Кексики vs Любовь

Глава 31. В которой герой совершает смертельный маневр

— В смысле, не наше, — недовольно переспрашиваю, — ведет же к ресторану, значит, для посетителей. Мама наверняка тут кучу денег оставила за бронь.

— Да нет, не для всех посетителей. Этот ресторан на завтра просто какой-то толстосум арендовал. И вот это вот для их мероприятия.

— Для какого это мероприятия? — мне ужасно обидно, что подойти поближе и рассмотреть мне никто не даст.

— Не знаю, — равнодушно откликается Маринка, кажется, и вправду даже не заинтересованная, — Юля, пойдем, там мама уже заждалась!

— Ну пойдем, — сдаюсь я и даю себя увлечь в сторону центрального входа в ресторан. Черт побери, что это на сестру вообще нашло сегодня? Я обычно у этого рестика еще зависала, он так дивно стоит, на берегу какой-то мелкой столичной реки, которая ни хухры-мухры — даже причалом могла похвастаться. В иные годы тут даже стоял то один миленький плавучий ресторанчик, то другой. Но сегодня, кажется, не подходящий для наслаждения жизнью день.

Сегодня день, когда надо радостно улыбаться всем маминым приятельницам и слушать их вроде как разноголосый, но такой одинаковый гомон.

“Юлечка, Мариночка, как прекрасно вы выглядите”

“Юлечка, а ты не похудела ли часом?”

“Мариночка, а ты никак не поправишься?”

“Когда уже мать бабушкой— то сделаете?”

“А замуж-то, замуж-то когда?”

“Ой, а у нас тут племянник неженатый, Ромочка, пойдем, Юлечка, познакомишься…”

Черт бы их всех побрал — всех этих тетушек и мамушек. Я даже пискнуть не успеваю, что у меня вообще-то парень есть — как уже из толпы ко мне выуживают высокого мужичка, в зелененьком пиджачке, с намечающимся пузиком и залысинами. Мужичку, кстати, нахорошо за тридцать, уже скорее — под сорок, но он, разумеется, при виде меня и Маринки тут же приосанивается и расправляет плечики.

— Ой, я, кажется, вижу своего жениха, — тут же выкидывает фортель сестра и линяет с поля боя. Бросает меня вероломно на самый что ни на есть произвол судьбы.

Судя по всему, Ромео нацеливался как раз на неё, потому что с исчезновением Маринки и взгляд у него слегка так утухает. Но бдительная тетушка, явно понимавшая истинную цену своего “товара”, компенсирует отсутствие его рвения своим.

— Вот, Ромочка, это Юлечка. Замечательная талантливая девочка. Между прочим, со своим бизнесом.

— Ой, не преувеличивайте, — отнекиваюсь я старательно от своих же заслуг, — что там за бизнес. Кексики да тортики. Сама больше ем, чем продаю.

Порочу свое имя как могу, а сама лихорадочно рыскаю глазами по залу.

Ну где же ты, Бурцев, когда так нужен? Мелькни хоть где-нибудь. Дай повод тебя окликнуть.

— Ах, Юлечка, ты такая скромница, — тем временем не сдается бдительная тетушка, — разве ты не знаешь, что о себе надо только самое лучшее? И потом, все же знают, что на свадьбу Лебедевых ты торт пекла. Тот огромный, как будто “падающий”. А про ту историю с праздником у той симпатичной девочки-писателя тоже все слышали. О ней даже у нас в газете местной писали, ты знаешь?

Знаю. Мама, кажется, даже показывала мне тот фельетончик. Я, честно говоря, угорела, что это издание еще живо в столице, в эпоху соцсетей. Сейчас даже моя мама может быстрее сказать “я в запрещеннограмме видела”, чем “в газете писали”.

— Ромочка, ну что же ты скромничаешь, пригласи Юлечку за столик. Поболтаете, познакомитесь, — тетушка решает перейти в резкой наступление.

Господи, как от них свалить?

В обморок, что ли, рухнуть?

Да как бы несчастному Ромео не поручили делать мне непрямой массаж сердца и искусственное дыхание.

Интересно, какая рожа будет у Бурцева, если он застанет этот спектакль?

