Кэсткиллский орел

Глава 32

Работа оказалась несложной, мы проводили четыре тренировки ежедневно: два часа утром и два вечером. Носили «транспеновскую» униформу. Обедали в столовой для административных работников, где нам прислуживали филиппинцы в белых куртках.

В большинстве своем мы тренировали бывших наемников, типа Рыжего, которые сами неплохо разбирались в рукопашном бое и делали необходимые упражнения, добродушно скучая. Но кое-кто стал настоящей занозой в заднице. Был один светловолосый паренек из Джорджии, приходивший на тренировки с упорством кающегося индуса. Единственной целью в жизни он видел победу над одним из инструкторов. Всякое поражение лишь усиливало решимость побить инструктора в следующем раунде. Он вызывался на все демонстрации приемов.

— Тэйт, — сказал я ему на третий день нашего пребывания в лагере. — По-моему, пора завязывать.

— Тот, кто завязывает, никогда не побеждает, — заявил он, — а победители не завязывают.

Я покачал головой:

— Тебе нелегко придется в жизни.

Был еще приземистый, луноликий приятель из Бруклина по имени Руссо, который с таким упорством старался показать, какой он плохой, что Хоуку наконец-то надоело, и на четвертый день тренировок он сломал парню руку.

На Тэйта это оказало успокаивающее действие.

Каждый день после ужина мы пробегали мимо белого колониального здания, полускрытого от воров экраном форсайтии и сирени. На второй день услыхали, как кто-то плещется в бассейне. Охрана в голубых спортивных куртках патрулировала дощатый заборчик, и иногда рядом с домом можно было увидеть ходящих взад-вперед мужчин в гражданской одежде с оружием в руках.

Лагерь рабочих находился рядом с заводом.

В нем стояли шесть разборных домиков, по три с каждой стороны грязного проезда, на армейском языке называвшегося «улицей». В конце «улицы» стоял седьмой домик, над дверью которого было написано: «ЛАВКА». Дальше высилось отхожее место, сделанное из неокрашенных сосновых досок. Между домиками были натянуты куски непромокаемого просмоленного брезента и положены фанерные перекрытия — там весь день и всю ночь мерцали огни костерков. Рабочими преимущественно были вьетнамцы, и в свободное от работы время они сидели у костров, на которых готовилась пища, и играли в карты на сигареты и виски. Немногочисленные латиноамериканские рабочие занимали место рядом с последним домиком и строго держались своих, стараясь не приближаться к азиатам. В их «квартале» кто-то соорудил из досок станок для поднятия тяжестей, и несколько мужчин регулярно поднимали там штангу и металлические пластины.

Вокруг рабочего поселка никаких заграждений не было, но казалось, что он отделен от остального мира океаном пустоты.

Каждая смена выходила на работу под начальством охранника в голубой форме, и еще парочка всегда виднелась в пределах периметра поселка.

— Держитесь оттуда подальше, — посоветовал Рыжий. — Сучьи дети запросто перережут глотку за пару пачек сигарет.

— А что, с ними много неприятностей? — спросил я.

— Не-а. Охрана держит их под контролем. К тому же мы тут. Пока вы не ходите к ним ночью и по одному, беды не будет.

— Похоже, карьеру они здесь не сделают, — сказал я.

Рыжий захохотал:

— Да уж, это вряд ли. Если откровенно — рабский труд. В лавке они берут товары в кредит. Затем общая сумма вычитается из месячного заработка, и каждый раз они все больше и больше увязаютв долгах.

— "Душу в лавке компании я заложил",[8]— сказал я.

— Во-во. А если будут возникать, их выдадут властям как нелегально проникших в страну.

— С другой стороны, если они расскажут об условиях труда кому-нибудь из Министерства юстиции...

— Тоже верно, — кивнул Рыжий. — Но ведь эти говнюки понятия не имеют, что к чему. Они считают, что все мы, с круглыми глазами, по одну сторону баррикад, а они, косоглазые, — по другую. Они ведь даже по-английски не разумеют, такие дела.

Стоял вечер. Хоук прошел в поселок, присел на корточки рядом с костром и принялся толковать с каким-то вьетнамцем.

— Слушай, убери его оттуда, — сказал Рыжий. — Я ведь предупреждал, это здорово опасно. Даже для такого парня, как он.

