Кинжал Улугбека

Глава 37
ПРЕКРАСНАЯ СУЛТАНША МОЕГО СЕРДЦА!

На другое утро вернулись к раскопкам гончарных печей, но работали с прохладцей. Конечно, одно дело находить изумруды и драгоценные ножны, а другое - черепки. К девяти утра Лерыч отправился в кишлак и позвонил в Самарканд. Капитан милиции Бахтияр Муминов обещал вырваться в Шахрухию, как только позволят дела, правда, не обнадежил, что это случится очень скоро.

Ножны сфотографировали все, у кого были фотоаппараты, а Варя нарисовала акварелью в натуральную величину, обмерив каждую деталь украшений и заботясь о точности формы и цвета. Тайну находки Лерыч поведал только Турдали-ака, тот открыл школу и запер ножны и «изумруд» в сейф. А еще Турдали-ака попросил отпускать к нему по вечерам Лешку, а зачем, обещал сказать позже. Также он выложил перед Лерычем несколько некрупных денежных бумажек, которые местные ребятишки нашли на хлопковом поле. Теперь Паштет с Маратом и Рафиком бродили в указанном месте и собрали целую стопку сумов и советскую трешку, а потом обнаружили осколки трехлитровой банки. Паштет сразу определил: она! - и показал ветвистые складочки на стекле, производственный брак. Значит, банка снова была украдена и выброшена? Почему?

- Кувшин моих ничтожных мыслей показывает дно, - признался Паштет. Но на этот вопрос не ответил никто.

Гера впервые после долгого перерыва забралась на дерево, в палатку из листвы. После убийства Улугбека она здесь не была ни разу. Как удивительно, что календарное время совсем не совпадает с личным, прожитым. Казалось, что со дня приезда в Среднюю Азию минул огромный срок, по крайней мере за это время она изменилась больше, чем за последний год, а может, и за два.

И дело не в том, что она очень много узнала про историю и археологию, просто она повзрослела. Даже любовь свою несчастную и одиночество, которое впервые испытала этой весной и летом, Гера не кляла, интуитивно чувствовала: зачем-то это нужно. Она размышляла, бывает ли счастлив несчастливо влюбленный и лучше ли несчастливо влюбиться, чем вообще никого не любить? А еще Паштет ей сказал: «Живой человек - одиноким не бывает никогда. Люди не одиноки - они едины; в этом самая глубокая истина нашего бытия». Запомнил ее вопрос?

Группа Абдуллы сделала замечательную находку. Откопали фанус - керамический фонарь девятисотлетней давности. Он был расколот на несколько крупных кусков, и после обеда его аккуратно склеили. Вид он имел внушительный, формой напоминал шлем. Не часто откапывали фанусы, но после рукописи Улугбека и ножен средневекового кинжала фонарь, хоть и древний, казался не бог весть чем. Лерыч сказал, что они обнаглели от успехов и зазнались.

- Вы же не отрицаете разницу между сухой лепешкой и пирогами с мясом? - философски заметил Лева.

- Сам найди фанус, тогда скажешь, - обиделся Абдулла.

- Что-то скучно мы стали жить. Бахтияр не едет. Ничего не происходит, - пожаловался Рафик.

- А давайте устроим конкурс на лучшую речь в восточном духе, - предложил Паштет, и идея была подхвачена с энтузиазмом.

После долгих дебатов темой выбрали - «Объяснение в любви». Участники конкурса стали тянуть спички, Паштету досталась длинная, а значит, и выступать предстояло первому. Он отошел в сторонку под веселый гул голосов.

- Минуту на вхождение в образ, - попросил он, закинув голову и закрыв глаза. Гера с интересом посматривала на него, ожидая слов, обращенных к Варе. Но Паштет сказал: - Объяснение в любви Марье Ивановне! - Выждав паузу и театрально воздев руки, он начал: - О благоуханная роза хорасанских садов! О драгоценная и пленительная Марья Ивановна! Не сочти безумной дерзостью мой пылкий взор, который я, ничтожный, осмеливаюсь бросать на тебя, затмевающую красотой всех живущих на земле! - Ободренный восторгом слушателей, Паштет упал на колени и простер руки в сторону кухни, где Марья Ивановна делала заготовки для завтрашнего завтрака. - Недостойный раб повергает к твоим стопам униженную просьбу выслушать его и складывает оружие своей неприступности перед твоими совершенствами и великолепием, не имеющим границ. Лицо твое подобно прекрасной луне, а гибкий стан - виноградной лозе, - вдохновенно изощрялся Паштет в восточном красноречии под хохот ребят, воображавших внушительную фигуру Марьи Ивановны, картофельный нос и редкие завитушки на голове. - Твои царственные руки владеют благородным искусством изготовления каш, соусов и бульонов из тушенки! Светлые ключи твоего ума освежают собеседника! О несравненный блистательный цветок моих сокровенных помыслов, о прекрасная султанша моего сердца, как безжалостно ты терзаешь меня! Клянусь бородой отца, тебе одной принадлежит любовь моя и огонь души! Пусть все накроется шайтаньим хвостом, если я лгу!

Лева кричал: «Браво!» Ребята так смеялись, что Абдулла даже со скамейки свалился. Лерыч сказал: «Охальники», но тоже смеялся.

- Наша хорасанская роза завтра не поймет, почему при виде ее всех будет разбирать смех, - сказал Рафик.

- О султанша моего сердца! - воскликнул Абдулла, что вызвало новый взрыв оживления. Стали вспоминать про гибкий стан и бульон из тушенки.

- Я тоже произнесу речь, - неожиданно сказал Лерыч. - Про Марью Ивановну. Чтобы завтра, увидев ее, вы не смеялись.

И он рассказал, что в сорок первом году она была не старой ворчуньей, а маленькой девочкой. Вместе с матерью ее эвакуировали из Ленинграда, и мать умерла в тот же год. Марья Ивановна осталась жить в узбекской семье, после войны пытались найти ее отца, но безуспешно, а других своих родственников она не помнила. Лет в двадцать Марья Ивановна заболела и оказалась прикована к постели. Врачи не могли помочь, и тогда добрые люди привели к ней старика китайца. Посмотрел он и сказал, что лечение будет тяжелым, таким, что ей жить не захочется. Хватит ли у нее сил и воли, чтобы выдержать? А что было делать - она согласилась. И встала с постели, и училась ходить, как учатся дети. Всю жизнь Марья Ивановна проработала в школе поваром, замужем не была, говорят, вырастила какого-то мальчишку-сироту, он стал известным конструктором и живет в Москве. Но ничего про этого конструктора Лерыч от нее никогда не слышал. Марья Ивановна не рассказывает о себе.

Все примолкли, а Паштет смущенно сказал:

- Я ж, Валерий Иванович, не знал…

- А я тебя не упрекаю. Шутка есть шутка. Она у тебя хорошо получилась. Просто я хотел сказать, что у этой шутки не может быть продолжения, иначе она станет злой. А злая шутка - это дурно, о юноша, чей колодец души постоянно полнится светлой и прохладной водой догадливости и деликатности.