Клан - моё государство 3

Глава 5

В домике между Панфутием и Борисовичем разгорелся спор. Выясняли, чей Сашка сын. Борисович утверждал, что Сашка сын Кана, с чем Панфутий был несогласен категорически.

– Ты, Борисович, видно, с ума сошёл,- говорил Панфутий, закусывая.- Мы из одного посёлка. И как Сашка родился, я прекрасно помню.

– Что ты можешь помнить! Ты своих детей, кто когда родился, не помнишь, а его рождение запомнил,- подкалывал Борисович.

Армейские пили и слушали их спор. Им было интересно.

– Весь посёлок неделю пьяным ходил, приборы даже остановили на прииске. Как я такую пьянку мог забыть?- упрямо гнул свою линию Панфутий.

– Вот упрямый вурдалак. Ты меня слушай. Мы с Каном в одном секторе пять годов бок о бок прожили. Санька малый ещё был, когда я стал свидетелем разговора Кана и Ло. Кан просил прислать к нему сына и, неделей спустя, появился Санька и сразу же отметился сгоревшей баней. Он поджигатель был жуткий и проказничал со страшной силой. Когда он появился на опорной базе сектора, мы мигом всё попрятали. Ворюга был такой, что чуть зевнёшь – уже нет под руками инструмента. Тащил всё подряд, что плохо лежит. Мужики в этих безобразиях его поощряли всемерно.

– Это тебе привиделось или глухой тетерев нашептал. Кто, ты мне тогда скажи, Саньке Джугда?

– Джугда Саньку усыновил после гибели Кана.

– Борисович, тебе и в самом деле клин вбило. Кто тогда Санькина мать?

– Вот этого я не знаю,- честно признался Борисович.

– Не знаю,- передразнил Панфутий.- Кан появился в наших местах через два года после рождения Саньки.

– А вот тут ты брешешь. Кан осел у нас в пятьдесят шестом году. За это я голову кладу на плаху. Даже день помню, когда он появился, 3 июля это было. Тут ты маху дал.

– Хорошо, умник. Раз он тут появился в 1956 году, тогда мать Саньки не могла быть невидимкой?

– Ещё раз тебе говорю: Кан просил Ло прислать к себе сына. Тогда Санька и появился,- талдычил своё Борисович.

– Ты, Борисович, кудесник. Не человек – йог. Кого тогда Джугды жена родила?

– Почём я знаю,- пожал плечами Борисович.

– Вот ерунды и не молоти. Брешет он, мужики,- обратился Панфутий к Потапову и Апонко.- Вы его болтовни не слушайте, мне верьте.

– Спорить с тобой больше не буду. Санька из бани вернётся, у него и спросим. Только давай спорить.

– На что?

– Месяц мои дырки будешь сверлить и плюс десять литров спирта,- назначил условия спора Борисович.

– Согласен,- ответил Панфутий.

– По рукам,- произнёс Борисович, и они пожали друг другу руки, после чего неугомонный Панфутий сказал:

– Сдохнешь со шпуром в руках.

– Сам с ним сдохнешь. Сашка врать не станет.

– И то верно, за это оба можем быть спокойны. Его слово железное. Только ты, Борисович, хоть пой, хоть плач, но правда – моя.

– Коль заспорили, то жди молча, когда он из бани воротится, а в спор снова не лезь,- отсёк его попытку продолжить обсуждение Борисович.

– Кан это кто?- спросил Потапов.

– "Чужак" один,- ответил Панфутий, чтобы поддеть таки Борисовича, который пришёл в добычу из охранного корпуса, где был стражником одного из секторов.- Приблуда. Объявился не знамо откель, но ко двору пришёлся.

– Громко об этом не ори,- предупредил Борисович.- Да моли Бога, что стрелки утром отъехали, а то за слова эти по шее бы тебе треснули, не смотря на твою старость.

– За него могли б,- признался Панфутий.- Кан в почёте был. И погиб, как мужик, на посту, что тут скажешь. Но то, что он приблудился к нам, правда. Так что, Борисович, не обессудь.

