выплеснула из раны, и кумо попятился вбок. Хамано спрыгнул на землю, наблюдая, как лапы ками подкосились, его тело рухнуло в грязь и застыло.

Кайто басил, когда Хамано вернулся на место в круге. Монах стоял над останками ками ночной почвы, который только что был его противником.

- Идите! Идите и отведайте мою мощь! Идите и испытайте силу…!

Колокол Фудайдзю прервал его слова. Звон прокатился сквозь тела монахов, подобно волне.

- Седьмой удар! Уходите! – Заорал голос за спиной. Это был голос Саруки, молодого монаха будока, который только начал свое обучение, когда началась осада Фудайдзю.

Сарука прыгнул вперед, окутанный зеленым светом. Юнец со слишком крупным носом держал над собой алебарду, вдвое превышавшую его рост. Прежде чем занять свое место в круге, Сарука набросился на корневого ками, с которым сражалась Асука. Существо уже походило на подушку для иголок, утыканное стрелами со всех сторон. Сарука впился в сучковатую массу зазубренным лезвием своего оружия. Нападая, он испустил крик за монахов Фудайдзю. Подобные крики эхом разошлись по кругу, когда свежие монахи заступили на вахту.

Хамано, шатаясь, отошел назад, его вахта закончилась с седьмым ударом колокола. Он тяжело дышал.

Отдохни! – Выкрикнул Кайто, шлепнув Хамано по плечу. Он также с трудом переводил дыхание. – Часы пролетят слишком быстро, сам знаешь.

Хамано осмотрелся вокруг. Монахи, пережившие эту вахту, собирались у основания Фудайдзю. Некоторые медитировали в тишине, пока другие обменивались историями. Все выглядели полумертвыми и изнуренными, невзирая на яркое сияние, окружавшее их тела.

Его взгляд блуждал. В двадцати шагах от отдыхающих монахов располагалось то, что некоторые называли Новой Стеной, живой круг сражающихся монахов, защищавших Фудайдзю и его колокол с тех давних пор, как пала старая Стена. Разбитые обломки прежней Стены были разбросаны повсюду, вместе с ками, огромным количеством трупов и оружия. Белые сети паутины свисали отовсюду за кольцом монахов, липкие остатки кумо, бесконечным потоком лившихся к Фудайдзю.

- Я почти ничего не узнаю, - озвучил он вслух свои мысли. – Я почти не помню, каким был наш дом.

- Пф! – Фыркнул Кайто. – Когда мы отобьемся от ками, мы сможем восстановить Фудайдзю в его прежней красе. Из этой кумовской паутины выйдет неплохой шелк, я думаю. Мы можем основать факторию, достойную самого Лорда Конды! Неплохой способ оплатить наши усилия по восстановлению храма, а? Я слышал, торговля шелком - весьма прибыльное дело.

- Это ты уже говорил, - сказал Хамано с усталой улыбкой.

- Говорил? – Кайто моргнул. Его широкое лицо растеклось в улыбке. – Что ж, это отличная мысль. Иди сюда, Хамано. Садись. Я отказываюсь наблюдать, как ты умрешь оттого, что не сможешь поднять свое оружие. – Он похлопал рукой по земле рядом с собой и откинулся своими широкими плечами назад, прислонившись к стволу Фудайдзю.

Хамано сел рядом с Кайто. С другой стороны от него сидел монах, пишущий что-то на свитке. Журнал, подумал Хамано. На несколько минут Хамано закрыл глаза, тщетно пытаясь игнорировать звуки сражения вокруг него, и сконцентрироваться на скрипе пера, скребущего по пергаменту.

- Они становятся менее организованными, - сказал Хамано.

Кайто фыркнул. – Возможно. Но и мы тоже.

- Нет, нас становится меньше, но мы не менее организованы. Это разные вещи.

- Как скажешь.

Оба погрузились в усталую тишину. Обычно, их пост-вахтенные разговоры длились несколько минут, но сражение, казалось, было особенно жестким в этот раз, и более утомительным. Ками были менее организованы, чем прежде. Их дерзкие нападения говорили об отчаяньи, растущем в их рядах. И все же, он не мог отрицать и слова Кайто. После каждой смены их ряды редели. Некогда тысяча наиболее грозных будока Камигавы, теперь насчитывала менее пятидесяти человек.

