Кино, масоны и любовь

ГЛАВА 23

Мы спустились по серпантину вниз, и я, наконец — то, смогла увидеть все великолепие окружающей меня природы. Слева над головой висела отвесная скала, а справа, вдоль дороги, нас сопровождали кустарники и небольшие деревца, очень похожие на карликовые. Небо было пронзительно голубым, воздух маслянисто — осязаемым, а я, в своем белом кружевном свободном платье и в такой же широкополой шляпе, чувствовала себя юной невестой.

Машину вел Кертис, мистер Брайс сидел рядом с ним впереди, а я, как благовоспитанная барышня, сзади. Впрочем, поездка была недолгой (Вероника была права). Не прошло и пятнадцати минут, как мы спустились с нашего плато, на котором стоял дом, на песчаный берег.

Белый— белый песок, аквамариновая даль, голубое небо. Боже! Мне хотелось петь и смеяться!

Я побежала по песчаному берегу, забежала в океан по колено и опустила руки в воду. Почему я так люблю воду? Потому что в родном мире у нас этого не было? Может быть. Человек такое существо, что любит и стремиться к тому, что недоступно или редко встречается. А может быть, для меня вода была чем — то живым? Тем, что возрождает к жизни и утешает в печалях.

Немного остыв, я оглянулась на своих спутников. Я, наверное, кажусь им какой— то дикаркой? Но нет! Кертис и мистер Брайс что— то оживленно обсуждали, казалось, не обращая на меня никакого внимания. Я перевела дух, чинно и степенно направляясь к ним.

— Где мы будем нырять, Ирвин? — Обратилась я к Брайсу.

В белых свободных льняных брюках и в белой же футболке, Ирвин сразу стал намного моложе и доступнее.

— Нам надо выйти в океан, Габриель, прошу вас пройти со мной на яхту.

Да? А я и не заметила, с восторгом любуясь «большой водой», что в стороне, в двухстах метрах, стояла белоснежная красавица яхта. Я практически побежала к ней.

Ну, что сказать? Я не буду описывать мой восторг от прогулки на яхте, я не буду говорить, что сердце мое буквально пело, когда я спустилась с Ирвином под воду. (Ничего сложного в этом не было, спустились мы относительно неглубоко). Я не буду рассказывать, что просто онемела, увидев, что скрывает океан: стайки серебристых рыбешек, водоросли, колышущиеся как морская икебана, кораллы, разных оттенков и цветов, составляющие необыкновенные картинки.

Когда Ирвин показал мне большой палец вверх, означающий, что нам уже пора подниматься, я чуть не расплакалась от огорчения. Неужели мне придется лишить себя такой радости? Я могла бы три — четыре дня наслаждаться этим. Ну, погоди, Сэм Фрид, или как тебя там? Габриэлла Вареску заставит тебя компенсировать свою потерю. Я вздохнула, радость была недолгой.

Как только мы поднялись на борт яхты, я схватилась за ногу и заорала как резаная. Смешно было видеть, как большие сильные мужчины (кроме Ирвина и Кертиса, здесь еще был водитель яхты, не знаю, как правильно его назвать — капитан?) бегали вокруг меня как ошпаренные.

— Что с вами, мисс Вареску? — с тоской вопрошал Кертис.

— Вы можете ясно изложить, где у вас болит? — чуть морщась от моего крика, спрашивал Ирвин.

Капитан яхты ничего не говорил, но тоже изрядно морщился и гнал к берегу на всех парах.

Габриэлла Вареску закатывала глаза и грозилась лишиться чувств. Я держалась за левую ногу и, сначала истошно верещала, а потом сдержанно — благородно охала, не пытаясь успокоить ни одного из моих спутников.

Ирвин немедленно отнес меня на руках в машину, я закатила глаза и потихоньку стонала. Боже! Мои преподаватели в школе актерского мастерства, несомненно, поставили бы за этот этюд высшую оценку. Я выдержала гигантскую паузу, я игнорила своих спутников больше пятнадцати минут, и что самое главное, в истинности моей боли никто из них не усомнился. Браво, Габи!

И только в машине на подъезде к дому, я позволила себе, наконец, объяснить свое поведение.

— Нога, у меня ужасно болит нога! Господи, что за боль, я чуть не лишилась чувств. Стефан меня убьет, если я не смогу участвовать в дальнейшей съемке (надавим на чувство вины, мистер Брайс).

— Мисс Вареску, — Ирвин был бледен и сосредоточен, — когда это случилось? Когда вы почувствовали боль?

