Кэсткиллский орел

Глава 15

Хоук остался на улице, а я вошел. Офис доктора Хилльярд находился в большом розовато-лиловом викторианском доме на Джоун-стрит, около Филберт. Дорожка возле него, составленная из каменнь блоков два фута на восемь, вела к задней части дома, где висела табличка: «ПОЗВОНИТЕ И ВХОДИТЕ». Я сделал и то и другое. Очутился в небольшой бежевой приемной с двумя креслами и столиком посередине, на котором стояла чистая пепельница. Кресла и столик были выполнены в стиле датского модерна. Пепельница из разноцветной мозаики выглядела так, словно ее делали в младшей группе бойскаутов. Тут же стояла вешалка со слегка покосившейся верхушкой и напольная лампа. Одна из трех лампочек в ней перегорела. На столе лежали кипы журналов «Нью-Йоркер», несколько «Атлантик мансли» и «Сайентифик американз».

На противоположной стене, на полке, — кипы интеллектуальных журнальчиков для детей. Никаких тебе комиксов, никаких «Человекопауков».

Не было даже «Нэшнл инкуайерер». Может быть, люди с плебейскими вкусами не сходят с ума или не лечатся. В углу приемной, напротив двери, широкая лестница вела на площадку шестью ступенями выше, затем сворачивала куда-то и пропадала из виду. Приемная и лестница были покрыты серо-белым, скрадывающим шаги ковровым покрытием. Я сел в кресло рядом с батареей.

Через две минуты молодая женщина в черных слаксах и белой блузке спустилась по лестнице и, не глядя на меня, вышла на улицу. Наверху послышался шум открывающейся двери, затем — минутная пауза, и вот на площадке объявилась еще одна женщина.

— Мистер Спенсер?

— Да.

— Поднимайтесь, — кивнула она мне.

И я поднялся по ступеням. Доктор Хилльярд стояла в дверном проеме, к которому вел короткий коридор. Я прошел мимо нее в кабинет. Она закрыла за мной сначала одну дверь, затем другую. Конфиденциальность. Ни одной тайне не выскользнуть отсюда. «Доктор, я просто не выношу свою мать». «Доктор, я никак не могу кончить». «Доктор, я боюсь». Двойные двери все сохранят в тайне. Так что можете спокойно выговариваться. «Доктор, я боюсь, что я педераст». «Доктор, я не выношу своего мужа». Бизнес, основанный на правде, За двойными дверями. «Доктор, я боюсь».

Я спросил:

— Никакой полиции?

— Никакой полиции, — подтвердила она.

Я сел в кресло рядом со столом. За спиной находилась кушетка. Господи ты Боже, действительно кушетка. За столом — огромный аквариум, в котором лениво плавали тропические рыбы.

На стене висели дипломы, а рядом с двойными дверьми стоял книжный шкаф, забитый медицинскими книгами. Доктор Хилльярд села. Ей было лет эдак пятьдесят пять, шестьдесят. Белые волосы закручены во французский узел, на лице — в нужных пропорциях отменная косметика. Кожа покрыта естественным загаром. Она носила черную юбку, двубортный черный пиджак и полосатую черно-серебристую блузку, открытую у ворота, с выпущенным на лацканы воротничком. На шее покоилась толстая антикварная золотая цепь, с которой свешивался большой бриллиант. Серьги тоже оказались из старинного золота с бриллиантовыми вставками. На левой руке поблескивало обручальное кольцо из белого золота.

— Что вы обо мне знаете? — спросил я.

— Вы сыщик. Вы со Сюзан были любовниками. В последнее время между вами как бы пробежал холодок. И тем не менее ваша связь до сих пор остается действительно впечатляющей. Если верить Сюзан, то, несмотря на недостатки, вы по-настоящему хороший человек.

Сила интеллекта доктора Хилльярд была почти осязаема. Она слегка напомнила мне Рейчел Уоллес. И не только ее, скорее — Сюзан. Богатство и сила интеллекта — это то, что мне так нравилось в Сюзан.

— Бьюсь об заклад, что насчет недостатков вы сами придумали, — заявил я.

Доктор Хилльярд улыбнулась.

— Та реальность, с которой мне здесь приходится иметь дело, достаточно сурова, — сказала она. — Мне на самом деле ничего не приходится выдумывать.

Так реагировать на легкий подкол...

— Давайте я расскажу то, что известно мне, — предложил я. — Примерно год назад или чуть больше Сюзан отправилась в Вашингтон поработать в больнице. Встретилась там с Расселом Костиганом, и у них завязался роман. Когда она получила докторскую степень, то перебралась сюда и осела в Милл-Ривер, работая в больнице имени Костигана. Мы время от времени перезванивались, писали друг другу, а когда Сюзан поняла, что не может ни бросить меня, ни вернуться ко мне, она обратилась за помощью к вам. Примерно недели две назад она позвонила нашему общему другу Хоуку.

