Карл Либкнехт

IX. ГЕРМАНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И ПОСЛЕДНИЕ ТРИ МЕСЯЦА ЖИЗНИ КАРЛА ЛИБКНЕХТА

21 ОКТЯБРЯ 1918 г. Бауэр и Шейдеман— тогда еще с.-д. — статс-секретари императорского правительства — сочли за благо освободить Карла Либкнехта из тюрьмы. На деле, их к этому принудило давление рабочих. Шейдеманы и Эберты прекрасно знали, что Либкнехт их смертельный и опасный враг. Но они так же прекрасно знали, что если они не выпустят его сегодня, то массы освободят его сами завтра, и тогда еще яснее будет, что с.-д. вожди спасают буржуазию и хотят держать в цепях лучшего друга рабочих.

21 октября 1918 г. революционная рабочая масса приняла в свои объятия своего героя и любимца. И с этого дня до той минуты, когда Карлу Либкнехту после поражения январского восстания пришлось укрыться от преследований рассвирепевшей социал-демократической сволочи, он все время жил и дышал вместе с революционной рабочей и солдатской массой.

Бухарин был в Берлине в день, когда Карл Либкнехт прибыл туда, освобожденный из каторжной тюрьмы. Вот как описал этот очевидец прибытие Либкнехта в столицу:

«Я помню хорошо день его освобождения. Не успел он выйти на платформу, где собрались десятки тысяч рабочих, как первым криком, вырвавшимся у него, был крик: «Долой правительство!» А первым вопросом, обращенным к друзьям, был вопрос: «Каковы ваши планы?» И уже в этот же день Либкнехт — на тележке, среди бушующего моря голосов. Его энергичная фигура, бледное лицо исстрадавшегося на каторге человека то здесь, то там мелькало среди обнаженных сабель черных шуцманов. Он сразу пошел в бой, не теряя ни минуты, не щадя ни себя, ни своих близких. Ибо это был К. Либкнехт.

«Помню я его клятву на вечере в русаком посольстве. Там были Гаазе и Барт и Оскар Кок. Там был старик Меринг, наш любимый старый друг, который плакал, как дитя, когда снова увидел своего бесстрашного Карла. В речи Либкнехта была вся его программа, это — смертельная ненависть к капиталу, к его агентам, к соглашателям, к людям золотой середины, к героям слов и разговоров. И все — и друзья и полувраги — почувствовали: к нам пришел тот. кого недоставало. Революционный ураган близок.

«Либкнехт прямо и определенно поднял вопрос о восстании, в котором он должен принять участие сам, вместе с массами и впереди масс».

В течение первых трех месяцев германской резолюции в Германии не было человека, который лично пользовался бы большей любовью, большим доверием и большей популярностью, чем Карл Либкнехт. Но именно — только лично. Его партия не могла пользоваться таким доверием по той простой причине, что ее еще не было. Коммунистическая партия Германии сложилась только в конце декабря 1918 г. И вот в этом-то и была вся Трагедия.

К началу развязки в конце 1918 г. «действительной революционной партии у немецких рабочих не оказалось, вследствие опоздания с расколом» — писал впоследствии Ленин (т. XXVI, 485). Это — во-первых. Во-вторых же, роковую для революции роль сыграло то, что громадная часть революционно настроенных рабочих доверяла еще центристской партии «независимых». «Между спартаковцами И шейдемановцами — колеблющиеся, бесхарактерные каутскианцы… на словах независимые, на деле зависящие целиком и по всей линии сегодня от буржуазии и шейдемановцев, завтра ют спартаковцев, частью идущие за первыми, частью за вторыми, люди без идей, без характера, без политики, без чести, без совести, живое воплощение растерянности филистеров» (Ленин, т. XXIII, 497).

Спартаковское движение представляло собою именно только «движение». Ему нехватало организации, «головы», нехватало партии. Мало того. Программа союза «Спартак», составленная Розой Люксембург и одобренная всеми спартаковскими вождями, специально подчеркивала, что союз этот есть сознательная часть пролетариата, но не партия[11]. Один из самых близких соратников Розы Люксембург В. Пик свидетельствует, что мысль Розы была понята именно так: сознательная часть пролетариата, и о — не партия. (См., «Воспоминания» Пика в жури. «Борьба классов», 1932, т. I, стр. 36). И это писалось в декабре 1918.

С.-д. «большинство» имело старую крепкую организацию, имело в своих руках с.-д. профсоюзы и опиралось на тысячу связей с буржуазией, с офицерским корпусом старой армии. А тут еще между спартаковским движением и контрреволюционными с.-д. партией и профсоюзами, «посередине» — «независимая» партия, которая достаточно охарактеризована в вышеприведенных славах Ленина. В каждую критическую решающую минуту — классический пример: январское восстание 1919 г. — независимые «обволакивали» спартаковцев, образовывали «буфер» между ними и с.-д. большинством, втягивали спартаковское движение в «переговоры» с с.-д. правительством и, в конце концов, в союзе с основными силами буржуазии (германской и всей мировой буржуями) спасли капитализм, раздавили начинавшуюся было пролетарскую революцию в Германии. Только на этом фоне становится понятней и личная судьба великого революционера Карла Либкнехта.

В самом деле. Личная популярность Карла Либкнехта среди революционных масс рабочих, солдат, матросов была беспредельна. Только ото и позволяло ему иногда заменять собою одним целый Центральный комитет и брать на свои собственные плечи дела, которые были посильны только целым организациям.

7 ноября 1918 г. союз «Спартак» выпускает первое воззвание за подписями Карла Либкнехта и Эрнста Мейера. Оно обращено к берлинскому гарнизону и открыто направлено против официальной социал-демократии. Его лозунги:

1. Немедленное освобождение всех заключенных, в том числе и военных.

2. Свержение всех династий и полное уничтожение обособленности отдельных германских стран.