— Кхм-кхм, — как гром среди ясного неба, как голос Гэндальфа во время осады Хельмовой Пади, как… Как никогда вовремя, в тот самый момент, когда я уже подумывала прибегнуть к физическому насилию, дабы отбиться от столь навязчивой свахи.

Он возник как Кашпировский, прямо за моей спиной, прекрасный донельзя в роскошном бежевом костюме, и белая рубашка так шикарно сидела на его плечах, как я сегодня утром на его лице…

Ой, Юля, что-то тебя заносит…

— Простите, юноша, а мы знакомы? — удивллению тетушки нет предела. Судя по мечтательным искрам в её глазах, она даже на долю секунды забыла про преклонные свои лета и лысеющего племянничка, и уверовала, что вот это, прекрасное, блондинистое видение явилось к ней.

А вот фиг!

Я цепляюсь за жилет Бурцева, но раньше все-таки он сгребает меня за талию. Клещевым захватом ревнивого собственника, который просто невозможно ни с чем спутать. И который так прекрасно заставляет попятиться всяких неженатых племянничков с потеющими ладошками.

Черт побери, а ведь еще в начале лета я бы даже посмотрела на вот это вот несчастье.

— Мы с вами не знакомы, сеньорита, но я думаю, моя прекрасная леди сейчас же нас познакомит, — тем временем Бурцев прибегает к магии своих ослепительных виниров, сглаживая неловкую паузу.

— Ни стыда у тебя, ни совести, Кексик, — выдает он, когда мы уже разобрались со знакомством с тетушкой, и спешно отступили с поля боя, дав ей возможность переключиться на другую незамужнюю жертву.

— У меня-то? — я грозно свожу брови. — Это ты где-то шляешься, пока твою женщину тут сватают ко всем подряд.

— Виноват, каюсь, немножко задержался. Организовывал тут кое-что, — Бурцев тут же сдается и расплывается в такой блаженной блудливой улыбке, что мне аж становится завидно.

Запоздало до меня доходит, что, кажется, впервые за все то время, что мы вместе, я вывезла это “твоя женщина”. До этого момента старательно от этого титула отплевывалась.

И так странно себя чувствую — и дурой законченной, и принцессой, что уж там… Потому что Тим-то на меня смотрит таки-и-и-ими глазами, что дыхание перехватывает.

Неужели это взаправду? Неужели это всерьез?

И он сейчас просто молча обвивает мою талию руками и увлекает в медленно-топтательный танец, в анфас похожий на вальс?

— Никто не танцует, — шепчу, а сама заползаю ему руками на плечи. В ресторане шумно, играет музыка, и наверняка он не слышит мой шепот, но явно понимает, что я говорю.

— Мы танцуем. Этого уже достаточно, — говорит так же, только губами и шевеля. И я его понимаю так же, не слыша ни звука. Не понимаю, как это работает, но… Мне нравится. Пусть будет.

Этого и вправду достаточно. Потому что на самом-то деле, мира за пределами нас двоих нет, и людей нет, и даже этой музыки, что совершенно нам не подходит, нет.

— Ты великолепна, — и снова на беззвучном. Его восхищенные глаза, которыми он меня облизывает, и его ласковые руки, что прижимают меня к себе и отталкивают, чтобы дать мне покрутиться — будто две дополнительные возможности выражать восторг.

— Ну, ты у меня тоже, знаешь ли, весьма ничего, — насмешливо мурлычу, крутя пальчиками блестящую пуговицу на его жилете, — неплохо смотришься на моем фоне.

— Я очень старался быть достойным тебя, мой сладкий Кексик, — в глазах у Бурцева смеются черти, но в то же время он выглядит абсолютно серьезным, — у меня, конечно, не было шансов, но ведь почти получилось, согласись.

— Соглашусь, — милостиво киваю и замолкаю, позволяя себе насладиться этим моментом. Я точно знаю, что со всех сторон на нас сейчас пялятся. Что мама где-то там, во главе стола, улыбается ядовитой улыбкой, потому что наконец заткнула рты всем, кто прочил мне судьбу старой девы.

Хотя, о чем это я?