- Кого мы потеряли на нашей вахте? Были потери? – спросил он, спустя несколько минут.

- Кто знает? Рано или поздно кто-нибудь придет и скажет нам. Возможно Наото, если он выжил. Этот парень повернут на пересчете наших тел.

- Да, - сказал Хамано, подавляя зевок. – Возможно Наото.

Хамано осознал, что чувствует вздымание сна за опущенными веками, впервые за долгое время. Когда дракон Дзюган погиб, он передал свою силу монахам Фудайдзю. Без магии дракона монахи бы умерли от голода, жажды, или усталости давным-давно. Желание спать говорило либо о том, что чары ослабевали, либо, что монахи использовали их слишком усиленно. Вероятно, и то, и другое, подумал Хамано.

Еще какое-то время Хамано не открывал глаз в медитации, пытаясь впитать силу непосредственно из дерева Фудайдзю. Постепенно, даже звуки войны растаяли, и он направил все свое внимание внутрь. На мгновение, он обрел покой.

Крик агонии заставил его распахнуть светящиеся глаза. Худая монахиня по имени Юми одновременно сражалась с двумя кумо. Один из ками отрезал ей левую руку в локте, прежде чем другие защитники в кольце успели прийти ей на помощь. Хамано наблюдал, как монахи – с юным Сарукой среди них – отбивались от громадных пауков, пока Юми харкала кровью в грязи.

- Только не Юми… - хрипло сказал Кайто. Пока они наблюдали, Юми схватила копье оставшейся рукой и неуверенно поднялась на ноги. Со вспышкой зеленого пламени в глазах, Юми вышла из круга. Она взмахнула копьем, держа его одной рукой, пробираясь сквозь море ками. Вскоре она скрылась за стеной паутины. По крайней мере, они были избавлены от вида ее смерти.

Монахи по обе стороны от Юми перестроили кольцо Новой Стены, с учетом ее отсутствия. Хамано почувствовал прилив гордости, осознав, что тело кумо, которого он убил, помогло заслонить брешь, оставленную уходом Юши. Это был странный повод для чувства гордости, вяло подумал он.

Хамано продолжил осматривать сражение. Спустя некоторое время, он повернулся к Кайто.

- Разве колокол не должен был уже прозвонить? – спросил он.

Кайто пожал плечами. Он выглядел хмурым и осунувшимся, резко контрастируя с обычной возбужденностью. – Кто знает? Казуки ударит в колокол, когда будет нужно. Он знает свое дело.

- Что-то слишком долго.

- Сходи, взгляни на Казуки, если тебе об этого станет легче, - прорычал Кайто.

- Думаю, схожу. – Хамано с трудом поднялся, чувствуя боль в каждом суставе. – Мне жаль Юми, Кайто. Знаю, она была другом.

Кайто кивнул, но не взглянул в глаза. Хамано оставил его, направившись к Колокольне.

Он прошел мимо отдыхающих монахов, огибая великое дерево Фудайдзю. Оно было шире любого храма, и выше самых высоких строений Камигавы. Лишь единицы монахов повстречались ему на Спиральной Тропе, серии наростов на стволе дерева, ведущих в его кроне. Эти люди высматривали признаки помощи со всех сторон. За годы поисков, тем не менее, скауты с кроны не доложили ни о чем, кроме двух легионов ками. Хамано пытался не позволить горечи проникнуть в его мысли. Он мычал мелодию колыбельной, которую его мать пела ему в детстве.

Спустя треть пути на вершину, он обнаружил вырубленные вручную ступени, ведущие в Колокольню. Хамано устало взошел по ступеням к нише, достаточно крупной, чтобы вместить в себя бронзовый колокол размером с человека, и его хранителя.

Казуки всегда был одним из сильнейших в Фудайдзю. Его мощь стала, несомненно, основной причиной, почему Учитель Рокуан избрал его для ответственного задания звонить в колокол, не прекращая, с самого начала битвы. Спустя годы, проведенные у колокола, его тело вздымалось от мышц. Его широкие плечи и спина делали его подобным богу среди людей. И в самом деле, изумрудный свет Дзюгана исходил от Казуки, подобно лучам солнца, отчего было порой больно на него смотреть.