3. Создание советов рабочих и солдатских депутатов, Немедленные выборы депутатов на заводах и в воинских частях.

4. Немедленное установление связи с остальными советами рабочих и солдатских депутатов в Германии.

5. Правительство из уполномоченных советов рабочих и солдатских депутатов.

6. Немедленно связаться с международным пролетариатом, в особенности с рабочей республикой в России!

9 ноября 1918 г., когда Эберты и Шейдеманы шныряют и вынюхивают, нельзя ли спасти еще монархию, Либкнехт с небольшой группой матросов занимает берлинский дворец и с балкона его провозглашает революцию. Когда к вечеру этого дня Либкнехт появляется перед огромной массой собравшихся рабочих и солдат, перед которыми до него выступали уже десятки рабочих, встает пожилой солдат, подымает небольшое красное знамя и при нескончаемом энтузиазме всех собравшихся провозглашает:

— Да здравствует первый президент германской республики, Карл Либкнехт!

Масса воспринимает в этот день такой лозунг, как нечто само собою разумеющееся. Кто же, как не Карл Либкнехт, достоин быть первым (Президентом Германской социалистической республики!

Либкнехт на этот возглас отвечает:

— Товарищи! Так далеко мы еще не ушли. Но президент ли я или нет, задача сейчас в том, чтобы крепче объединиться. Только тогда дело будет прочно. Да здравствует свобода, счастье, мир! (Заимствуем описание этого эпизода из книги Эбергарда Бухнера «Революционные документы», стр. 134. Бухнер приводит этот эпизод на основании газетных отчетов, составленных по свежим следам событий).

А когда 11 ноября собирается Берлинский совет рабочих и солдатских депутатов, Либкнехта лично приветствуют горячо и с великим энтузиазмом, но предложений его группы не принимают. И Либкнехт остается тут почти один. Его речи внимают сначала благоговейно. Его самого готовы носить на руках, в буквальном смысле слова. Но когда он в конце речи требует убрать с дороги Эберта и К°, толпа отвечает возгласами: «Единство, единство, единство!» (Там же, стр. 156). И когда спартаковцы пробуют провести в первый Исполком Розу Люксембург, они терпят поражение.

«Объединительный угар» был более чем естественен в первые дни и часы революции. Чтобы ему противостоять, нужна была своя строго организованная, вполне самостоятельная, сплоченная» и закаленная партия. А ее-то у спартаковцев и не было. В этой обстановке крики «единство, единство» шли на пользу Эбертам и Носке, на деле раскалывавшим рабочих и предававшим их буржуазии. А Либкнехт, лично являвшийся кумиром революционных масс на улице, — в Совете был бессилен против пигмеев вроде Барта, Дитмана и К°.

8 и 9 ноября Либкнехт развивает особенно лихорадочную деятельность. Большинство вождей спартаковцев еще не освобождено из тюрем, и Либкнехт с двумя-тремя товарищами заменяют целый Центральный комитет. Первые его речи 9 ноября на площади перед дворцом с грузовиков запечатлены только в отчетах репортеров газет. Но и эти краткие отчеты представляют громадный интерес.

«— Час революции пробил. Мы заставили их кончить войну. В эту минуту мир стал неизбежен. Старое умерло. Власть Гогенцоллернов, обитавших в этом дворце в течение столетий, низвергнута. В настоящую торжественную минуту мы провозглашаем свободную германскую социалистическую республику. Мы шлем отсюда привет нашим русским братьям, которых 4 дня тому назад предательски изгнали из Берлина»[12].

В другой речи на той же площади Карл Либкнехт говорил:

«— Товарищи, члены партии! Я провозглашаю здесь свободную социалистическую республику Германии — единую, обнимающую все германские земли. Капитализм превратил Европу в одно сплошное кладбище. Теперь господство капитализма будет сломлено. Мы приглашаем наших русских братьев вернуться назад в Германию. Прощаясь с нами, русские товарищи сказали нам: «Если вы в течение месяца не добьетесь того же, чего добились мы, — то мы должны будем серьезно на вас рассердиться». Но прошло всего 4 дня, и мы совершили революцию… Мы протягиваем им братскую руку и зовем их вместе с нами довести до конца дело мировой революции. Кто из вас стоит за создание свободной социалистической республики в Германии, за доведение до конца дела мировой революции, — тех я прошу поднять руку и поклясться в верности красному знамени.

Подымается лес рук».

Таков отчет «Фоссише Цейтунг» за 10 ноября 1918 г.

Либкнехта освободили из тюрьмы 21 октября. Розу Люксембург Революция освободила из Бреславльской тюрьмы только 10 ноября. Лео Иогихеса товарищи освободили из Моабитской тюрьмы только 9 ноября. Поздно вечером 10 ноября впервые мог собраться штаб спартаковцев. Это совещание (состоявшееся в помещении редакции «Локаль-Анцейгер») впоследствии описал в своих воспоминаниях Вильгельм Пик. На нем господствовала радость по поводу того, что все снова собрались вместе, что спартаковцы смогут теперь возобновить свою работу, что вернулись вожди. Но «радость, — вспоминает Пик, — была все же омрачена. Слова Карла Либкнехта, сказанные им несколько часов назад в цирке Буша рабочим и солдатам: «Контрреволюция находится среди вас», — были слишком справедливы.

Как бы то ни было, штаб спартаковцев теперь собрался, «и Либкнехт действовал уже не один.

10 ноября 1918 г. стала выходить «Роте Фане», которую редактировали Карл с Розой. Редакция находилась в одном конце города. В другом конце города находилось помещение Союза красных солдат, основанного 11 ноября. Между этими двумя пунктами каждый день носился, как вихрь» Либкнехт. ЦК союза «Спартак» заседал в самых различных частях города, избегая преследований, начавшихся в результате с.-д. травли с первых же дней революции. Не было того дня, когда Либкнехт не выступал бы на нескольких митингах. Не было той ночи, когда бы он мог сколько-нибудь достаточно выспаться. Он отдавал себя нарастающему движению целиком и без остатка. Он надрывался на работе сверх всяких сил.