Они же все наверняка убеждены, что “это ненадолго”, “несерьезно”, “он прозреет”…

И я отчасти этого опасаюсь.

— Эй, ты что, даже не спросишь, что это такое я организовывал, что аж опоздал? — Тим легонько щелкает меня по кончику носа. — Тебе что, совсем-совсем не любопытно? А если я скажу, что ты за это непременно меня убьешь?

— Я? Тебя? — напрягаюсь я мгновенно. Будто все это время я точно знала, что подвох — он есть, я просто его не вижу.

— Да. Прям очень скоро. Минут через пять, — улыбается Тим и разворачивает меня “к лесу передом, к нему задом”. Оказывается, все это время, пока я нежилась в его близости и тепле — он как матерый капитан прокладывал нам курс к одному ему ведомой цели. Столику, что ближе всех стоял к невысокой сцене, на которой располагался звуковик с аппаратурой, а сейчас — уже вооружившись огромным микрофоном прокашливался дядька, подозрительно похожий на тамаду.

— Ти-и-и-им…

Я прям чувствую, что на меня надвигается какой-то апокалипсис. Но никак не могу понять, какой именно…

— Тс-с-с, Кексик, ты все пропустишь, — ладони Бурцева сжимаются на моих плечах.

А тамада тем временем прокашлялся и бодрым голосом начал перекличку между гостями. Удивительно — вроде и зал небольшой, и гостей не сто человек, а ощущение толпы меня с самого начала мероприятия не покидало.

— А теперь, самое главное, именинница-то наша на месте? — спохватывается тамада, и в зале начинают хихикать со всех сторон. — Татьяна Демидовна, идите ко мне на сцену. Чтоб все вам поапплодировали.

Это точно не экспромт. Потому что моя матушка спокойно и невозмутимо поднимается из-за своего столика и грациозной походкой великой королевы шествует к микросцене. Будто прям сейчас ей тут Оскар будут вручать.

Оскар ей, конечно, не вручают, но все громко-громко хлопают

И тамада многословно, изощренно поздравляет, желает всякого, корзину цветов приносит…

Весь этот процесс мне кажется тем самым фитилем мультяшной бомбы. По которому мучительно долго, но абсолютно неминуемо двигается к цели яркая искра.

До взрыва остается. Десять-девять-восемь…

— А еще, Татьяна Демидовна, у меня есть одно поручение, — голос праздник-мэна становится таинственным, и я понимаю — вот сейчас… Что-то грянет!

Мама удивленно склоняет голову.

Я напрягаюсь, даже подаюсь вперед, будто бы у меня есть шанс лечь на неведомую мне амбразуру. Только Бурцев сжимает меня в объятиях без всяких шансов на спасение.

— Нет, нет, Кексик. Сначала ты все увидишь. Потом будешь убивать.

Он точно знает, о чем говорит, и говорит это с таким предвкушением, что у меня мороз по коже бежит.

Да что же он придумал на этот раз?

Где-то там, с той стороны сцены что-то двигается к нам, но как назло там кто-то выставил лампу и она слепит мне глаза, мешая понять.

До определенной секунды.

— Итак, уважаемые друзья, — громогласно и торжественно возвещает тамада-явный-бурцевский-сообщник, — мне доверена честь вручить нашей имениннице самый первый подарок в этот вечер. От любящей дочери Юлии и будущего зятя Тимура — торт в студию…

Я не успеваю охренеть от текста этого поздравления. Не успеваю взвесить все сказанные слова. Потому что у сцены появляется торт.

Огромный торт.

Огромный белый торт, на тележке, которую толкает самый рослый из всех местных официантов.

Явно тяжелый.

Ненастоящий…

— Бурцев… — я шиплю это сквозь зубы, так чтобы в повисшей в зале заинтригованной тишине, меня услышал только этот мерзавец, — ты же не…

БУМ!

С оглушительным треском вылетает верхняя белая крышка “торта”. Кто-то бахает хлопушку и в ворохе блестящих конфетти из белого фальшивого торта выскакивает мускулистый парень в коротких кожаных шортиках и с черными ушками зайчика на макушке.

Стриптизер!

Бурцев подарил моей маме стриптизера на день рожденья!