Кексики vs Любовь

Глава 11. В которой дверь остается закрытой

— Тимууууурчик…

Наверное, нет таких внятных описаний, способных хоть как-то характеризовать, насколько сильно меня продергивает бешенством, когда я слышу это конкретное сокращение моего имени. Хотя, возможно, дело в интонациях? В этих блядских Леркиных интонациях, которые некогда меня заводили, а сейчас — не вызывают даже мизерной душевной дрожи.

А мне когда-то казалось — никогда ей не перегорю. А оказывается — и горел-то я сам, сам себе дровишки подкидывал, сам бензинчик ревности подливал, когда совсем все хреново становилось.

Так бывает, когда выбираешь жену головкой члена, а не мозгом.

— И сколько же недель ты тут караулила, чтобы меня дождаться? — вырывается изо рта. Не хотел с ней разговаривать. Просто слишком ржачная ситуация, чтобы удержаться.

Мой любимый ресторан.

Который она терпеть не могла и вечно критиковала, что бы ей здесь ни подали.

Не было ни блюда в меню, ни даже вина в винной карте, которые могли бы удовлетворить высокий Леркин вкус.

И вот надо же, первый раз после развода я сюда заезжаю — и здравствуйте, какая встреча. Всего лишь пару месяцев как не виделись, и я бы, честно говоря, обошелся без этого свидания еще столько же.

А Лерка — в лучших традициях самой себя, даже не обращает внимания на заданный ей вопрос.

— Что ж ты дверь не закрываешь, — мурлычет за моей спиной, пока я, не поворачиваясь к ней, продолжаю мыть руки, — ждал, что я приду?

Не ждал. Знал, что притащится. И хотел, чтобы эта её сцена хотя бы не рядом с залом происходила.

— Я от тебя уже полгода как ничего не жду, Рохлина, — произношу, даже не пытаясь подавить отвращение. Ей стоит слышать мой тон, гораздо более убедительный, чем слова, которые Лерка никогда особо и не слышала, если тема разговора ей была не интересна.

— Да ну? — Лерка подходит ближе и жмется к моему плечу, обдает облаком приторных духов, ведет коготком по коже. — Совсем-совсем ничего не ждешь? Ты?

Не очень кстати, туалеты в этом ресторане сделаны не кабинками, а отдельными “личными” комнатами, и раковина тут царствует на широкой длинной столешнице. Предназначенной на самом деле — для запаса всяких мелких туалетных средств вроде влажных салфеток, липкого ролика и резервной бабьей прокладки на случай внезапной красной тревоги у местных посетительниц. Но Лерка в таких объектах всегда видела только один смысл и всегда делала то же, что делает и сейчас — опирается ладонями на столешницу и втекает, иначе и не скажешь, устраивая задницу рядом с раковиной. Улыбается мне так призывно, что даже ноги ей раздвигать не обязательно. Девочка готова, девочка жаждет…

И даже год назад я бы не удержался, подался бы вперед, сам вклинился бы между острых коленей, дабы осквернить в который раз стены любимого заведения, но…

Сейчас гормоны даже и не думают реагировать. Только раздражение подступает, как от зудящей над ухом надоедливой мухи.

— А ты не меняешься, — задумчиво роняю я, стряхивая капли с ладоней, забив на оскверненную Рохлинской задницей сушилку для рук, — впрочем, я этого и не ждал.

— Такой холодный, — Лерка ловчей змеей тянется ко мне, виснет на плече, — Тимурчик, ну завязывай, пообижался и хватит.

— Пообижался? — повторяю я ошалело, в который раз поражаясь степени незамутненности рассудка этой мадемуазели. — По-твоему, развелся — это обиделся?

— А разве нет? — рыжая кокетливым бантиком складывает губки. — Ты же проучить меня хотел, да? По-жесткому, чтоб прониклась.

Я не отношу себя к впечатлительным, не считаю себя трепетной натурой, но даже у меня в эту минуту пронеслось перед глазами лет шесть моей жизни.

И надо было понять все сразу, с того дивного момента, когда эта мамзель заявила “Я не буду меняться ради тебя”, но я-то думал, что это все шуточки… Что и ей захочется наконец не только сверкать улыбкой в рекламных роликах, но и заняться семейным очагом, завести детей…

А потом прошел год… Два… Шесть… И она все еще не хотела, не была готова, и не нагулялась…

Впрочем, чего скрывать — из-за её истерик к четвертому году и я сам уже от неё не особенно чего-то хотел. Но все еще пытался. По инерции. Ровно до того момента, как однажды приехал на какую-то вечеринку, на которую приехать был не должен. Кто-то домой из командировки раньше возвращается, я — на чужой праздник.