Карл Либкнехт неутомим в своей агитации за большевистскую революцию, против правительства Эберта. Он отправляется по казармам к тем воинским частям, на которые больше всего опиралось с.-д. большинство. Вот один из эпизодов этих дней, описанный в «Форвертсе». Дело идет о 3-м пехотном батальоне, расквартированном в Берлине. Редакции «Форвертса» жалуются на Либкнехта офицеры и унтер-офицеры названного батальона.

«В понедельник 11 ноября после обеда весь батальон принес присягу на верность новому правительству Эберта-Гаазе. Выбранные батальоном офицеры с радостью присоединились к этому акту. В батальоне царили образцовые тишина и порядок. Но 14 ноября перед обедом здесь появился Карл Либкнехт и во дворе казармы устроил солдатский митинг. В речи своей Либкнехт призывал прогнать все начальство и самыми радикальными мерами бороться против всякого начальства вообще. Результатом этой речи было то, что выборные офицеры тотчас же покинули казармы. Солдаты, воспользовавшись беспорядком, стали требовать от унтер-офицеров, чтобы они сорвали с себя погоны и т. п. Унтер-офицеры единодушно протестуют против такого вторжения и просят послать оратора, который успокоил бы солдат и положил бы конец расколу в батальоне» («Форвертс», 15 ноября 1918 г.).

Знакомые жалобы! В таких же словах «жаловались» меньшевики и эсеры на большевиков в первую фазу Февральской революции. Этой одной заметки врагов было бы достаточно, чтобы убедиться, что Карл Либкнехт и в эти дни мужественно и до конца выполнял свой долг пролетарского революционера.

20 ноября происходила первая гражданская панихида по жертвам революции, павшим в ноябрьские дни. На кладбище среди других ораторов выступал и Либкнехт. Буржуазные и с.-д. газеты журят его за то, что он «даже и здесь» Внес диссонанс'. «Карл Либкнехт решительно требовал проведения всех мер, необходимых для того, чтобы Германия превратилась в социалистическую республику» — сообщает берлинский «Локаль-Анцейгер» от 21 ноября 1917 г. А венская с.-д. «Рабочая газета» сообщает, что Либкнехт вообще выступил на кладбище «вне программы». «Руководители собрания не хотели выступления Либкнехта. На могилах жертв революции Либкнехт заявил, что, по его мнению, революция находится уже в величайшей опасности, и он требовал принятия всех мер, дабы в Германии действительно восторжествовала социалистическая революция» («Раб. газета» от 22 ноября 1918 г.).

19 и 20 ноября Либкнехт выступал на заседании Берлинского совета рабочих депутатов, где Эберта встречали еще «бурными овациями». Речь Либкнехта «Форвертс» передает, конечно, очень глухо. Либкнехт-де требовал «принятия всех мер, дабы помешать реставрации власти капиталистов» и встретил при этом «оживленное одобрение» («Форвертс» от 20 ноября 1918 г.).

В конце ноября на Либкнехта начинают нападать за то, что он «захватил» в свои руки все радиостанции. «Солдаты и телеграфисты и радиоработники радиостанций являются лейб-гвардией Либкнехта. Уже с 9 ноября он ведет их за собой» — говорит «Франкфуртер Цейтунг» от 2 декабря 1918 г. Соединенные штаты Америки, — с «ужасом» сообщает эта газета, — констатировали, что правительство Эберта «не в состоянии гарантировать, что служба связи действительно находится в его руках».

Травля против Либкнехта не прекращалась и теперь ни на одну минуту — слишком он был опасен буржуазии и контрреволюционной социал-демократии. Уже с первых же дней существования «Роте Фане» в редакцию стали вламываться контрреволюционные отряды. Один из таких отрядов вломился в ночную редакцию газеты спартаковцев и стал обыскивать несгораемый шкаф, где, как сказали обманутым солдатам, должны храниться «русские миллионы». Солдатам внушали мысль, что стоит только «обезвредить» спартаковцев — ив Берлине наступят мир и покой; среди солдат-фронтовиков сеяли слухи, будто спартаковцы действуют, как бандиты, будто Либкнехт свирепствует, как «атаман шайки разбойников». Вот один из плакатов, выпущенных против Либкнехта уже в ноябре:

Первый месяц после освобождения Либкнехта из тюрьмы пробежал в бесконечных митингах, в постоянном общении с народными массами, в первых свиданиях с вышедшими из тюрем товарищами, в первых совещаниях, посвященных вопросам о создании самых элементарных предпосылок собственной организации, которая имела бы разветвления по всей стране.

16 декабря 1918 г. в Берлине открылся I Всегерманокий съезд рабочих и солдатских депутатов. Он находился целиком в руках социал-предателей. С тяжелым чувством перелистываешь теперь протоколы этого съезда.

Съезд открывает Рихард, Мюллер, председатель берлинского исполкома. Выбирается мандатная комиссия. В нее входит и «товарищ» Цергибель (тот самый!). После избрания бюро встает один матрос и вручает председательствующему Роберту Лейнерту предложение:

— Принимая во внимание чрезвычайные заслуги Карла Либкнехта и Розы Люксембург перед революцией, — советский конгресс приглашает их на свои заседания в качестве гостей с совещательным голосом.

Голосуется. Отклонено!

За стенами конгресса бушует море демонстрантов. Через некоторое время в зале появляется делегация от демонстрантов. Ей вынуждены предоставить слово. Демонстранты требуют:

1) Германия должна быть объявлена единой социалистической республикой.

2) Вся власть — Советам рабочих и солдатских депутатов.

3) Центральный совет избирает исполком, который должен являться высшим законодательным и исполнительным органом.

4) Немедленно отстранить Совет народных уполномоченных, возглавляемый Эбертом.