В домик вошли Снегирь и Сашка.

– Та-а-а-к, деды,- увидев на столе литровую флягу из-под спирта, сказал Сашка.- Дёргайте спать. Засиделись, однако.

– Саш,- обратился к нему Панфутий.- У нас спор с Борисовичем, только слово дай не лгать, а то дело принципиальное.

– Даю,- ответил Сашка, сев на лавку и снимая унты.- И сразу в постель. Оба. Спорщики.

– Ты, чей сын: Кана или Джугды?- спросил Панфутий у него, не говоря, кто из них за кого спорил.

– Кана,- произнёс Сашка. Он соврал, но сделал так специально, потому что Панфутий был из его родного посёлка и не мог не знать, когда Сашка родился. Значит, он спорил за Джугду. Но поскольку при споре присутствовали посторонние этого делать было нельзя, а спор затеять мог только Панфутий, он это любил, и пьянку спровоцировал тоже он. Из-за этого Сашка и солгал, предполагая, что спорили на спирт, это было обычным делом, который Панфутий втихаря потягивал, ему присылали многочисленные сыновья, чтобы наказать вдвойне.

– Примай шпур, козлик,- сказал Борисович и стукнул Панфутия по плечу.- И айда спать, а то не ровен час грохнемся оба в штраф.

– Мама родная!- ошарашено простонал Панфутий.- Чёрт с ними с дырками, но спирт-то за что, Сань?- Панфутий смекнул об подвохе Сашки и, зная строгость того, возражать не стал, отложив повинную в промашке на лучшие времена.

– А ещё и дырки были?- Сашка поднял глаза на Панфутия, тот мигом слетел с лавки на свои нары.- И поделом. Не будешь спорить на то, чему свидетелем быть не мог.

Пьянка на прииске и в самом деле при рождении Сашки случилась жуткая, но времена были уже не те, всё-таки, как теперь принято было говорить на дворе стояла хрущёвская оттепель, но выговоров получили много от начальства. Панфутия же в посёлке не было. Неделей раньше в шахте случился обвал и как раз на смене Панфутия, которого сильно завалило и поломало. Санрейс увёз его в районный центр. Возвратился Панфутий обратно в посёлок только под новый год и на костылях. Эту историю Сашка знал по рассказам старших братьев, двое из которых работали на шахте и один был в смене Панфутия, но отделался лёгким испугом.

В это мгновение в домике появился Левко. Он осмотрел всех присутствующих и увидев, что спящих нет заорал во весь голос:

– Здоров были, мужичьё!

– Ну, наконец-то!- вскрикнул с нар Борисович.- Слава тебе Господи, явился не запылился твой злой демон, Панфутий. Теперь держись.

– Чёрт окаянный,- промолвил Панфутий.

Левко приходил весной и за три дня, что пробыл на шахте, достал Панфутия до белого каления. Проне пришлось гнать малолетнего бандита прочь туда, куда Левко направлялся. То есть, сдавать экзамены.

– Ты дед не чертись,- укорил Панфутия Левко.- Кто старое помянет, тому зубы вон,- и протянул старику руку для пожатия.

– Что ты снова от меня хочешь?- оскалился Панфутий.

– Я, Панфутий Иванович, как дочку твою узрел, всё, все обиды нанесённые тебе беру назад. Привёз тебе от неё письмо и гостинец,- Левко шмыгнул носом.

– Ухажёр сопливый,- констатировал Панфутий, усаживаясь на нарах.- Давай письмо. А что за гостинец?

– Спирт,- ответил Левко.

– Много?- спросил Борисович.

– Десяти литровая канистра.

– О-о-о-о!!!!- застонал Панфутий, как от зубной боли.- Шайтан-байтан.

– Чего он, Саш?- обратился Левко к Сашке.

– Только что он Борисовичу как раз десять проспорил. Пять минут назад. Однако, есть Господь, но видать косой, не у всех грех видит, а выборочно. Чем-то ты ему, Панфутий, насолил,- поддел старика Сашка.

