Кино, масоны и любовь

ГЛАВА 3

А на площадке уже царила идиллия. Стефан благодушно переговаривался с оператором Алеком, осветители выставляли свет с другой стороны, наша голубая звезда Ливси, спокойненько сидя в шезлонге, попивал кофе, кофеек, кофеюшечку…

И только я была не при делах.

— Ты решил изменить направление света? — Обратилась я к режиссеру.

— Да, мы с Алеком посовещались и решили снять эту сцену чуть сверху. Габи, любовь моя, — пропел паршивец, — почаще поднимай свои хорошенькие глазки наверх. Ливси, — он подбежал к Рену, — мы сейчас будем снимать сверху, будешь откидывать волосы своим коронным жестом, ты знаешь как. У тебя шикарные волосы, малыш, так и сверкают на свету. Я думаю, что все девчонки будут визжать от восторга на премьере.

Ливси польщено зарделся и продемонстрировал всем свой коронный жест.

Все в киношном мире знали эту его маленькую слабость. Он выкидывал сотни тысяч на дорогущие шампуни, маски, притирки, уколы красоты и средства по уходу за волосами, и его старания стоили всех баснословных трат.

Волосы у звезды были натурально — пепельными, блестящими и искрящимися. Они лежали на плечах непередаваемой волной. Стоило актеру тряхнуть ими, и создавался волнующий всполох, который не успокаивался сразу, а продолжал колыхаться еще несколько минут.

«Давно бы так, идиот, — прошептала я про себя. — Мои глаза и волосы Ливси — уже половина успеха. Еще бы слова не забыть из этого сентиментального бреда. Помоги нам, светлый господи, снять все с одного дубля!».

— Давайте начинать, — Ливси деловито закивал головой. — Раньше начнем — раньше закончим.

— Кто бы против, только не я, — вторила я своему партнеру.

— Ну, с богом, ребята, — вступил в трио наш «гений».

Миленько! Все спустили пары и были настроены на самый благодушный лад.

Мы с партнером заняли свои места. Я чуть распахнула пеньюар, скрестив ноги на короткой кушетке, Ливси опустился передо мной на одно колено и взял мои руки в свои.

— Приготовились! Мотор! Сцена восемь, дубль тринадцать. Начали. Камера.

— О, Эстель, вы все, что есть у меня в этой жизни, — начал с придыханием Ливси. — Я отвергнут всеми из-за моей любви к вам. Но мне не нужен никто в этом мире. Только вы, моя звезда, моя любовь, моя судьба. Мне хорошо только рядом с вами. В ваших объятиях я хочу провести всю свою оставшуюся жизнь.

Кто писал этот текст? Какое убожество! Странно, что наш «гений» пропустил эту бредятину.

Вот, что играть приходится. Да тут нужно хорошенько извернуться, чтобы сцена выглядела хотя бы не пошло и вульгарно.

Я чуть-чуть приподняла голову, неотрывно смотря в приподнятую камеру. Передо мною встала Хельга, ее добрые глаза, ее мягкие руки и такая надежная грудь. Я вздохнула с тоской, представила себе наши долгие прогулки по берегу моря, наши посиделки за чашкой ароматного чая с вишневым вареньем, долгие душевные разговоры. Хорошо-то как!

— Эдвард, — тихо, с тоской по моим видениям, проговорила я. — Я хочу вас полюбить, хочу, но….

Я замолчала.

Новые картинки поплыли по волнам моей памяти: перед моим мысленным взором встал тот день, который разделил мою жизнь на «до» и «после». Непроизвольно вздохнув, я высвободила свои руки из захвата, и запустила пальцы в роскошные волосы моего партнера. Оттянула их назад, его голова запрокинулась.

Я опять подняла свое лицо к высокой камере, мои глаза увлажнились, руки перебирали богатство Ливси, я закрыла глаза на несколько мгновений, глубоко вздохнула и, наклонившись к герою, запечатлела легкий и невесомый поцелуй у него на виске.

— Я не могу вас обречь на одиночество. Вы прекрасный и самоотверженный человек. Но, ради всего святого, помиритесь со своими родными, оставьте меня, забудьте. Так будет лучше для нас обоих.

Я отпустила пепельное сокровище Ливси и принялась раскачиваться из стороны в сторону, поднося руки к вискам. Мой партнер, наконец, продемонстрировал свой коронный жест с потряхиванием головы.

Один раз, другой.

Его волосы устроили какую-то вакханалию. Он схватил меня за плечи, с силой встряхнул, не забывая дергать своей гривой.

— Нет, дорогая. Мне никто, кроме вас не нужен.

А, вот оно! Есть! Я почувствовала ее- мою долгожданную слезу!

И уже спокойно и безмятежно подняв голову к камере, я позволила ей скатиться из моих глаз.

— Снято, — закричал Стефан. — Ну, вот, давно бы так. Габи — ты необыкновенная актриса. Умница, детка!

— А я, а я, Стефан? — засуетился Ливси.

