Карл Либкнехт

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

СРЕДИ книг, посвященных первой всемирной империалистической войне, одно ив первых мест бесспорно принадлежит книге Анри Барбюса «В огне», столь понравившейся В. И, Ленину. Эту книгу А. М. Горький назвал замечательной книгой, «удивительно простой и беспощадно правдивой». В этой «страшной и радостной книге» (Горький), описывающей будни войны, передана беседа среди измученных, исстрадавшихся и изверившихся рядовых солдат французской армии темной беспросветной ночью в окопах на одном из самых тяжелых участков фронта. В уста капрала Бертрана, который больше других думает над общим положением, созданным мировой бойней, и лучше других умеет выразить самую сокровенную мысль своих товарищей, автор вкладывает следующее размышление вслух:

«— Будущее! — воскликнул он вдруг тоном пророка. — Какими глазами станут смотреть на пас те, которые будут жить после нас и душа которых будет наконец приведена в равновесие прогрессом, неотвратимым, как рок? Какими глазами они посмотрят на эти убийства и на наши подвиги, о которых даже мы сами, совершающие их, не знаем, следует ли сравнивать их с делами героев Плутарха и Корнеля или же с подвигами апашей… И, однако, смотри! — Есть же одно лицо, один образ, поднявшийся над войной, который будет вечно сверкать красотою и мужеством![1]

«Опершись на палку, склонившись к нему, я слушал, впивая в себя эти слова, раздавшиеся в безмолвии ночи из этих почти всегда безмолвных уст. Ясным голосом он выкрикнул:

«— Либкнехт!

«И поднялся, не разжимая окрещенных рук. Его прекрасное лицо, хранившее серьезность выражения статуи, склонилось на грудь. Но вскоре он снова поднял голову и повторил:

«— Будущее! Будущее! Дело будущего — загладить это настоящее, стереть его из памяти людей, как нечто отвратительное и позорное».

В этих размышлениях французского солдата нет ничего искусственного, надуманного. Да, приблизительно такие слова могли быть и наверняка были сказаны тогда во французских окопах. Они могли в ту пору быть сказанными и в окопах любой другой империалистской армии. Такие слова были на устах и во всяком случае в сердцах многих десятков тысяч, а как показали вскоре ближайшие годы — и миллионов.

Но то обстоятельство, что слова эти могли быть тогда сказаны именно во французских окопах и отразить сокровеннейшие чувства рядовых французской армии, имеет особенно гигантское значение. Моральная победа великой идеи интернационализма заключалась в том, что Карл Либкнехт своею деятельностью мог вызвать такое признание именно в этой стране, где шовинистические страсти были раскалены буквально до-бела. Капрал французской армии — песчинка в огромной безбрежной массе солдат, малый винтик в чудовищном империалистическом механизме смерти, человек, заброшенный в один из окопов, избороздивших тогда все поля Европы, ночью, в обстановке, когда в любую секунду ядро или шальная пуля могут навеки закрыть уста и разорвать человека на части, — говорит своим исстрадавшимся товарищам: «Есть же одно лицо, один образ, поднявшийся над войной — Либкнехт! Это имя будет вечно сверкать красотою и мужеством!» И люди, стоящие на пороге смерти, смотревшие ей в глаза вероятно уже десятки раз, принимают эти слова как должное, как само собою разумеющееся… Они сами думают так же. И у них самих это имя не раз было на устах. Этот образ живет и в их сердцах. Он запал им в душу глубоко-глубоко, невзирая на то, что начальство— всяческое начальство: и военные и духовные, и офицер и поп, и буржуазный депутат парламента и редактор когда-то своей «социалистической» газеты — клевещет на Либкнехта, гнусно извращает смысл его поступков, нагло «намекает» на то, что у Либкнехта в голове «не все в порядке» и т. п.

Да, это был именно образ, сиявший красотой и мужеством через все окопы, через все фронты! Это была надежда, блеснувшая людям труда, людям массы во тьме кромешной ночи, в которую ввергла землю война неслыханных и (невиданных дотоле размеров и ужасов. Это был образ, оказавший уже явное воздействие на воображение массы трудящихся Европы и Америки, массы рядовых бойцов, с тоской ожидавших своей очереди умереть в окопах за чужое, чуждое отвратительное дело империалистского грабежа. Уже задолго до того, когда солдаты, описываемые Барбюсом, под покровом темной ночи в окопах вели душевную беседу о Карле Либкнехте, Владимир Ильич Ленин, учитель ряда поколений пролетарских революционеров, закладывал самые глубокие, самые прочные основы того, за что более широко, более легально мог агитировать Карл Либкнехт. В изгнании, физически оторванный от своей родной стихии масс, в маленькой мещанской Швейцарии, вдали от рабочих батальонов, Ленин в эту пору создавал самое великое, самое ценное, самое глубокое и славное, что создано было после Маркса и Энгельса. Либкнехт же в эту пору имел возможность в своей стране с трибун, все же слышных массе, и даже с площади германской столицы непосредственно бросить массам клич к борьбе против империалистической бойни, непосредственно итти во главе масс на демонстрацию против войны и т. п.

Да, в ту пору это было пока только одно столь широко известное в Европе имя борца против войны, одна звезда, воссиявшая так ярко угнетенным и эксплоатируемым, убиваемым и распинаемым всего мира. В 1917 г. над окровавленной Землей взошла и для европейских, а затем и всемирных масс звезда еще гораздо более ослепительной силы: Ленин! С этих пор для трудящихся уже не только всей Европы и Америки, но буквально всей земли, имя это светит безраздельно, разгорается все ярче, и ярче будит и зовет, сплачивает и ведет, подымает и увлекает на беззаветную борьбу.

Либкнехт! — это имя в 1915–1916 гг. первым дошло до европейских масс, до немецких и французских скопов, а затем перешагнуло через скопы и других стран. Либкнехт! — это имя уже тогда стало символом революционной борьбы против империалистской войны, символом пролетарского интернационализма. Либкнехт! — это имя было первой надеждой и стало первой любовью исстрадавшихся в муках войны европейских рабочих и солдат. Приведенный отрывок из книги Барбюса запечатлел именно эту первую стадию процесса назревания в европейских массах борьбы против империалистской войны.

Пройдут года и десятилетия, и для будущих поколений понадобится напряжение памяти, чтобы вспомнить хотя бы только главные перипетии первой всемирной империалистской бойни, понадобятся усилия фантазии, чтобы сколько-нибудь конкретно представить себе, что означали четыре с половиной года этой войны для трудящихся всего мира. Но всякий раз, когда люди будут вспоминать об этих годах, они не смогут не вспомнить о Карле Либкнехте. Всякий раз, когда грядущие поколения будут обращаться к истории освобождения нашей земли от позора капитализма и сопутствующих ему войн, всякий раз, когда они будут вспоминать имена наиболее великих бойцов против империалистских войн, — среди первых имен назовется Карл Либкнехт.

Кто будет перелистывать великую книгу истории пролетарской революции, кто захочет вспомнить имена ее лучших и прекраснейших героев, тот всегда с чувством глубокой признательности повторит имя: Карл Либкнехт!

Пройдут десятилетия и века, а имя Карла Либкнехта будет светить миллионам и сотням миллионов людей на всей земле. Пройдут десятилетия и века, а великая жизнь и смерть этого пролетарского героя останется образцам для будущих поколений.