Когда все дружно отсмеялись, Левко, сделав серьёзное лицо, сказал Панфутию:

– Панфутий Иванович, я и правда за свои деяния раскаиваюсь. Кому ты проспорил мне дела нет. Тебе велено передать, ты и получишь. А на счёт ухажёра ты хватанул. Мне до твоей дочери не дотянуться. Пока я подрасту, она уже десяток детей народит. Королева. Потому канистру и привёз, что красоте такой отказать не смог, хоть эта ёмкость и была мне в обузу.

– Мне гостинца не было?- спросил Борисович.

– Есть всем. Только я не дотянул. Оставил снегоход в десяти километрах. Порвал бак запасной о валун. Запас вытек, а, в основном, не хватило. Топайте, коль вам к спеху по моим следам и упрётесь.

– Сань, Проню пошли,- предложил Панфутий.-У него сейчас смена закончится. Пусть сбегает. Ему на пользу просквозиться, да думаю, и в охотку.

– Чё он тебе побежит?- ругнулся Борисович в полголоса.- Ему там гостинца нет. Сами сходим после своей смены.

– Проне тоже есть,- сказал Левко.

– Да ну!- не поверил Борисович.- От кого?

– Тайна,- не стал разглашать секрета Левко.- И не один, а целых три. Думаю, что сходит.

– Тогда спим, Панфутий. Проня ходок ловкий. До нашей смены обернётся.

– Эт точно,- Панфутий стал укладываться.- Ладно, Левко, принимаю извинения. Как она там?

– Нормально,- ответил Левко, присаживаясь к столу.- Если дочь имеешь в виду. А канистра тоже в норме, хоть я и хотел было её плеснуть вместо бензина, но не решился. Уж больно хороша дочка.

– Я в смысле, есть ли кто у неё аль нет.

– Человек шесть возле дома крутилось, но, видно, они друг дружку стерегли. Когда я появился, они разошлись. А в доме я не был, в баньке ночевал.

– Значит сама,- произнёс Панфутий.

– Как съездил?- спросил Сашка у Левко, наливая в миску суп.

– Не густо. Два месяца пыль нюхал. Влезло на сорок шесть стержней. Я в Швейцарию смотался, потому и задержался малость. Спешить было некуда, по сводке тут метель мела. Иван сделал копии. Одна со мной, одна в машине, одна в хранилище, одну заложили в "дейту".

– Как там в Кремле?

– Тихо. Архив в пыли. Я в четыре захода по две недели каждый там отработал. Грязь страшная. Помещение к хранению не приспособленное, сваливали там, где нашлось свободное место. Не умеют у нас хранить, что тут поделать.

– По вентиляции лез?

– Первый раз да. Потом другим макаром. Я, Саш, кое-что оттуда вынес, хоть ты мне строго настрого и запретил.

– Зачем?

– В третий мой приход туда, появились двое. Я под лавкой сидел с ними рядом, пока они беседовали. Дело в том, что реестров на этот архив нет. Имевшийся в наличии, кто-то из прежних потянул. А в это помещение добавили кое-что из здания ЦК партии, когда после августовского путча сортировали там спешно. Свалили насыпом и тоже без описи. Грех было не воспользоваться.

– Приходил кто?

– Человек из президентской команды приводил назначенного на должность архивариуса. Прежний умер пять лет назад и вот только теперь надумали взять нового.

– В помещении был кто-то в последние годы?

– Да. Шарили в секторе, где документы касающиеся Германии. Видимо искали тайные протоколы к договору Молотов-Риббентроп, а всё остальное в огромном слое пылюки. Смотреть там действительно нечего. Барахло.

– Где брал и сколько?

– Только из поступивших из ЦК. Взял много. Где целую папку, где отдельные листы.

– Язву не нажил?

– Мне мужики из прикрытия космические сублиматы достали. Питался, что тебе в пятизвёздочном отеле.

– Кушай, и спать ложись.

– Так и хочу сделать. Устал,- Левко подвинул к себе миску и стал хлебать.