— Как только меня вытянули на яхту, — я всхлипывала и тоненько поскуливала. — У вас доктор на вилле есть? Мне немедленно надо к доктору.

— Успокойтесь, Габи. Стив немедленно вас осмотрит, на вилле есть любое медицинское оборудование, если что— то серьезное, мой самолет в вашем распоряжении, мы немедленно вылетаем на материк в лучшую клинику страны.

Он это серьезно? Улетать отсюда никак не входило в мои планы. Я подняла благодарные глаза на олигарха и стала стонать значительно тише и реже.

Кертис гнал как сумасшедший, и мы доехали значительно быстрее, чем спустились. Здесь Ирвин снова взял меня на руки и почти бегом принес в дом. Положив на удобный диван в одной из гостиных, он куда — то умчался.

Я лежала и соображала, что делать дальше. Нога — левая? Вроде левая. Где говорить, что болит — щиколотка, колено, лодыжка? Лодыжку показывать чужому мужику не хотелось, щиколотка — слишком низко, я остановилась на колене.

Я точно читала, что растяжение связок не может диагностировать ни один врач, но зная должность своего объекта и его возможности, я стала сомневаться в своем блефе. Колено, щиколотка, колено, щиколотка? Вроде в колене должна скапливаться какая — то жидкость? Пускай будет щиколотка.

И вот, ко мне уже бежит Ирвин в компании с блондином атлетом.

— Стив, немедленно осмотри мисс Вареску. Делай все, что нужно, я распоряжусь насчет самолета.

— Не надо самолета, — торопливо закричала я. — Я … мне… уже намного лучше. Боль отступила.

Я подняла честные — честные глаза на Ирвина. Блондин решительно уселся на стул возле меня, растер руки и произнес:

— Где болит, мисс Вареску?

— Нога…левая… внизу…, — несчастная актриса вздыхала и кусала губы.

Руки доктора аккуратно взяли мою ногу и попробовали согнуть стопу. Я истерично заверещала.

— Спокойно, спокойно, мисс Вареску, я еще ничего не сделал.

— Но мне больно, — эх, выдавить бы хоть слезинку, чтобы ни у кого сомнений не было. Я напряглась — не получилось. Ну, почему я не умею плакать, как другие актрисы?

— Я сделаю вам рентген, мисс Вареску, — мой доктор был предупредителен и внимателен.

Не спрашивая, он подхватил меня на руки и понес из гостиной. Краем глаза я увидела, что Ирвин рванулся было вслед за нами, но потом затормозил и остался на месте.

***

Ура! Я перехитрила всех на свете. Как и ожидалось, рентген ничего не показал. Я просканировала доктора Стива во время обследования и обнаружила глубокую симпатию, восторг и искреннее сочувствие. Для полного спокойствия внушила ему симпатию со своей стороны и уверенность в том, что он справится с моей болезнью своими силами. Вспомнив Стефана, подогнала в докторскую голову немного звездности и апломба.

Ха — ха — ха, три раза. На доктора Стива подействовала моя магия, я услышала от него все то, что и хотела услышать: сильное растяжение связок, ничего страшного, он будет колоть мне обезболивающее, наложит фиксирующую повязку, сделает пару — тройку сеансов электрофореза, постельный режим в течение 2–3 дней и все как рукой снимет. Почему же мои внушения не действуют на мистера олигарха?

— У меня чудесные лекарства, мисс Вареску, они и мертвого поставят на ноги.

Мне приходилось только мило улыбаться и проклинать про себя Сэма Фрида. «Ну, подожди, мерзавец, я отыграюсь на тебе дома». Кстати, можно уже и позвонить ему, я попыталась было подняться с кушетки, чтобы идти в свою спальню, но Стив опередил меня.

— Я отнесу вас, — заявил он, схватив меня на руки, и не слушая моих протестов, рысью вылетел из своего кабинета, чуть не столкнувшись в дверях с Брайсом.

Мне, конечно, было бы предпочтительней сменить извозчика, но энтузиаст — доктор бежал, не останавливаясь, объясняя на ходу Ирвину все то, что только что рассказывал мне.

Вот такой, собственно, процессией мы и пришли в святая святых. Избавиться от надоедливого Стива не было никакой возможности, слова никому он вставить не дал. Мы просто молча смотрели друг на друга с господином Брайсом. Наконец, видимо что — то вспомнив, Ирвин откланялся и ушел. Ничего не замечающий врач продолжал болтать до тех пор, пока я не взбесилась и в очень невежливой форме выразила желание отдохнуть. Еле выгнала!