5) Разоружить контрреволюцию, вооружить рабочих, образовать красную гвардию.

6) Немедленно обратиться к рабочим всех стран с призывом приступить к созданию Советов рабочих и солдатских депутатов.

Съезд молча выслушивает эти требования и… переходит к очередным делам.

С докладом от имени правительства народных уполномоченных выступает Дитман.

Левый независимый Брасс требует ареста генералов, разоружения офицеров и принятия мер против газет, призывающих к убийству вождей «Спартака». Ему отвечает с.-д. министр Ландсберг, который заявляет: «Не надо нервничать. Не надо нервничать и тогда, когда вы читаете призывы убить Либкнехта. Нельзя арестовывать генералов. Неужели вы хотите, чтобы было утеряно чувство безопасности?».

Через некоторое время в зале вновь появляется делегация от революционных рабочих Берлина. Ее возглавляет Пик. Делегация вновь провозглашает лозунг: «Вся власть советам!» Результат — тот же…

Хозяином конгресса является Эберт. Все свои шаги он предварительно согласовывает с представителем высшего белого офицерства— генералам Тренером. Литературный порученец Гренора майор Фолькман в книге «Германия в вихре революции» теперь рассказал подробно, как Эберта дергали за ниточку контрреволюционные генералы, а Эберт дергал за ниточку президиум «советского» съезда. Все было разыграно на съезде, как по нотам. Съезд советов превращен был в покорное орудие буржуазии.

После выступлений Шейдемана и Гильфердинга конгресс 21 декабря закрывается. Эберт и К° вскоре похоронят советы по первому разряду…

16 декабря 1918 г., в день открытия Всегерманского съезда советов, Либкнехт на большом митинге говорил:

— В настоящее время у нас не социалистическая республика, а капиталистическая… В правительстве Эберта — Шейдемана по документальным данным сходятся все нити контрреволюции… Мы требуем от Съезда советов, чтобы он взял в свои руки всю политическую власть и провел социализм. Съезд не должен передавать власти Учредительному собранию, которое не является органом революции. Мы требуем от Съезда советов, чтобы он протянул руку нашим братьям в России и пригласил бы делегатов от русских. Мы хотим мировой революции и объединения пролетариев всех стран под властью рабочих и солдатских советов («Роте Фане», 17 дек. 1918 г.).

Эта позиция встречала горячее сочувствие со стороны самой революционной части рабочих. Однако она не имела за собою большинства рабочих. Мало того; и то меньшинство рабочих, которое сочувствовало ей, совершенно не было организовано.

С начала декабря Либкнехт и его друзья стали готовиться к собственному совещанию спартаковцев, на котором должен был решиться вопрос об образовании самостоятельной коммунистической партии. В начале же декабря спартаковцы имели первое крупное военное столкновение с бандами Носке из-за нападения последних на красных моряков.

Однако и сейчас еще не были окончательно изжиты колебания в вопросе о создании самостоятельной коммунистической партии. По свдетельству В. Пика, еще и теперь «ни Исгихес, ни Роза Люксембург не хотели мириться с этой мыслью. Они больше стремились к тому, чтобы отколоть рабочих внутри независимой с.-д. партии от руководства и повести их за спартаковцами». Решено было предъявить «независимым» ультиматум с требованием немедленного созыва съезда партии, на котором спартаковцы собирались дать вождям независимых решающий бой. Независимцы ответили отказом, сославшись на «транспортные затруднения» и на то, что нужно заняться «избирательной кампанией». Тогда в последних числах декабря 1918 г. была созвана общегерманская конференция спартаковцев, сначала заседавшая тайно. На ней (большинством против трех голосов) и было решено — немедленно образовать свою собственную коммунистическую-партию. После этого конференция превратилась в съезд, заседавший уже открыто.

30 декабря открылась I учредительная всегерманская конференция спартаковцев. Обаяние спартаковцев за это время выросло гигантски. Но организация была крайне слаба. Собралось 100 Делегатов. Либкнехт делал доклад «О кризисе в независимой с.-д. партии». Это и был, собственно, главный доклад, ибо по этому пункту и решался вопрос об окончательном разрыве спартаковцев с партией независимых. По предложению Карла и Розы, решено было выйти окончательно из объединения независимых и создать овею самостоятельную коммунистическую партию под названием: «Коммунистическая партия Германии (союз Спартака)». По предложению Либкнехта, была отправлена специальная телеграмма РКП большевиков с торжественным заявлением о солидарности германских спартаковцев с русскими большевиками.

Одну из главных своих задач Либкнехт в это время попрежнему видел в агитации за русскую революцию, за русских большевиков. В этой агитации с.-д. правительство стало видеть особенно большую опасность для себя. Оно отказалось, как известно, от транспорта хлеба, посланного нашим советским правительством для передачи немецким рабочим. Оно изгнало русское советское посольство из Берлина. Все эти акты предательства Либкнехт пригвоздил к позорному столбу. Он агитировал все шире и шире за союз революционной Германии с Советской Россией, вызывая этой идеей все более сильный энтузиазм среди рабочих масс. Этого больше всего боялись Эберты и Шейдеманы. Чтобы отразить атаки Либкнехта, они пустили в ход версию, что соглашение с Советской Россией означает немедленное возобновление войны Антанты против Германии. Войны же массы в этот момент боялись больше всего на свете.

Вот один небольшой с.-д. плакат против Либкнехта, распространявшийся в сотнях тысяч экземпляров:

«Мы совершили революцию, чтобы покончить с войной, Спартаковцы хотят совершить новую революцию, чтобы начать новую войну», — так гласит один из плакатов, выпущенных свободными (т. е. с.-д.) профсоюзами.

Либкнехт открыто заявлял, что он только горд считаться «агентом» великой пролетарской революции и что до последнего своего вздоха он будет бороться за братский нерасторожимый союз социалистической Германии с Советской Россией.

Карл Либкнехт исполнил это обещание до конца.