Сашка достал из внутреннего кармана куртки две плитки шоколада "Особый" и положил на стол перед ним. Левко благодарно хмыкнул, улыбнулся и закачал головой.

– Что так смотришь, Валерий?- спросил Сашка, подметив, что Потапов отнёсся к его действию с шоколадом с некоторой усмешкой.

– Это в виде поощрения за хорошую работу?

– Как хочешь так и суди. Ты своим детям делаешь подарки? Конфеты привозишь. За что?

– Так они мои…,- Потапов осёкся на полуслове.- Ну, в общем да… Я понял,- смутился Потапов.

– И он мой, хоть не родной, но ближе чем сын. Это не поощрение. Просто даю и всё. Что-то вроде знака отцовского внимания. И не в воспитательных целях. Мне в своё время, когда я пахал с малолетства по большому счёту, все мужики: и добытчики, и стрелки, и стражники возили непременно плиточный шоколад. Это что-то ритуала уважительности за труд, за мужество, за способность нести нелёгкую ношу с детства, этакая сладкая пилюля. Он сам себе может купить сотню в день, ему финансы позволяют, но не делает этого. Приятнее когда дают. И ему и мне, кстати.

– Извините, Александр. Я уже понял. И именно так, как вы мне объяснили. У меня реакция заторможена. Я ведь не вы,- оправдался Потапов.

– Никогда не извиняйся, Валерий. Слова не стоят в этом мире медного гроша, ибо наши неправильные поступки стоят окружающим нам людям самого дорогого – жизни. Подчеркнув, что твои родные, а мои нет, ты меня не обидел. Мы тут все больше, чем родня. Есть симпатии, бывают порой и конфликты, мало ли что может быть в большой семье. Нас роднит: общее дело, воля и кровью завязанные в узлы узы. Первое обязывает нас придерживаться определённых дисциплинарных принципов, состоящих из многих табу, которые распространяются на всех без исключений. Закон един. Второе это воля. Ты можешь прийти к нам и это будет твой выбор, свободный, но примут тебя только в том случае, если за тебя поручатся как минимум три человека. Ты можешь уйти от нас и из дела, но обязан будешь хранить тайну. При уходе ты никому ничего не должен, но и тебе никто ничем не обязан. Пожизненная доверительность.

– Так полагаю, что не каждый получает такое доверие?- спросил Потапов.

– Многие живут рядом с нами, знают о нашем существовании, но к нам никто из них не попадёт никогда.

– Могут заложить?

– Как бывает в жизни: один драчлив, другой обидчив, третий горд, четвёртый жаден. Иногда многие отрицательные черты в одном человеке сходятся. Главным мерилом у нас считают работоспособность, трудолюбие то бишь. Способностью терпеть похвастаться может не каждый. Вы с нами прожили месяц и поняли, что особо-то стремиться к нам нечего. Гнуть спину даже за большие деньги не каждый готов.

– Мы так поняли, что тут у вас оплата оригинальная. Мне лично слышать о таких формах оплаты не доводилось.

– Здесь общак, сборный, наёмный, сдельный, премиальный, контрактный, хозяйский, технический, должностной,- перечислил Сашка.- Всего в комбинаторике если всё брать, то около сорока способов оплаты задействовано. Но вас интересует, как и любого в этой стране: сколько получается в месяц?

– Примерно.

– Я вам назову ту сумму, которую вы заработали, можете быть уверены, что вы в равной доле, как и все мы, за двадцать шесть дней. Имею в виду вас троих,- Сашка посмотрел на армейских.- Вышло по шесть тысяч семьсот семь долларов. С вас, правда, высчитана сумма питания. С них нет. Они верны принципу и традициям войска Чингисхана, каждый кормит сам себя в пути. Но, поскольку у нас стол общий, то они проголосовали харчи оплачивать отдельно из своего заработка, хоть я и предлагал эту часть расходов взять на себя. Их поступок – маленький штрих, показывающий их степень свободы.

– Не густо,- оценил Потапов сумму, глядя на свои изувеченные порезами руки.