— Этот негр появлялся вместе с вами в выпусках новостей, — вставила доктор Хилльярд.

— Правильно. Так вот Сюзан сказала ему, что нуждается в помощи, но не может обратиться ко мне, поэтому попросила приехать Хоука. Он приехал. Рассел Костиган поставил ему ловушку, и Хоука сцапали милл-риверские копы. Он убил человека, и его арестовали. Сюзан прислала мне письмо. В нем говорилось: «Времени нет. Хоук сидит в тюрьме Милл-Ривер, Калифорния. Ты должен его вытащить. Мне самой нужна помощь. Хоук все объяснит. Все очень плохо, но я тебя люблю». Я приехал, и мы совершили побег, затем отправились в дом к Расселу, то есть к его отцу, Джерри, в надежде найти там Сюзан, но не нашли, зато узнали, что ее держат в каком-то охотничьем домике. Мы ушли оттуда, приехали сюда, и вот теперь мне, кроме всего прочего, нужно узнать, где же этот охотничий домик находится.

Доктор Хилльярд снова улыбнулась.

— "Хоук все объяснит", — повторила она. — У нее не возникло и тени сомнения в том, что вы приедете и высвободите его.

— Вам известно, где находится этот домик? Сюзан когда-нибудь о нем упоминала?

Доктор Хилльярд выпрямилась и сложила руки на коленях.

— С такой историей вы, разумеется, не можете пойти в полицию. Но, быть может, я могу?

— А куда именно? — спросил я. — Какую юрисдикцию предпочитаете? Если рассуждать логически, следует отправиться в полицейский департамент Милл-Ривер. Именно там жила Сюзан. Но вся тамошняя полиция лежит в кармане Джерри Костигана. Они участвовали в засаде на Хоука.

Она слегка выпятила вперед нижнюю губу, глаза пристально изучали мое лицо.

— Охотничий домик находится в Каскадных горах, недалеко от Такомы, штат Вашингтон, в местечке Хрустальная Гора. Тамошняя полиция, если им сообщить о возможном похищении, может оказать помощь.

Я помчал головой.

— Может быть, Костиган и их тоже подчинил себе, — сказал я. — Ведь он хозяин, поэтому должен заставить слушаться всю округу. Не важно, кто в этой округе проживает.

Доктор Хилльярд кивнула.

— Кроме того, — продолжил я, — Сюзан там не будет. Они ведь знают, что мы там появимся.

— Зачем же тогда лезть на рожон? — спросила врач.

— Нужно откуда-то начинать поиски.

Доктор Хилльярд кивнула. Мы посидели молча. В аквариуме бесшумно плавала рыба.

— Вы ничего не спрашиваете о Сюзан, — удивилась доктор Хилльярд. — Многие на вашем месте спросили бы.

— Все, о чем вы с ней говорили, касается только ее, — сказал я.

— А когда вы ее отыщете, что тогда?

— Тогда она станет свободной и сможет снова прийти сюда к вам и рассказывать все, что у нее накопилось, до тех пор, пока сама не сделает выбор, какой пожелает.

— А если этим выбором окажетесь не вы?

— Думаю, она выберет меня, но ставить это под контроль не хочу. Я могу лишь посодействовать тому, чтобы ее выбор был свободным.

— Все дело как раз в контроле, — сказала доктор Хилльярд. Это был не вопрос, не утверждение, а просто ее мнение.

— Судя по всему — да, — согласился я. — Мне кажется, я переусердствовал в том, чтобы держать ее под контролем, и теперь я стараюсь исправиться.

— Вы когда-нибудь проходили психотерапевтический курс, мистер Спенсер?

— Нет, но привык много думать.

— Разумеется, — улыбнулась доктор Хилльярд.

Рыбы медленно плавали в аквариуме. Доктор сидела неподвижно. Уходить мне не хотелось. Каждую неделю, а может быть, даже чаще, Сюзан приходила сюда. Интересно, садилась ли она в это кресло или ложилась на кушетку? Нет-нет. Она не могла лечь, конечно садилась в кресло. Сейчас передо мной находилась женщина, которая хорошо изучила ее. Она знала Сюзан с такой стороны, о которой я и понятия не имел.

Не только я, но и все остальные. Эта женщина знала оашей совместной жизни. О наших отношениях. Об отношениях Сюзан и Рассела.

Я сидел, сцепив пальцы рук за головой. Непроизвольно напряглись бицепсы. Я увидел, что доктор Хилльярд это заметила.