- Казуки! – Позвал Хамано, затем выругал себя за глупость. Казуки оглох от своей миссии уже очень давно. Он взошел по ступеням и помахал звонарю.

Казуки не ответил. Казалось, он вовсе не замечает Хамано. Звонарь, не шевелясь, смотрел сквозь монаха. Хамано обернулся, следуя его взгляду вглубь Дзюкая. Он не заметил ничего особенного.

- Казуки?

Только теперь Хамано увидел бревно, которое Казуки использовал для ударов по великому колоколу, лежащее у его ног. Паника прошла по его телу.

- Казуки! Что? Что случилось? – Хамано бросился к собрату. Казуки обратил на него взор своих зеленых глаз. Он выглядел не только глухим, но и слепым, не способным увидеть монаха, стоящего перед его лицом.

- Аюми… - прошептал Казуки.

- Что? – Ахнул Хамано. Страх сдавил его горло. Как давно он не касался колокола?

- Аюми…

- Аюми? Последняя Гостья? О чем ты говоришь? – Хамано позабыл о неспособности монаха слышать его слова. Он схватил массивную руку Казуки. Касание высвободило голос Казуки, подобно фонтану.

- В Конце всего, придет она! – Прорычал он.

- Да, да, Казуки. Мы знаем пророчество. Успокойся! О чем ты говоришь?

- Она придет собрать последние упавшие листья Босейдзю! – Продолжал реветь Казуки. Слезы стекали по лицу монаха. – Дабы сплести из них пергамент! Дабы воссесть на высочайшей из ветвей! Дабы записать последние часы!

- Да, да! О чем ты говоришь?! – Молил Хамано.

- Она запишет Конец, во избежание его причины, когда все начнется заново!

Хамано схватил монаха за другую руку. Он с силой потряс его. – Почему ты прекратил звонить в колокол?!

Казуки, словно впервые заметил его. Он моргнул. Волна самосознания прошла по его лицу.

- Ха… Хамано? – прошептал он.

Хамано кивнул, не желая отводить взгляд от звонаря.

- Аюми, - выдохнул Казуки. – Аюми идет…

- Что? – Ахнул Хамано. - Как ты мог… Когда? – Казуки снова ускользал, его глаза становились отстраненнее. Хамано снова потряс его. – Казуки! Когда? – проорал он монаху в лицо.

- Она уже… Здесь.

Хамано повернулся. Его ноги перескакивали по три ступени за раз, когда он несся от Колокольни к подножью Фудайдзю.

- Кто-нибудь! – Слышал он собственный крик. – Казуки сошел с ума! Он прекратил звонить в колокол! Он говорит…

Хамано словно ударился о незримую сену. Тишина. Фудайдзю не бурлила сражением. Ни лязг мечей, ни крики не пронзали воздух. Ни яростных воплей ками. Ничего. Тишина. Хамано замер на полушаге, с открытым на полуслове ртом, и осмотрел свой дом.

Монахи на вахте и отдыхающие, все собрались и смотрели на то, что прежде было Стеной. Ками всех форм и размеров отвернулись от Фудайдзю, смотря в том же направлении. Хамано медленно перевел взгляд в сторону их взглядов.

Фигура, втрое выше человека стояла там, где прежде располагались главные ворота Фудайдзю – теперь здесь были лишь обломки и паутина. Она выглядела изящной аристократкой, с бледной кожей в ниспадающем платье, обнажавшим ее плечи, руки, живот, и ноги. Ее лицо было невозмутимой маской, гладкой и лишенной характерных черт. По обе стороны ее безволосого черепа расходились огромные оленьи рога, окруженные танцующими хитиновыми шарами.

Хамано хотел спросить, что происходит. Он хотел требовать объяснений. Но слова покинули его, как, похоже, и всех, кто был вовлечен в бесконечную битву за Фудайдзю. Все, что мог делать Хамано, это наблюдать, как фигура аккуратно перешла поле боя, подходя к собравшимся монахам. Ками расступились перед ней, позволяя ей беспрепятственно пройти.

Голос за его спиной нарушил тишину.

- В Конце всего, придет она! – Громко произнес Казуки. Хамано повернулся, как и многие другие монахи. Звонарь спустился с Колокольни, присоединившись к остальным, все еще сияя, подобно зеленому солнцу.