– Смотря чем мерять,- не согласился Сашка.

– Я имел в виду нынешние цены в стране,- сказал Потапов.

– Цены в этой стране определению не поддаются. К примеру хороший снегоход стоит двенадцать тысяч долларов, а автомобиль около пяти тысяч. Мне в этих краях авто не нужно сто лет, но и снегоход я за двенадцать купить не смогу. Посредники, что его привезут, сдерут с меня двадцать. Если кто-то из наших захочет иметь снегоход, мы его доставим ему за двенадцать и платы за услугу брать не станем,- пояснил Сашка.

– А кто платит за доставку?- спросил Потапов.

– Никто не платит.

– Как так?

– Проценты платят. Пятнадцать годовых по простому вкладу и двадцать по долгосрочному. Вот с них и берутся.

– С каждого лично высчитывается?

– Лично, но с общего котла. В этой части расходования средств тоже есть много способов. Куда, как, вид транспорта и прочее, и прочее.

– Так это же целое министерство финансов надо иметь!- удивился Потапов.

– Зачем,- Сашка налил Левко чай в кружку.- Одной головы достаточно. Вернее одних мозгов, но общих. У нас каждый знает эту бухгалтерию. Она только с виду сложна, а когда ты в ней зубы съел, то всё просто. В программе обучения, что предложена вашим сослуживцам, есть и такой раздел – финансы. Правда, там мы обобщили немного и даден он в жесткой форме, ибо нашей, а она гибкая, вам не понять. К ней можно прийти, наработав опыт.

– Абсолютно каждый должен знать бухгалтерию?

– А почему нет?- Сашка пожал плечами.- Это необходимо, чтобы не водили за нос. Я с десяти лет вёл свои дела, коллективные и в кумпанстве.

– Кумпанство это что?

– Это артель. Вот шахта – это артель. На сегодняшний день в неё вложено сорок миллионов долларов. Вкладчиков тут шесть. Говоря нормальным языком пять юридических лиц и одно лицо физическое. Что и есть кумпанство.

– И прибыль согласно процентов?

– А как же.

– А работающие мужики?

– Они организовали сборную команду наёмников, в которой я тоже наёмник, но в должности управляющего, что прибавляет к моему заработку пятьсот долларов в месяц. Все мы составляем одно юридическое лицо, чтобы в последствии получить прибыль на всех поровну, из той части, что нам положена будет. Она составляет десять процентов от всей прибыли.

– А если не будет прибыли?

– Случиться может и так, хотя врядли. Но на крайний случай мы все сбросились на страховой фонд и убытка, если что-то случится, никто из работающих не понесёт.

– Предполагаемая прибыль на сколько тянет?

– Миллиардов на десять,- ответил Сашка.

– Долларов?!

– Конечно. Кто же в рублях считать станет,- ответил Сашка и, увидев отвисшую челюсть Потапова, спросил:- Что, много?

– Ещё бы!

– В переводе на чистое золото это 870 тонн. Столько добывает Россия в течении шести лет, если брать массу добытого в этом году, что составило около 140 тонн. Им надо вложить 9 миллиардов долларов, чтобы добыть эти злосчастные 870 тонн, а из оставшегося миллиарда государство в виде налогов заберёт 870 миллионов долларов, значит, прибыль составит 130 миллионов. Мы вложили в шахту 40 миллионов долларов и получим прибыль в 10 миллиардов долларов. Она, как вы понимаете, прибыль – чистая. Налогов мы не платим. Шахта будет работать два года, после чего мы оборудование перекинем на рудное месторождение золота, и оно ещё принесёт всем нам прибыль, ибо к тому времени мы будем в паях и на него. Добытого германия хватит для полного удовлетворения всех на мировом рынке сроком в пять лет.

– Десять человек добудут пятилетнюю мировую норму потребления!?- не поверил Потапов.

– Ну, а почему нет?

– Это, ни в какие рамки не лезет.