— С ним все будет в порядке, — успокоил его я.

— Но ведь это еще и против правил.

— Братание запрещено?

— Разумеется, черт побери, — сказал Рыжий. — Если эта сволота начнет общаться с людьми, то сразу поймет, что ее дурят как хотят.

Хоук подошел к нам.

— Чего говорят? — спросил Рыжак.

— Говорят? Скучно, говорят, — сказал Хоук.

— А ты что, по-ихнему разумеешь?

— Кое-как, да еще по-французски слегка. И на англо-китайском, — сказал Хоук. — Я ведь там служил.

— С французиками, — ухмыльнулся Рыжий.

— Угу.

— Слыхал, что бабы там...

— Даже круче Дорин, — сказал Хоук.

Как-то во время обеда, в конце первой недели существования в лагере, я обратился к Планту:

— А куда потом уезжают те, кого мы тренируем?

— Нашей силы? На постоянную работу в качестве охраны в «транспеновские» филиалы, которые есть во всем мире.

— Охрана?

— Охрана, инструктаж.

— А что там за поместье, недалеко от речки? — спросил Хоук.

— Дом для руководящих работников, — ответил Плант. — Когда сюда приезжают мистер Костиган или его сьш, они останавливаются там.

— Так это Костигану все здесь принадлежит? — спросил я.

— Не только это. Еще много-много чего.

— И сейчас он тут?

— Нет, его сын. А в чем дело?

— Просто видели там кучу охраны, — сказал я. — Кроме того, хотелось бы взглянуть на мистера Костигана. Легендарная личность.

Плант кивнул:

— В эпоху коллективизма Джерри Костиган является обладателем крупнейшего личного состояния в мире.

— А как у него с душевным состоянием? — вставил Хоук.

Плант без улыбки покачал головой.

— Шутить тут не над чем, — сказал он. — Мистер Костиган не уступил свои позиции ни на йоту. Он — яркая индивидуальность в океане однообразия.

Хоук покивал и отпил глоток лимонада. Я нудно повторил:

— Легендарная личность.

— Когда сюда нагрянули правительственные чиновники и потребовали разрешить рабочим создать профсоюз, мистер Костиган сказал «нет» и настоял на своем, — продолжил Плант. — Он уволил этих мерзавцев и нанял иностранных рабочих. Которые, кстати, благодарны ему за это. Но им нужна дисциплина. Ведь они не привыкли к нашим порядкам. Однако при правильном руководстве они справляются с работой без помощи всяких профсоюзных лидеров, вечно всем недовольных.

Официант убрал наши тарелки и налил кофе.

— Мистер Костиган идет верным путем. Не позволяет бизнесу чрезмерно разрастаться. Не заключает субподрядов. Ни от кого не зависит! Он всегда руководствовался принципами, благодаря которым мы занимаем теперешнее положение. Сейчас засилье коллективизма, коллаборационизма и всяких комиссий и комитетов. Стараются влезть в любую щель, заразить чем только можно. Иностранные товары, иностранные идеи, решения разных комитетов, управления советов и союзов... — Плант отпил кофе. — Группы совместных социальных действий, классовых действий, действий в поддержку... И все хотят одного — чтобы нами управляла банда толстозадых гарвардских педерастов.

Хоук наклонился вперед. Лицо его выражало заинтересованность и расположение, а руки были кротко сложены на краю стола. Иногда он кивал. При желании Хоук может заинтересоваться даже философией журнала «Плейбой».

— Но мистер Костиган... — Плант глотнул еще кофе. Человек в белой куртке долил его чашку до верха. Плант отрывисто покачал головой: — Мистера Костигана голыми руками не возьмешь.

Он на попятную не пойдет. Он все делает по-своему. У него есть собственные рабочие, собственные вооруженные силы. Ему все это принадлежит, и он всем этим управляет.

— А вооруженные силы ему помогают, — сказал я.

— Совершенно верно. — На верхней губе мистера Планта заблестела полоска пота. — Совершенно верно. «Транспен» является государством в государстве. Он самодостаточен. Самодостаточен. И когда все начнет рушиться, мы будем подготовлены.

Плант замолчал, взглянул на часы и приподнял брови.

— Однако я заговорился, — сказал он. — И боюсь, опоздаю.

Он залпом допил свой кофе и выбежал из столовой.

Официант бесстрастно убрал посуду.