- Она придет собрать последние упавшие листья Босейдзю! Дабы сплести из них пергамент! Дабы воссесть на высочайшей из ветвей! Дабы записать последние часы! Она запишет Конец, во избежание его причины, когда все начнется заново!

- Аюми, - прошептал Хамано.

- Да, - сказал Казуки, прочитав слово по губам, и улыбнулся. Он положил руку на плечо Хамано. – Аюми, Последняя Гостья, ответила на наш зов.

Крики радости вырвались из толпы монахов Фудайдзю, настолько громкие, что, казалось, они сотрясли собой древнее древо. Хамано добавил свой голос к шумному хору. Аюми, верный писарь веков, сила бессмертного долга и покоя. Конечно, именно Аюми должна была, в итоге, откликнуться на звон колокола и прийти на помощь Фудайдзю. Каждый мускул тела Хамано кричал от радости и освобождения, и он охрип от ликования.

Вторая волна радости взорвалась, когда ками, окружавшие Фудайдзю, начали отступать. Мелкими стаями, потусторонние существа пробирались сквозь опустошение, исчезая в лесу. Их движения были тихими, едва ли не почтительными в присутствии Аюми. Как могли они быть не почтительными, одурманенно думал Хамано, перед тем, кто отзывает всех их к их истинному предназначению?

Аюми шагнула в толпу монахов, тихо осматривая их. Всюду вокруг нее монахи прыгали и ликовали, молились и обнимались. Хамано поднял кулак к небу и слезы застили его глаза. Кто-то игриво взъерошил ему волосы.

Казуки вышел вперед, и, несмотря на экстаз, монахи расступились перед ним. Аюми увидела подошедшего высокого и крепкого, как гора, человека, и повернулась к нему лицом. Монахи увидели ее поворот, и многие замолкли. Их дыхание замедлилось, пока они наблюдали безмолвную беседу звонаря и спасительницы.

Аюми спокойно протянула пальцы, каждый длиной с руку. Когти, которых не было еще мгновение назад, вырвали большую дыру в груди Казуки. Кровь окропила Хамано, когда рука Аюми вышла из спины звонаря.

Сферы, парящие вокруг Аюми, одновременно раскрыли изогнутые жала. Аюми напала на другую монахиню, срезав ее пополам, и сферы обрушились в толпу.

Все это произошло в одно мгновение. Ликование монахов обернулось криками протеста, шока, и смерти. Половина людей лежала изрубленная у ног Аюми, прежде чем монахи смогли ответить. Единицы, отважные единицы бросились в атаку, которая завершилась, когда длинные, черные когти вытянулись из запястий Аюми. С просчитанной точностью, величественная ками прорезала себе путь сквозь остатки защитников Фудайдзю и встала перед Хамано.

Монах ничего не сделал, он не мог ничего сделать. Он смотрел на руку Аюми, протянутую к нему. Один из черных когтей пронзил его плечо. Кровь брызнула из раны и перед глазами Хамано затанцевали круги и пятна, когда Аюми поднесла его к своему непроницаемому лицу.

- Почему? – Задыхаясь, выдохнул он. Он был способен произнести лишь это слово.

Аюми бесстрастно смотрела на него. Словно от скуки, она провернула коготь, и Хамано вскричал от боли. Его голос остался последним, понял он. Он был последним выжившим Фудайдзю.

- Почему!? – В муках прокричал Хамано. Он чувствовал, как его покидает сознание.

Хамано увидел, как великая ками отвела назад вторую руку. На мгновение, черный коготь на ее второй руке указывал прямо на него. Затем он опустился.

Аюми осмотрела свою работу и кивнула. Ее работа началась в Фудайдзю, но она не окончится здесь. Война Ками завершится. Равновесие между смертными и бессмертными будет восстановлено. Это займет время, да, но Аюми славилась своим неугасающим терпением. Фудайдзю было достойным началом.

И когда она закончит, когда она вырвет сердце Конды из его груди и увидит его последнее вздрагивание, она проявит милосердие. Аюми, Последняя Гостья, оставит двух человеческих детей в живых, дабы те усвоили урок Конды. Лишь тогда, решила она, смертные смогут вновь начать строить свой мир.