На рубеже от 1918 к 1919 году в Германии провозглашено было наконец образование самостоятельной коммунистической партии. Ее признанными вождями были Карл Либкнехт и Роза Люксембург. Но не успел еще закрыться учредительный съезд партии, как надвинулись решающие январские бои. Контрреволюционная социал-демократия, действовавшая в полном контакте с генералами Вильгельма II, с контрреволюционным офицерским корпусом (в числе этих офицеров были многие нынешние столпы гитлеровской партии), считала для себя стратегически выгодным вызвать скорее спартаковцев на решающий бой и утопить движение в крови рабочих. С точки зрения классовых интересов буржуазии этот план был стратегически правилен. Вся обстановка сложилась так, что рабочие Берлина не могли не принять боя, а молодая компартия во главе с Либкнехтом не могла не пойти в этих боях вместе с рабочими. Известная уже нам роль независимых доделала остальное. Буржуазия вместе со своей социал-демократией одержала верх в январских боях. В числе их трофеев были головы Карла Либкнехта и Розы Люксембург…

Декабрьский съезд союза «Спартак», постановивший образовать самостоятельную коммунистическую партию в Германии, был, конечно, крупным шагом вперед. Однако это не значит, что тут же сразу и на деле создалась однородная, вылитая ив одного куска партия. И тем менее это значит, что партия сразу стала подлинно большевистской. Дальнейшие события доказали, что до этого было еще очень далеко. На самом этом съезде была принята программа (проект был написан Розой Люксембург), в которой говорилось, напр., следующее:

«Союз «Спартак» отказывается взять власть только в силу того, что Шейдеманы окажутся банкротами, а независимые — загнанными в тупик в результате своего сотрудничества с ними. Союз «Спартак» никогда иначе и не возьмет власть, как в результате ясной, недвусмысленной воли огромного большинства пролетарской массы в Германии, не иначе как в силу сознательного согласия этой массы с перспективами, целями и методами борьбы союза «Спартак».

Сравните это более чем сбивчивое заявление с известным историческим заявлением, которое сделал В. И. Ленин в июне 1917 г. на первом Съезде советов, где преобладали меньшевики и эсеры!

Далее на спартаковском съезде много спорили по вопросу о том, надо ли участвовать в выборах в Национальное собрание. И вопреки советам Карла Либкнехта и Розы Люксембург большинство (62 против 23) высказалось против участия.

Партия еще не устоялась. Многое еще находилось в ней в процессе брожения. В ее ряды вошли и незрелые «ультра-левые» элементы, вскоре потом порвавшие с ней. В нее вошли и элементы, не изжившие еще остатков с.-д. идей и, как оказалось потом, надолго застрявшие на ошибках люксембургианства.

И вот в таком-то состоянии союзу «Спартак» предстояло выити на бой в январские дни 1919 г. и принять сражение, которое получило решающий характер на целый исторический период.

События начали быстро развиваться уже через несколько дней после окончания съезда спартаковцев.

Мы не можем давать здесь сколько-нибудь подробную картину январского восстания. Это слишком большая тема, чтобы исчерпать ее мимоходом. Мы напомним здесь только основные вехи событий, дабы читатель мог видеть роль Либкнехта в них. Дело развивалось так.

В конце декабря 1918 г. под давлением недовольных масс из с.-д. «революционного» (на деле контрреволюционного) правительства сышли независимые Гаазе, Дитман и Барт, проделавши свой очередной зигзаг. Вместо них в правительство Эберта вступили с.-д. «большинства», Носке и Виссель, Эберт и К° приступили к чистке аппарата от независимцев. Пост берлинского полицей-президента занимал левый независимый Эмиль Эйхгорн (впоследствии коммунист). 4 января правительство Эберта решило его сместить. Узнав об этом, берлинское бюро независимых решило немедленно собраться вместе с «революционными старостами» (своеобразная организация революционных рабочих, руководившая стачками в 1916—18 гг. и примыкавшая в большинстве к независимым, а в меньшинстве — к спартаковцам). На это собрание пришли также Карл Либкнехт и Вильгельм Пик как представители спартаковцев. Полицей-президиум представлял собою серьезную позицию и независимые не хотели ее сдавать. Независимые вместе со старостами приняли решение: 1) предложить Эйхгорну должности своей не сдавать и 2) на 5 января назначить демонстрацию под лозунгом: «Долой насильников Эберта — Шейдемана». Либкнехт и Пик поддержали это решение. Демонстрация по призыву спартаковцев и независимых состоялась и имела грандиозный успех, переросший все ожидания инициаторов. Массы рвались в бой и требовали более решительных действий. К вечеру 5 января состоялось новое собрание революционных старост совместно с берлинским комитетом независимых. От спартаковцев вновь присутствовали К. Либкнехт и В. Пик. На совещание это одна за другой стали появляться делегации от рабочих и войск, требуя развернуть борьбу, не ограничиваться защитой Эихгорна, а итти до конца — вплоть до свержения правительства Эберта — Шейдемана. Особенно большое впечатление производили заявления представителей революционных войск. Представитель морской красной дивизии Доренбах заявил, что моряки все готовы итти за революционными старостами и требуют 'свержения правительства Эберта Шейдемана. Он. же передал сведения из Шпандау, что там находится большая воинская часть с 2 000 пулеметов и 20 орудиями, готовая на то же. Тут же поступило сообщение из Франкфурта на Одере о том, что гарнизон восстал против правительства и готов итти в Берлин на помощь революционным рабочим и т. п.

После долгих обсуждений было решено:

1. Провозгласить борьбу против правительства и вести ее до свержения его.

2. Призвать рабочих к всеобщей забастовке.

3. Поддерживать захват газетного квартала (помещение с.-д. «Форвертса» было уже захвачено демонстрантами пятого числа днем).

Карл Либкнехт, по утверждению участников, заявил, что «при таких обстоятельствах не только должен быть отражен удар против Эйхгорна, но возможно и необходимо свержение правительства».

