Кэсткиллский орел

Глава 38

Для человека, не спавшего целую ночь, Сюзан выглядела на удивление недурно. Волосы были в беспорядке, лицо — без косметики. Но глаза — чисты, а кожа — гладкая и здоровая. Отломив кусочек круассана, она съела его.

— Зерновой, — похвастался я. — Их можно достать в Кембридже, в магазинчике «Брэд энд Серкус».

— Ты, наверное, идеально смотришься в магазинах Кембриджа.

— Как слон в посудной лавке, — сказал я. — Но ничего не поделаешь, в районе Саути зернового не бывает.

Сюзан кивнула и отломила еще кусочек.

— В Кембридже, наверное, не так много народу твоей комплекции, — заметила она.

— Есть одна женщина, — улыбнулся я, — но она, разумеется, не так импозантна.

Я подлил в свою чашку кофе из перколятора[11]и проделал то же самое с чашкой Сюзан. Было совсем рано, и свет, проникавший в окно, блистал красками рассвета. Хоук спал. Мы со Сюзан сидели за столом в конспиративном доме в Чарлзтауне, чувствуя отчужденность и неуверенность, ощущая боль и медленное кружение на одном месте.

— Ты получил мое письмо? — спросила Сюзан.

Кофейную чашку она держала обеими руками и смотрела на меня поверх края.

— О Хоуке? Да.

— И вытащил его из тюрьмы.

— Угу.

— А затем вы вдвоем принялись меня разыскивать.

— Угу.

— Я поняла это, когда охрана усилилась. Рассел всегда путешествовал с телохранителями, но после того, как я написала тебе, все приняло более серьезный оборот.

— И где же ты была, когда все приняло настолько серьезный оборот? — спросил я.

— В охотничьем домике, который принадлежит Расселу. Это в штате Вашингтон.

— Принадлежал, — сказал я.

— Принадлежал?

— Мы его спалили.

— Господи, — вздохнула Сюзан. — Мы поехали туда половить форель, но потом Расе сказал, что необходимо съездить в Коннектикут, что с тем же успехом мы можем половить рыбу в Фармингтоне.

— Они готовили нам ловушку.

— Которая не сработала.

— Не сработала.

Сюзан пила кофе и продолжала смотреть на меня поверх края.

— Начни с начала, — сказала она. — И расскажи все, что произошло, заканчивая событиями минувшей ночи.

Глаза разъедало, к тому же меня слегка потряхивало от кофе и бессонной ночи. Я доел круассан и положил в духовку еще один. Из вазы на стойке взял апельсин и принялся его чистить.

— Я сделал гипсовый ботинок и положил в подошву пистолет. Устроил так, что меня арестовали в Милл-Ривер, а когда очутился в тюрьме, пригрозил оружием полицейским, и мы с Хоуком убежали.

От запаха апельсиновой кожуры в комнате словно просветлело. Это был запах дома, запах воскресного завтрака с кофе и свежеиспеченным хлебом.

— "Смерть — мать Красоты", — сказал я.

Сюзан приподняла брови, как делала всегда, когда ее что-то озадачивало.

— Есть такое стихотворение у Уоллеса Стивенса, — пояснил я. — Возможность потери делает вещи бесценными.

Сюзан улыбнулась.

— Рассказывай, что было дальше, — произнесла она из-за края своей чашки.

Я рассказал в хронологическом порядке. Иногда останавливался, чтобы съесть дольку апельсина, а когда пропекся круассан, то съел и его. Когда в моей чашке кончился кофе, Сюзан налила мне еще.

— И вот — мы здесь, — сказал я, завершив рассказ.

— Что ты думаешь по поводу доктора Хилльярд? — спросила Сюзан.

— Я не слишком хорошо узнал ее, чтобы составить о ней какое-нибудь впечатление, — сказал я. — Умна, решительна и способна решительно действовать. Похоже, ее заботит твоя судьба.

Сюзан кивнула.

— Итак, теперь у тебя есть я, но вы ничего не предприняли по поводу Джерри, — произнесла она. — Как быть с этим?

— Надо будет что-то предпринять относительно него, — сказал я. — Мы натворили столько дел, что нас могут упечь в тюрьму до конца наших дней, а если мы надуем федералов, придется всю оставшуюся часть жизни провести в бегах.

— А если вы сдадитесь и сами явитесь в суд, вас не оправдают?

— Сюзан, пойми, ведь мы действительно совершили все, в чем нас обвиняют. Мы виноваты. Хоук убил человека. Я устроил побег из тюрьмы. И все остальное.

Сюзан поставила чашку на стол. Там оставалось еще много кофе. В нем начали завихряться радужные колечки, как обычно бывает в остывающем кофе.

— То есть вы либо убьете Джерри Костигана, либо отправитесь в тюрьму?

— Да.

— Господи, да что же у нас за правительство? Как они могут предлагать вам подобный выбор?

— Обычное правительство, — пожал я плечами.

— Да они просто-напросто превращают вас в наемных убийц.

— Они помогли мне отыскать тебя, — сказал я.

Она кивнула. На тарелке остался кругленький кусочек круассана. Она принялась катать его пальцами, не видя, что делает.

— Кроме того, — добавил я, — мы до смерти перепугали Джерри Костигана. Спалили его избушку, разнесли фабрику, ворвались к нему в дом, отобрали подружку у его сынка, поубивали его людей.