На котором моя чудесная женушка особо не скучала, откровенно вешаясь на какого-то смазливого молодого хмыря. Так у них все было хорошо, так вдумчиво они друг дружку облапывали, что меня даже не заметили. А я ведь смотрел на них аж целых пару минут, до того, как понял, что даже в морду этому ушлепку дать не хочу. А вот развод — хочу, так люто, будто бы этот брак был для меня удавкой.

Он и был.

Как свободно мне дышалось все это время без неё — ни в сказке сказать, ни пером описать.

Не вижу смысла продолжать с ней болтать дальше. У меня там Кексик недоокученный в зале сидит, и я чтобы уломать её на это свидание аж вабанк пошел. Если не добьюсь результата — будет очень неприятненько.

Но я добьюсь. Главное — не дать ей уйти, не дать переварить и забыть всю рассыпанную сегодня с утра подкормку.

— Серьезно? Уходишь? — стоило мне тронуться с места и голос Лерки становится концентрированно ядовитым. — От меня? К этой корове идешь? Давно переключился на бодипозитивных моржих?

А вот это она уже зря, на самом деле!

Я останавливаюсь так резко, как если бы взял и с размаху налетел на стену. Сам слышу, как шумно втягиваю воздух в грудь. Слышит и Рохлина. Хихикает вызывающе.

— Это ведь правда, Тимурчик. Просто кошмарная правда. Ты и с таким чучелом. И как ты так опустился, ума не приложу! Но я все еще тут. Готова тебя спасти.

Тьма клокочет внутри. Тьма клокочет и ищет путь наружу, чтобы обрушиться на голову стервы смертельной лавиной.

Мне даже оборачиваться не надо, чтобы увидеть её. Знаю прекрасно, как она разносит всех, кто посмел ей не угодить. Голову задрала как королева, ногу на ногу закинула, истерично дергает ногой в блядской красной босоножке под цвет не менее блядского платьишка. Бесится, что от неё посмели отвернуться.

И рядом с ней Кексик — в её темном платье-водолазке, до колен, и пышной копной гладких волос. Дальше можно даже не продолжать. Уже внутри все пересыхает. А если уж вспомнить пухленькие гладкие ножки, м-м-м-м…

И многое я бы Лерке спустил не из пылкой любви, а тупо из-за того, что во взрослом возрасте считал зашкварным как-то мстить женскому полу. Но позволить ей вот так просто вытирать язык об мою личную манию…

Ни пальцем не трогаю.

Ни одним лишним словом не обращаюсь.

Даже не поворачиваюсь.

Просто неспешно, почти церемонно ныряю в карман за телефоном.

— Хэллоу, босс, — бодрый голос Сеньки, то есть конечно, Арсения Федотовича Емельянова, первого моего заместителя и просто лучшую правую руку из всех возможных — вот он, первый раскат грома для Леры. Её Сенька терпеть не может и с момента моего развода столько раз предлагал мне раскатать неверную жену, что некоторые варианты умудрились запасть мне в душу.

— Дружище, мы уже отправили рекомендационное письмо Рохлиной в агентство Варламова?

— Кхм-кхм…

Есть такая народная примета — если твой лучший друг и правая рука начинает вот так красноречиво кашлять — его дело попахивает керосином. Впрочем, я и не заблуждался на этот счет.

Рекомендационное письмо от нас, как от последних работодателей Лерки, было запрошено две недели назад и писал его лично Сенька, но все восемь вариантов, что он мне показывал — больше походили на разнос.

Возможно, дело было в том, что это Сенькину кровь моя женушка успела попить сильнее всего.

В конце концов, друг неохотно пообещал, что напишет лестную рекомендацию, но тянул он с этим уже больше недели и, судя по всему, — по сегодняшний день не взялся за это дело.

— Не ссы, — коротко прерываю я Емельяновские душевные метания, — я передумал. Не будем мы врать. Лучше отправь видео с последним её дебошем на съемках.

— Урод! — каблуком по спине мне прилетает ощутимо, но я в эту секунду даже боли не чувствую. Только триумф.

Рохлина налетает на меня со спины, в лучших традициях истерички — не бьет, а лупит по девчачьи, царапает шею, даже почти что кусается — но я успеваю перехватить тонкие запястья.