Приведенное решение (в трех пунктах) было принято всеми голосами против шести правых независимцев (всего участвовало 70 человек). Для руководства всем делом выбрано было бюро из трех лиц с равными правами: Либкнехт, Ледебур, Шольце.

«При этих обстоятельствах, — пишет в своих воспоминаниях Вильгельм Пик, — мне пришлось составить на пишущей машинке следующий документ:

Товарищи рабочие!

Правительство Эберта — Шейдемана стало немыслимым. Нижеподписавшиеся — революционный комитет, представители революционных с.-д. рабочих и солдат (независимая с.-д. партия и коммунистическая партия) — объявляют его низложенным. Нижеподписавшийся революционный комитет временно принял на себя правительственные дела.

Товарищи рабочие!

Присоединяйтесь к мероприятиям революционного комитета.

Берлин, 6 января 1919 г.

Революционный комитет:

Либкнехт, Ледебур, Шольце».

«Само собой разумеется, — пишет Пик, — что этот документ был только средством к цели: убедить колеблющихся солдат присоединиться к восстаний».

ЦК спартаковцев, узнавши о решении, не был вполне согласен с ним и считал преждевременным ставить вопрос о прямом свержении правительства, но практические мероприятия решил поддержать и постановил итти вместе с рвущейся в бой массой.

ЦК независимцев в душе был на стороне правого крыла независимцев. Даже лучшая часть независимцев не отдавала себе отчета в том, что вопрос станет о вооруженном восстании, что надо либо решиться на него, либо на данной стадии решительно тормозить немедленные выступления на улицу.

При таких ауспициях начиналась борьба, которой суждено было сыграть решающую роль.

Массы поднялись с небывалой силой. Массы — обнаружили чудеса героизма. Массы инстинктом чуяли, что надо итти до конца. Они вышли на улицу в небывалом числе. Они готовы были итти на какие угодно жертвы. Но надлежащего руководства при описанной обстановке быть не могло. Отдельный героический вождь, даже масштаба Карла Либкнехта, не мог обеспечить руководство в такой обстановке. Тут нужна была сплоченная и закаленная в боях коммунистическая партия. А ее-то и не было. Даже палач Носке вынужден был впоследствии признать, что «если бы эта толпа имела решительных и дельных вождей… она уже утром этого дня могла бы овладеть Берлином».

«То, что произошло в Берлине, — писала «Роте Фане», — явилось, быть может, самым крупным из совершенных пролетарскими массами актов, когда-либо виданных в истории… Пролетарии стояли сплошной массой от Роланда до Виктории, даже до Тиргартена. Они принесли с собой свое оружие, их красные знамена развевались. Они были готовы сделать все, отдать все, даже свою жизнь. Это была армия в 200 000 человек.

«Но тут случилось нечто невероятное. Массы стояли с 9 часов утра. Было холодно и туманно. Вожди же сидели и совещались. Ту ман рассеялся, массы продолжали стоять, вожди же продолжали совещаться. Наступило тремя обеда. Сделалось холодно и голодно. Вожди все продолжали совещаться. Массы лихорадило от возбуждения— они жаждали сделать что-нибудь… Стало опять туманно и наступили сумерки. Печально начали массы расходиться по домам… Снаружи на Александровской площади стояли пролетарии с пулеметами и тяжелыми и легкими орудиями, внутри же здания полиции вожди продолжали совещаться. В здании полиции шел подсчет оружия, матросы стояли на всех концах улиц, всюду были толпы солдат, матросов, пролетариев. Вожди все еще продолжали совещаться. Они сидели и совещались целый день и целую ночь, совещались и на другой день на рассвете и потом днем. Опять по улицам двигались бесконечные толпы народа, вожди же все еще совещались»…

«Совещались», «обсуждали положение», вели «переговоры» независимые: за ними, однако, шла организация «революционных старост». Эта организация была недостаточно самостоятельна и независима, чтобы помочь борьбе революционных рабочих, но достаточно влиятельна, чтобы связать по рукам и ногам тех спартаковских вождей, кто понимал положение. Пока шли «совещания» и «переговоры», Носке с белогвардейскими офицерами занимались «делом».

Правительство Эберта решило перейти в наступление. С.-д. большинства вступили в соглашение с генеральской шайкой. Военный министр, полковник Рейнгарт, назначил было главнокомандующим ген. — лейт. Гофмана. Но затем с.-д. передумали и передали эти полномочия Носке. «Кто-нибудь из нас должен же взять на себя роль кровавой собаки» — сказал о себе в этот момент сам Носке (см. его «Мемуары», стр. 56). Стянуты были все белогвардейские военные единицы. Чтобы выиграть время, правительство Эберта через правых независимцев (затеяло «переговоры» с «революционными старостами». Маклерами выступали Каутский, Гаазе и К°. Вся задача с.-д. большинства заключалась в том, чтобы внести разброд в среду «левых» независимцев, что в значительной мере и удалось.

Стачка революционных рабочих приняла большой размах. 7 и 8 января происходят уличные бои во многих кварталах Берлина. Рабочие дерутся, как львы. Превосходно ведут себя рядовые рабочие спартаковцы. В это же врем шейдемановцы вновь затевают «переговоры». Левые независимцы соглашаются на переговоры. Либкнехт и его друзья — в меньшинстве. Шейдемановцы требуют, чтобы революционные рабочие очистили помещение «Форвертса». Идут торги. Масса чувствует, что руководители колеблются. Это вносит разложение. Шейдемановцы пускают слух, что «соглашение» скоро состоится, что все «объединятся» и «братоубийственная война» прекратится. Комитет трех работает плохо; Либкнехт и в нем в меньшинстве.