– Если сюда пригласить лучших геологов мира и им показать это месторождение, то они не поверят. Я сам до сих пор в замешательстве. Японцы покупают у России угли и извлекают из них германий по очень дорогостоящей технологии, прежде чем сжечь их в топках теплоэлектростанций. Наша планета слабо изучена с точки зрения геологии, а эти края – белое пятно. Тут никто раньше не прикасался. А по поводу десяти человек, так мы применили новейшие технологии, а по объему работы физической мужики делают столько, сколько на обычной маломощной шахте по добыче рудного золота. Всё дело в содержании германия на тонну породы.

– Не боитесь, что вас тут накроют?

– Ни нас, ни оборудование никто взять не сможет. При любой раскладке мы исчезнем отсюда за час до прибытия групп захвата, а оборудование заминировано.

– Так могут пугануть, чтобы вы рванули?

– Мы не глупые и заминировали так, что рванёт в тот момент, когда в шахту полезут.

– Погибнут безвинные, выполняющие приказ.

– Абсолютно верно. Если так случится, мы всех по цепочке отдачи приказа закопаем. Ты ведь знаешь, что у нас есть, чем дать по голове. Даже в Кремле достанем в подземном бункере.

– Вам легче. Видел я, как ваш боеприпас взрывается. К тому же мощность, вроде, не ограничена,- Потапов щёлкнул пальцами.

– Ядерное – мелюзга в сравнении с тем, что у нас есть в заначке.

– Наверное, сильными себя чувствуете при этом безмерно?- спросил Потапов.

– Мы, Валерий, во всемирные властители не набиваемся. Глупая цель. Мир можно завоевать, но управлять им не сможет никто. Общий уровень низкий. Чтобы удержать в рамках приличия, надо будет убить пару миллиардов человек. На такое мы пойти не имеем права.

– А могли бы теоретически?

– Левко,- Сашка подтолкнул сидящего рядом,- можем?

– Нет,- ответил Левко.- Технически да, без вопросов. Психологически – нет. Готовиться к такому делу надо долго. Уж больно разрушителен будет для мира этот подход. В число двух названых Александром попадают почти все научные кадры, управленцы, религиозные деятели всех конфессий, бизнесмены, банкиры, промышленники. Без этого класса утонет мир в дерьме и подохнет от голода, – он встал из-за стола и пошёл к свободным нарам, стоящим рядом с нарами Снегиря, который лежал и слушал беседу. Усевшись на нары, Левко спросил:- А вы сильно крови жаждете или имеете желание властвовать?

– Отвечай, Валерий, это к тебе вопрос,- Сашка хитро улыбнулся.

– Наши желания не сходятся с нашими финансовыми возможностями,- ответил Потапов неопределённо, как ему казалось.

– Средства,- бросил Левко, раздеваясь для сна,- не есть необходимость. Достаточно иметь в руках идею, которая бы устраивала всех, ну или большинство. Деньги и мозги, а идея это, в конечном счете, мозги, стоят одинаково. Что из них первично, а что вторично не знает никто. Споры об этом дьявольском существе идут беспрерывно последние три тысячи лет. Ульянов имел мозги, кривые правда, но не о том речь, и сделал деньги, которых не хватило на мировую революцию. Соратники разворовали. Сучьё поганое. Сильно жадные были до золота. Кстати, это ещё и показатель того, кого надо брать в дело, а кому лучше всего сразу сказать до свидания.

– А Маркс?- закинул крючок Потапов.

– Что о нём сказать? Мозги он имел приличные. Мужик сильный. Энгельс тоже ему подстать, крепенько подкованный дядька. Но они теоретики. Таланта организаторского не имели, да и не стремились они к проведению своих идей в жизнь. Они себя хорошо чувствовали в той жизненной нише, в которой обитали – мелкобуржуазной, как теперь принято говорить. Их жаба воплотить не донимала. У них был мудрый философский подход к реальности. Вон, сколько древние греки нам оставили теорий, школ. Мы потому про эти их мечтания знаем, что никто не воплотил и дальше дискуссий не пошёл. Если бы каждый из них пёрся бы, как Ульянов, то до нас не дошла бы ни одна. Стёрла бы их история и идеи их канули бы в лета,- Левко лёг.