Черт побери, как я с этим спал? Это ж не баба, а человечек из палочек! Не рука — а палка от швабры!

— Уймись, — холодно цежу я, глядя в упор в Леркины глаза, — или сегодня к вечеру то видео разлетится по всем соцсетям, в которых у моего агентства есть публичные профиля. Тебя не то что Варламов, тебя самое занюханное агентство на работу не возьмет. Только средство от запора с твоим лицом и будут рекламировать.

Рохлина — бледная от ярости, но все-таки замирает, кривя губы так, что точеное личико обращается в неприятную маску.

Забавно.

Бешенство Максимовской её не портит. Не превращает в белокожую облезлую гаргулью, скорее наоборот. Злая Юлька — зрелище бесконечно умильное, её хочется срочно затискать, чтобы она так отчаянно не дулась.

А тут вроде и топ-модель, с идеальной казалось бы фигурой, отрабатывающей даже позы для просмотра фильма на диване. А на вид — гоблин. И я смотрю на неё — и не испытываю вообще ничего, кроме чувства наступившей справедливости.

— Не повторяй одну ошибку дважды, Лерчик, — прохладно заключаю разжимая пальцы, убедившись что мегера взяла себя в руки, — тебе не позволено вытирать свой поганый язык об мою женщину. Ясно?

Разумеется, она не удостаивает себя ответом.

Высокомерно задирает подбородок, передергивает колючими плечами.

— Ты еще пожалеешь, — цедит, пытаясь нацепить на себя маску королевы. Ну, почти получается. Гоблиншу она правда зря так с лица и не стерла.

Впрочем, мое почтение Её Величеству, её там поди паланкин с верными орками ожидает!

Я криво ухмыляюсь и, осознанно перегибая с манерностью, распахиваю перед ней дверь.

— Прошу.

— Да пошел ты!

Рохлина срывается с места, явно желая как можно быстрее отсюда испариться. Правда, уходит она недалеко.

— Что за?! — рычит она, замирая уже за порогом уборной. Я не вижу со спины, в чем причина её заминки, приходится отодвинуть её в сторону, чтобы разглядеть в чем дело.

Ну, точнее — в ком…

— Извините, извините, я такая криворукая, — кровожадно и абсолютно неубедительно скалится Максимовская, которая находится под самой дверью занятого мной туалета.

В мягких сладких её пальчиках находится какой-то хорошо выжатый тюбик. А на Леркином шелковом алом платье расплывается жирное такое, фиолетовое пятно.

— Впрочем, что с коровы взять, правда ведь? — бессовестно округляет глазки Юлька, на лице которой не видно и капли стыда.

— Вы… Вы… — Рохлина так трясется, будто её сейчас хватит припадок. Я делаю один шаг в сторону, перекрывая ей путь атаки на Кексика, ненавязчиво похлопывая себя по карману с телефоном. Ключ к тому, чтобы кто-то из моделей проделал быстрый карьерный спуск до продавщицы в Шестерочке у меня очень близко.

Видимо — до Лерки это доходит, потому что она все-таки делает верный выбор — переходит на скорость бешеной собаки и пулей проносится через зал ресторана.

А я только сейчас позволяю себе расслабиться и расхохотаться.

И ведь ни капли не жалко.

Сама приперлась, сама нарвалась, сама рот открыла. Не ожидала, наверное, что Юлька выбесится и решит нанести ответный удар уже от себя. Впрочем, и я не ожидал. Много чего.

— Подслушивала, значит, — широко улыбаюсь, разворачиваясь к Кексику. А она — такая удовлетворенная, с такими довольнющими глазами, что кажется, в лице Рохлиной многим своим обидчикам удар нанесла.

— Подслушивала, — Юлька грозно выпячивает грудь, — а ты что? Еще не жалеешь, что свою красотку упустил, а, Тимурчик?

Смотрю на неё секунду, вторую…

Склоняю голову набок, закусываю щеку, чтобы не рассмеяться раньше срока.

— Жалею, — серьезно киваю, предсказуемо отмечая в глазах Максимовской яркие искры вызова, — знаешь о чем?

— Ну? — соболиная бровка вызывающе выгибается.

— Что до сих пор не сделал этого…

Опускаю ладони ей на бедра, и следующим же шагом вталкиваю её в распахнутую дверь туалета.

В этот раз я дверь точно закрою!