Тем временем Эберт — Носке стянули большой кулак белогвардейских войск, 8 января правительство Эберта заговорило уже более «твердым» языком, угрожая «расплатой» и т. п. Тогда у революционного комитета (т. е. у большинства его) начали открываться глаза. 8-го вечером он выпускает листок: «К генеральной забастовке! К оружию!» В этом документе говорилось:

«…Прикрываясь коварной маской готовности к переговорам, они использовали два дня для поспешного вооружения, для стягивания контрреволюционных войск из других городов, для подкупа и обмана, для разложения революционных войск, для вооружения своих приверженцев и буржуазии, для лихорадочного усиления их военной силы. 14 вчера, в среду вечером, когда они сочли, что достаточно подготовились, они, козыряя своей грубой силой, прервали переговоры.

«Рабочие, солдаты!

«Теперь рассеялся последний туман. Ситуация ясна. Речь идет обо всем: о счастии, о будущности рабочего класса, о всей социальной революции. Перед всей общественностью призвали к оружию Эберт и Шейдеман своих приверженцев и буржуазию против вас, пролетариев. Уже необходимость защиты принуждает вас отплатить той же монетой. Выбора больше нет. Нужно бороться до конца… Покажите подлецам вашу силу. Вооружайтесь, действуйте оружием против ваших смертельных врагов — Эберта-Шейдемана. На борьбу! Выходите из предприятий. К генеральной забастовке, к оружию! На улицу для последнего боя и победы!»

Массы опять откликнулись на призыв, и те предприятия, которые еще работали, прекратили работу. Однако революционное настроение уже спадало. «Переговоры», колебания, обнаруженные 6, 7 и 8 января, внесли дезорганизацию.

8 января, (вспоминает Вильгельм Пик, состоялось заседание ЦК КПГ, «на котором Иогихес и Роза Люксембург подвергли в высшей степени резкой критике руководство этим (январским) выступлением и категорически потребовали от меня и Либкнехта, чтобы мы вышли из комитета действия». Либкнехту было крайне тяжело подчиниться этому решению, так как слишком сильно был он связан с этим комитетом. Но он видел, что и его пребывание в «комитете действия» уже не спасет движения… 10 января ЦК КПГ обратился к функционерам с письменным заявлением, в котором сообщал, что оба представителя компартии отзываются из комитета действия и впредь будут присутствовать на его заседаниях лишь с информационной целью.

10 января правительство Эберта — будто бы «под давлением» маклеров из лагеря правых независимых — вновь снизошло до «переговоров». Представители независимой партии теперь согласились на освобождение «Форвертса», но правительство и Центральный совет, почувствовав новые колебания в рядах противника, теперь окончательно повели «твердое» политику. Теперь они отклонили миролюбивое соглашение. 10 вечером они арестовывают Ледебура. Белогвардейские с.-д. войска берут штурмом здание «Форвертса». Другие части белогвардейцев, предводительствуемые с.-д. «большинства», берут штурмом полицей-президиум. При этом разыгрываются сцены вроде, например, следующей: «Один 16-летний мальчик, находившийся среди пленных, когда нас привели во двор казармы, воскликнул: «Да здравствует Либкнехт!» Он тотчас же получил от молодого солдата из полка «майских жуков» удар по голове прикладом. Мальчик упал. Санитар хотел оказать помощь, но солдат закричал на него: «Назад! Пусть собака истечет кровью!» «Мальчику было приказано подняться и с поднятыми руками направиться к стенке. Собрав последние силы, тяжело раненый выполнил это приказание. Один молодой стрелок встал на колени и метким выстрелом в затылок пристрелил юношу.

11 января Носке с особо подобранным контрреволюционным отрядом (преимущественно белые офицеры) вошел в Берлин. 12-го правительственные войска занимают Силезский вокзал. Белый террор свирепствует уже во-всю. Революционное рабочее движение пошло на убыль. 13 января революционные старосты и берлинский комитет независимых призывают рабочих кончать стачку. Социал-демократические убийцы науськивают белогвардейские отряды продолжать громить рабочих и физически истребить цвет спартаковских пролетариев. Гибнут сотни и тысячи лучших рабочих. Январское восстание подавлено, утоплено в крови рабочих, буржуазия подымает голову. Она требует мести и еще раз мести. «Око за око — зуб за зуб», — пишет «Дейтше Тагесцейтунг» 13 января. — «Жаль каждой пули, которая не попадает в кровопийц и подлецов»…

Карл Либкнехт и Роза Люксембург, как и ряд других спартаковских руководителей, вынуждены перейти на нелегальное положение. С.-д. печать подымает специальную травлю против Либкнехта и Люксембург. «Форвертс» в прозе и в стихах науськивает на них белые банды, давая «лозунг» — найти Карла и Розу во что бы то ни стало. Белогвардейские офицеры не заставляют себя долго просить. Эту задачу они берут на себя охотно.

Никто в это время не следил с таким вниманием (и таким проникновением) за ходом событий в Германии, как В. И. Ленин. Уже в конце сентября 1918 г. для Ленина становится ясно, что революция в Германии надвинулась вплотную. В директивном письме к местным организациям большевистской партии от 1 окт. 1918 г, Ленин пишет: «Все умрем за то, чтобы помочь немецким рабочим в деле движения вперед начавшейся в Германии революции». (XXI Ленинский сборник 1933).

В докладе перед ВЦИК 22 октября 1918 г., за две недели до свержения Вильгельма II; В. И. Ленин говорил, что в Германии «неизбежна народная революция, а может быть даже пролетарская революция» (т. XXIII, 219). Народная, а может быть и пролетарская революция! Так сказано у Ленина накануне ноября.