– Коммунистическая идея тоже исчезнет?- не отставал Потапов.

– Эта будет жить, но пока, как неудачный исторический опыт тех, кто не смог правильно провести в жизнь. Хреновых воплотителей этой идеи вы ведь не стёрли в порошок, хоть и было, честно говоря, за что. В древние времена нравы бытовали страшные. Вырезали всех подряд,- ответил Левко.

– Дети Христовы ведь выжили?- упрямо гнул своё Потапов.

– Так и дети Хама тоже не затерялись. Ну, что с того? Зрелище-то очень жалкое: богатые пастыри и нищая паства. Чему возрадоваться? Вырождению? И в идее коммунистической, и в христианстве, и в исламе, и в буддизме, и в язычестве есть приемлемые истины. Только всё это выродилось. Мирские пастыри, что ныне правят, как и духовные в золоте, а народ в дерьме. Всё, спать хочу,- Левко завалился на бок.

– С ним не поспорить,- признался Потапов.- Уж явную больно правду-матку режет. Про пастырей красиво загнул.

– Ну что, Валерий,- Сашка посмотрел ему в глаза.- Счислил, сколько тебе надо на своё дело. Сумму мне говори, остальное не надо.

– Подробности тебе не интересны?

– Нет, Валерий. Не интересны. На кой они мне ляд нужны? У меня свои девать некуда. Сколько?

– Десять миллионов долларов,- назвал Потапов.

– Десять не деньги. Нет, мне понятно, что вы все как один аскеты… Для меня это не сумма и я мог бы вам её дать, но прежде выслушай внимательно. Когда вы сможете иметь доход одному Господу известно и будет ли он вообще до того момента, как вас посадят.

– Этого, положим, может и не случиться.

– Я к слову, чтобы акцентировать отдаленность получения вами прибыли. Не обижайтесь. Ведь опыта зарабатывать средства у вас нет.

– Я понимаю твой сарказм, Александр, но…

– Какой тут к чертям собачьим сарказм, когда у вас все без нормальных квартир,- перебил Потапова Сашка.- Команда у тебя в сотню человек, а это уже тянет на пять миллионов только по жилью, но есть ведь ещё потребности в чём-то?

– А сколько, ты думаешь, будет достаточно?

– Пятьдесят это минимум.

– Столько я взять не могу. Остановимся на десяти.

– Почему не можешь?

– Не вытянем. Ты же проценты положишь.

– Чудак человек! Я не собираюсь финансировать мыльные пузыри. Под твоё дело я не дам ни одного цента из своих средств.

– А чьи дашь?

– Ваши же и дам.

– Не понял? Как наши?- Потапов был в растерянности.

– Видишь ли, Валерий,- Сашка положил руки на стол.- Летом 1991 года ко мне приезжали Гунько и Евстефеев. Приезжали до попытки путча. Я их уговорил сделать кое-какие комбинации на случай крайний. Одним словом, предложил страховку на будущее. То, чем они располагают в Москве, не мои средства, они ваши общие. Такое условие в договоре я поставил. Деньги эти чистые, не ворованные. У тебя на них и у твоих людей есть полное право. Вы числились в условиях договора. Почему вы до сих пор не получили ничего – я выясню. Евстефеев пока не получил тоже, как и вы оперативные.

– Подожди, Александр,- остановил его Потапов.- Во-первых, я с тобой не договаривался. Во-вторых, нас не спросили об участии в таком договоре. Так зачем о каких-то там средствах вести речь? Я пришёл к тебе, а не к ним. И хочу договориться с тобой.

– Зачем тебе мои деньги, пусть даже десять миллионов долларов, когда у тебя есть свои. Ты нормальной реальности не понимаешь или не хочешь видеть? Тебя что собственная мораль давит?- Сашка снова посмотрел Потапову в глаза.

– Давит,- ответил тот.

– Значит, от своей доли отказываешься?