— Я думал о Сюзан и Расселе Костигане, — объяснил я.

— Сюзан, — сказала она, — выросла в такой семье и среди таких людей, которые из-за своих фобий обращались с ней как с вещью, — вещью, которая может чем-то их порадовать, сделать им приятное или нужное, дать им почувствовать себя взрослыми. Она не научилась относиться к себе уважительно, как к самостоятельной личности, привыкнув быть зависимой от других. Взрослея и узнавая мир, она осознавала это все четче и четче. Именно на этом был построен ее первый брак. Потом она стала учиться на психолога и потратила на это годы. В то самое время, как ее внутренний мир стал постепенно обретать форму, ваша настойчивость и потребность в Сюзан показались ей разновидностью контроля. Ей необходимо было уехать.

— И Рассел ее спас, — съязвил я.

— Он спас ее от вас. Теперь вы спасете ее от него, — сказала доктор Хилльярд. — Я согласна с вами в том, что сделать это необходимо. Ее ситуация бессмысленна без полной свободы. От кого бы то ни было, от чьего бы то ни было влияния. Было бы лучше, если бы она самостоятельно спаслась от него.

Доктор Хилльярд выждала несколько секунд, а затем посмотрела мне прямо в глаза. Пауза затягивалась. Наконец она проговорила:

— Меня раздирает на части. Конфиденциальность информации о Сюзан является непреложным фактом. Но для того, чтобы спасти ее душу, следует сначала позаботиться о ее бренном теле.

Я промолчал. Я знал: что бы я сейчас ни сказал, это будет расходиться с мнением доктора Хилльярд.

— Для вас главное — помнить, что она боится оказаться в зависимости, несмотря на всю привлекательность этого состояния для нее. Спасая ее, вы не развеете этих страхов, наоборот, ей вы покажетесь еще более цельной, более опасной фигурой, а все потому, что она подобной цельности не добилась.

— Господи Боже, — вздохнул я.

— Вот именно, — согласилась доктор Хилльярд.

Солнце просочилось сквозь жалюзи окна, находящегося за спиной доктора Хилльярд, и расплескалось по бежевому ковру.

— Она хотела, чтобы ее спасли, — сказал я, — но не хотела, чтобы этим занимался я.

Потирая костяшками пальцев подбородок, я на какое-то время застыл в кресле.

— Но если я не спасу ее...

— Не путайте. Ее следует спасти. Принуждение не бывает положительным. А все, что мне о вас известно, говорит о том, что вы — наиболее подходящая фигура для этого дела. Я рассказала вам обо всем лишь для того, чтобы предупредить, что может возникнуть впоследствии. Если вы преуспеете в своем деле.

— Если я не преуспею, то умру, — произнес я. — Таким образом, это меня тяготить не будет. Лучше нацелиться на успех.

— Наверное, — сказала доктор Хилльярд.

— Я спасу ее от Костигана, чтобы она в конце концов могла спастись от меня.

— Хорошо, что вы это понимаете.

— Я действительно это понимаю.

— Тогда предположим, что она сама себя спасла. Вы захотите быть с ней, если она выберет вас?

— Да.

— И Костиган не будет иметь никакого значения?

— Будет, — сказал я. — Но не такое, как она.

Она с самого начала старалась изо всех сил. И ей был необходим такой тип, как он.

— И вы ее простите?

— В этой ситуации «прощение» не то слово, которое бы следовало употребить.

— А какое слово следовало бы употребить в этой ситуации?

— Любовь, — сказал я.

— И нужда, — добавила доктор Хилльярд. — Я тоже верую в любовь. Нужда забывается только в мгновения величайшей опасности.

— Роберт Фрост, — сказал я.

Доктор Хилльярд удивленно подняла брови.

— "Когда любовь с нуждой едины", — процитировал я.

— А следующая строчка? — спросила она.

— "Игра — работа, ставка — смерть", — сказал я.

Она кивнула:

— Мистер Спенсер, у вас есть восемьдесят долларов?

— Есть.

— Такова моя почасовая оплата. Если вы заплатите мне за этот час, у меня будет основание сослаться на то, что вы мой пациент и что содержание беседы врача с пациентом является врачебной тайной.

Я дал ей четыре двадцатки. Она выписала мне квитанцию.

— Надеюсь, это значит, что вы не собираетесь вызывать полицию, — сказал я.

— Вот именно, — ответила она.

— Может быть, есть что-нибудь еще, что я должен узнать?

— Похоже, Рассел Костиган, — сказала доктор Хилльярд, — не очень-то считается с законом и моралью.

— Я тоже, — закончил я наш разговор.