— Верно, — согласилась Сюзан.

— Думаешь, он просто пожмет плечами и поставит на граммофон другую пластинку?

— Нет, — сказала она. — Он будет преследовать вас до тех пор, пока не прикончит.

Голос ее был ясен и спокоен, но безжизнен, как ночью в машине.

— Или наоборот, — высказался я.

Сюзан встала и принялась убирать со стола тарелки и чашки. Сполоснула их под струей воды и поставила в шкаф. Не оборачиваясь от мойки, спросила:

— А как быть с Рассом?

— Я хотел задать тебе такой же вопрос, — ответил я.

Она вымыла вторую чашку, убрала ее в сушилку, выключила воду и повернулась ко мне. Оперлась бедрами о раковину. Покачала головой.

— Не знаю... — сказала она.

Я ждал.

Она глубоко вздохнула. Взяла с раковины розовую губку, намочила ее, выжала, протерла стол и положила губку обратно. Прошла в гостиную и выглянула в окно. Подошла к дивану, села, положила ноги на кофейный столик. Я вместе со стулом развернулся в сторону столика и посмотрел на Сюзан.

— Для начала ты должен понять вот что: я тебя люблю, — решилась наконец она.

Она сняла ноги со столика, встала с дивана и снова подошла к окну. На подоконнике лежал карандаш. Она взяла его, отнесла обратно к дивану, снова села и опять положила ноги на столик. Затем принялась крутить карандаш между большим и указательным пальцами рук.

— Мои отношения с Рассом достаточно серьезны, — сказала она, крутя карандаш. — Начиналось все с пустяка. Жест свободы и зрелости.

Она замолчала, взглянула на карандаш в руках, постучала острием по большому пальцу левой руки и закусила нижнюю губу. Я сидел молча.

— Тяжело, — сказала Сюзан, — работать с доктором Хилльярд.

— Могу себе представить, — отозвался я. — Могу себе представить, что для этого требуются ум, воля и мужество.

Сюзан кивнула. Карандаш медленно поворачивался в ее руках.

— Но ты обладаешь всеми этими качествами, — сказал я.

Сюзан вновь встала и подошла к окну.

— Взросление... — Заговорив, она повернулась к окну и стала смотреть на улицу. — У тебя ведь не было сестер или братьев?

— Не было.

— А я была младшая, — сказала она. Прошла в кухню, взяла со стола вазу с апельсинами, принесла в гостиную и поставила на столик. И снова уселась на диван. — Когда ты вернулся из Калифорнии и потребовал, чтобы я отдала тебе всю себя, захотел, чтобы я помогла тебе оправиться от неудачи, — когда тебе понадобилась моя поддержка, я вдруг почувствовала, что ничего не могу поделать.

Я сидел не двигаясь в кресле напротив нее.

Она встала, отправилась на кухню, налила стакан воды, отпила треть и поставила его на кухонную стойку. Затем подошла к коридорчику из кухни в гостиную, прислонилась к стене и скрестила на груди руки.

— Но ты помогла мне, — указал я.

— Нет. В твоем случае я была вещью, которой ты воспользовался, чтобы помочь себе. Ты выказывал свою силу и любовь ко мне, пользуясь этим, чтобы чувствовать себя лучше. На самом деле я даже не очень понимала, меня ты любишь или же свою проекцию, идеализированную копию...

Она пожала плечами и покачала головой.

— И вот ты нашла себе того, кто тебя не идеализировал.

Она расцепила руки, опять взяла карандаш и стала крутить его в пальцах. Горло ее подергивалось, словно она все время сглатывала. Она положила ноги на кофейный столик и скрестила их.

— Ты не можешь принадлежать нам обоим, — сказал я. — Мне будет очень приятно провести остаток дней, укрепляя наши узы. То есть анализировать и тот ущерб, что нанесли тебе в раннем детстве, и тот ущерб, что нанес тебе я. Но Рассел в эту схему не вписывается. Либо уйдет он, либо я.

— Ты меня бросишь? — спросила она.

— Да.

— Если я не расстанусь с Расселом?

— Именно.

— Ты мог бы убить его там, в Коннектикуте.

Я покачал головой:

— Я, конечно, намного меньше тебя знаю про цивилизацию и сопутствующие ей неудовлетворенные желания. Зато мне известно: чтобы почувствовать себя цельной личностью, ты должна разобраться с Расселом, а если бы он умер до того, как ты получила бы такой шанс, ничего бы не решилось.

Сюзан наклонилась вперед, не снимая ног со столика, как человек, качающий пресс. Карандаш она так и не выпустила из пальцев.

— Ты меня любишь, — сказала она.

— Да, всегда любил.

Она откинулась обратно на подушки. Снова сглотнула и принялась постукивать заточенным кончиком карандаша себя по подбородку.

— Не могу себе представить, как это — жить без тебя, — призналась она.

— Не стоит себя дурачить. Если в твою жизнь вошел Рассел, мне в ней не место.

— Знаю, — кивнула она. — Но и его я не могу оставить.

— А я — принудить тебя к этому. Зато могу заставить тебя бросить меня. Причем именно так я и поступлю.

Сюзан пошевелилась:

— Я должна с ним расстаться.

— Коли так, сделай это как можно быстрее.

Она покачала головой и обняла себя руками, не выпуская из пальцев карандаша.

— Чего ты ждешь? — спросил я.

— Жду, когда появятся силы.