— А ты, мой дорогой голубой друг, уверен, получишь за эту роль высшую награду. Все видели? — развернулся Стефан к съемочной группе. — Здесь и сейчас родился шедевр.

Все дружно зааплодировали.

***

Пятнадцать минут первого. Уже переодевшись, я сидела в своем любимом кресле и ждала Стефана, чтобы поехать домой. Меня смаривала дремота, но я держалась, мужественно подавляя зевки.

«Где он там ходит? — раздраженно думала я. — Право слово, надо было вызвать такси и ехать самой, уже спала бы в своей мягкой постельке. Надо будет съездить в свою квартиру, давно там не была. В миссис Торси я, конечно, уверена, но все равно, наведаться не помешает. После окончания съемок, нужно будет договориться со Стефаном и снова переселиться к себе».

Начиная с нашего второго фильма, у нас образовалась такая привычка — съезжаться на время съемок.

Наш первый фильм получил Золотого грифона весьма неожиданно для нас, и именно тогда, когда я на волне своих первых чувств стала оставаться ночевать у Стефана. Он посчитал это знаком судьбы, и когда снимал свой второй фильм, постарался воссоздать все детали и обстоятельства счастливой для него работы.

После каждой грандиозной премьеры я уезжала к себе в квартиру, жила там в свое удовольствие и своей жизнью, и даже наши сексуальные встречи со Стефаном замирали где-то на полувздохе.

А потом он находил новый сценарий, собирал команду, мы начинали снимать новый фильм, и я снова, неожиданно для себя, переселялась к нему.

А, когда пару раз, после громких ссор, я уезжала к себе домой, то всегда среди ночи приезжал Стефан.

Он устраивал страшный скандал и дебош с выламыванием дверей и полицейской сиреной, оба раза полуголую и сопротивляющуюся меня тащили к себе в пентхауз, читали долгую и нудную лекцию о разбитом сердце, и мне приходилось уступать и оставаться жить у него.

В такие минуты Стефан ничего не хотел слушать. На мои аргументы он только упрямо кивал головой и тянул одну песню:

— Га-а-аби, любовь моя, зачем тебе ездочиться взад-вперед? Здесь же удобнее. Мы вместе уходим, вместе приходим, вместе обсуждаем. Я уже так привык. Если хочешь, ты — мой талисман. Солнышко мое, что тебе подарить? Я готов на все. Брильянты? Меха? Не хочешь сменить машину?

— Стеф, ты дурак, — отвечала ему я. — У меня у самой этих денег…. Я сама куплю себе и бриллианты, и машину.

— Птичка моя, как мне с тобой повезло! Любая вертихвостка на твоем месте уже давно раздела бы меня до нитки. А ты так благорозумна! Габи, ты же меня знаешь. Я суеверен, да! Все великие такие. Как только мы с тобой начали жить, я получил свой первый Золотой грифон. Скажу честно, я тогда не очень обратил на это внимание. Когда же, во время второго фильма мы съехались — помнишь? — и я снова получил грифон, я все понял. Ты — моя удача, и я тебя никому не отдам.

Мне приходилось только грустно улыбаться в такие минуты:

— Ты нравишься мне, Стеф, своей честностью. Хорошо хоть не говоришь, что любишь меня без памяти.

— А я люблю тебя, Габи. Я никогда не встречал таких женщин, как ты. В тебе есть шик, детка, стержень. Ты шикарная женщина, уж я-то в этом толк знаю. Когда на всех этих торжественных приемах и церемониях ты стоишь вместе со мной, я спокоен, и ты меня еще никогда не подводила. Ты всегда знаешь, что сказать, как себя вести, ты придаешь мне вес и статус.

Потом следовало признание в любви, потом мы занимались сексом, и на этой ноте наши объяснения с ним всегда заканчивались. Я просто принимала все это как вынужденную меру.

Потом я привыкла жить именно так, мне лень было что-то менять, и даже, когда Стефан стал ходить по подружкам, я все равно сидела в его роскошном пентхаузе, считая его своим домом, и занималась своими делами.

После всех своих загулов Стефан Голден приползал ко мне с горой разных подарков, униженно извинялся, получал пару раз по роже, если сильно доставал, и счастливый шел с одеялом в свой кабинет.

***

Где же ходит его гениальность? Я зевнула, сил моих ждать больше не было, поэтому схватив сумку, я стала натягивать шубу. Завязав пояс, машинально опустила руки в карманы. Какой-то смятый конверт. Вытащила его. Как ко мне это попало?

Конверт был без подписи и запечатан. Это мне? Или какая-то ошибка? Решительно разорвав конверт, я вытащила вложенный в него листок, спешно пробежала его глазами, потом еще раз.

Не поняла! Где-то внутри меня разорвалась струна, в висках застучало, ноги подкосились. Я беспомощно опустилась на грязный пол. Письмо гласило:

«Элла! Я знаю, кто вы и откуда. Нам нужно поговорить. Это в ваших интересах. В 19–00 в «Монмаранси». Завтра».