В ноябре 1918 г. в Германии и разразилась эта «народная» революция. Германия провозглашена была «социалистической» республикой. Но социалистической революция на данной стадии не была. С.-д. партия, сменившая у власти свергнутую монархию Вильгельма, с самого начала поставила себе целью сохранение капиталистического режима. Германия покрылась было сетью советов рабочих и солдатских депутатов. Но опять-таки: подлинно советской революция на данной стадии не была. Советы были в руках буржуазной партии социал-демократов, а вскоре они были и вовсе ликвидированы социал-демократами в пользу буржуазной учредилки. Но революция в Германии, как она родилась в ноябре 1918 г., не была и шаблонной буржуазной революцией типа 1848 г. По размаху втянутых в движение масс (как-никак — Советы!), по глубине ненависти народных масс к старому режиму, по высоте подъема революционной волны в рабочем классе это была народная революция. Она могла перерасти в пролетарскую революцию, если бы рабочий класс Германии имел тогда сильную большевистскую партию.

Случилось не так. «Народная» революция не переросла в пролетарскую. Она не пошла вперед. Но она не могла даже и стоять на месте. Она повернула вспять, вошла в колею обычного шаблонного буржуазного демократизма, устранив только монархию, затем в течение определенного периода катилась — и опять-таки с помощью социал-демократии теперь докатилась — до фашизма. Раз в такой революции победил, как выражается в своей книге майор Фолькман, — «союз офицеров императорской армии с вождями умеренной социал-демократии» и раз рабочий класс не в силах был в скором времени взять реванш, — дело ничем другим на данном этапе кончиться не могло.

Когда в феврале 1917 г. в России свергнут был Николай II, официальная власть перешла к открыто-буржуазному, к заведомо буржуазному правительству князя Львова, «контролируемому» эсеро-меньшевистскими советами. Когда в ноябре 1918 г. в Германии свергнут был Вильгельм II, официальная власть перешла к социал-демократическому правительству «народных уполномоченных», представлявшему две с.-д. «рабочих» партии Германии, «опиравшемуся» на советы. Если судить только по внешности, можно было притти к выводу, будто ноябрьская революция в Германии шагнула дальше и дело пролетарской революции могло бы считаться более обеспеченным. На деле это было не так. На деле этот «вариант» оказался много хуже для германских рабочих. Германская буржуазия (и социал-демократия) научились на опыте русской революции. Она сочла более выгодным для себя в данном положении передать официальную власть «социалистическому» правительству. Она действовала через более «современный» механизм, нежели русское двоевластие и пресловутая «контактная комиссия» после февраля 1917 г. Реально же дело было в руках «Союза офицеров императорской армии и вождей умеренных с.-д.» Исполнительным органом буржуазии на деле стало «социалистическое» правительство Эберта. Правительство князя Львова не могло и мечтать разогнать советы, а правительство Эберта — Шейдемана сделало это сравнительно легко. И опять-таки — это могло быть сделано только потому, что у германских рабочих не было еще настоящей большевистской партии…

Среди многих причин, определивших победу буржуазии в ноябрьской революции в 1918 г., следующие являются главными:

1. Германская буржуазия и германская социал-демократия, учтя «уроки Октября», поспешили кончить войну и заключили с империалистами Антанты мир, хотя бы и на очень тяжелых для Германии условиях.

2. Буржуазия Антанты, напуганная пролетарской революцией в России, не только дала побежденной германской буржуазии мир, но и на деле помогла ей душить спартаковское движение.

3. Германский рабочий класс не имел еще своей большевистской партии.

4. Германская социал-демократия и с.-д. профсоюзы имели в этот момент безраздельную поддержку и руководство со стороны не только «своей», но и всей международной буржуазии.

Что буржуазный строй спасали офицеры императорской армии — в этом нет ничего удивительного. Но что буржуазный строй спасали социал-демократы — впрочем, в этом тоже нет ничего удивительного, после того как социал-демократия выродилась в «буржуазную партию», затем в мировой войне стала партией социал-шовинизма, а впоследствии и партией социал-фашизма.

«Союз офицеров императорской армии с вождями умеренной социал-демократии» датирует не с ноября 1918 г., а по крайней мере с начала мировой империалистической бойни.

С этого именно времени надо начинать историю фашизма в Германии. Смешно, в самом деле, когда историю германского фашизма начинают с появления на политической арене Гитлера и вступления его в «национал-социалистическую рабочую партию Германии», состоявшую вначале из 10 человек. Из «Союза офицеров императорской армии и вождей умеренной с.-д.» ничего другого кроме фашизма и |не могло родиться — раз рабочий класс не имел во время революции сильной большевистской партии и не в состоянии был покончить с этим «союзом» ни в 1918, ни в 1919 гг., ни в 1923 г., ни даже в 1932 г. И вожди фашизма и вожди социал-фашизма одинаково заинтересованы в фальсификации истории германской революции и контрреволюции. Ни те, ни другие не могут признать, что крестными отцами гитлеровского движения являются Эберты и Носке, без которых невозможны были бы генералы Эппы, Лютвицы, Эргарты и все другие столпы фашизма, ставшие потом «красой и гордостью» гитлеровского движения. В. И. Ленин, с гениальной прозорливостью видит в 1918 году, что ахиллесовой пятой германской революции (да и вообще революции в Европе) будет отсутствие революционной партии, т. е. закаленной партии большевиков. Уже 9 октября, т. е. еще до освобождения Карла Либкнехта из тюрьмы и до начала решающих событий в Германии, Ленин «писал:

«Величайшая беда и опасность Европы в том, что в ней нет революционной партии. Есть партия предателей вроде Щейдеманов, Реноделей, Гендерсонов, Уэббов и К⁰ или лакейских душ вроде Каутского. Нет партии революционной».

В этом Ленин прозорливо видел величайшую опасность.

«Конечно, — прибавляет Ленин, — могучее революционное движение масс может выправить этот недостаток, но он остается великой бедой и великой опасностью» (т. XXIII, 224).

Движение масс в Германии в декабре 1918—январе 1919 г. оказалось очень сильным, но все же недостаточно могучим, чтобы выправить этот недостаток. В последнем счете именно поэтому великая опасность превратилась в великую беду…

Эта великая беда и разразилась над головою германского рабочего класса. Она унесла в могилу и Карла Либкнехта.