– Отказываюсь,- отрезал Потапов.

– Тогда езжай домой, бери шесть соток огорода и, засучив рукава, копай своё собственное будущее. Можешь организовать колхоз, поскольку вас много с семьями наберётся. Но с кондачка не решай. Возвращайся и посоветуйся со своими. Расскажи им как и что, сколько есть средств, возможно, они не пойдут с тобой. Ты решать за них не имеешь права, даже если они тебя наделили такими полномочиями. Это слишком тяжёлый груз ответственности перед людьми. Об этом помни. Ещё вопрос о связи, которой ты не воспользовался для разговора со мной, а приехал лично. Если вы остаётесь в деле, то имеете право пользования ею, а если уйдёте, правда говорят: насильно мил не будешь, то мы вас отключим.

– Поясни толково про дело, в котором мы должны остаться?- попросил Потапов.

– Мы все связаны круговой порукой без подписей. Это ясно?

– Да,- кивнул Потапов.

– Нас с вами свела реальность и повязала мёртво. Вот сидит Павел и смотрит на меня угрюмо. Он потерял на дороге друга и я не собираюсь ему объяснять почему. Ему же ответ нужен этот непременно. Я с ним объяснюсь потом. Вы мне сто лет не нужны были. Ни тогда, ни сейчас. Вы же видите, чем мы тут занимаемся, чем живём. Ну, к чему вы нам? И покупать вас, тем более расплачиваться я вами – я не собирался. Мне было проще пареной репы всех вас закопать, но видел я, что вы хорошие мужики, нормальные, честные и посодействовал вам. Помог тем, что вы сами хрен бы додумались сделать. Средства эти большие и хватит на всех. Даже если каждый из вас соберётся строить своё индивидуальное хозяйство. Причём мне не важно какое. Хоть свой скобяной завод построй и работай. Создай рабочие места для своего народа, пусть не очень много, но хотя бы сотню. Ясно?

– Это – да,- опять кивнул Потапов.

– Так я поступил не из благих намерений. С расчётом. Вот есть хорошие мужики, я им помогу, они построятся, всё больше в этой стране будет порядочных людей. Я только из этого исходил. Ко всем вам без сносок на звания и должности. Панфилов мог бы и сам обзавестись бригадой солидной, у него связей море. Ты тоже кое-что мог бы, а молоденькому лейтенантику кто в этой стране даст такую возможность – своё дело делать? Я прав?

– Вполне.

– Это и есть дело. А система, которую я упомянул и назвал круговой порукой – это чистая круговая порука, нас ни к чему не обязывающая. Подчёркиваю тебе, Валерий, без подписей. Слово дал и держи. Средства делались для того, что честному в армии не усидеть, выпроводят рано или поздно в отставку, что собственно и случилось,- Сашка прикурил папиросу.- А про десять миллионов в долг я с тобой разговаривать не хочу. Такую сумму вы можете вытрясти в течении дня из любого авторитета в Москве сами.

– Так они же грязные!

– А те, что ты у меня просишь, они что, чистые?- у Сашки удивлённо поднялись брови.- В моих есть всё. Даже наркотики и то есть. Ты лучше скажи, что сам мараться изначально не хочешь.

– Мне крыть не чем. Ну почему ты во всём прав?

– Не знаю.

– Но меня ты не желаешь понять.

– Как мне тебя понимать, если всё сводится к деньгам. Я своих просил вас сюда доставить для того, чтобы вы поняли, как тяжело хлебушек достаётся. Тяжко?

– Очень,- признался Потапов.- Долго я бы не выдержал.

– Выдержал бы. Наличие мозгов, даже если они золотые, не обеспечивает покоя и нирваны. Чтобы тобой каторжным трудом заработанное давало прибыль, надо приложить ещё более каторжный труд и к тому ж с риском.

– Это понятно, ведь живчиков на твой кусок лакомый достаточно.

– Их слишком много, Валерий. Вот, чтобы не съели и надо голову иметь. Тебе, будь у тебя десять миллионов долларов, башку открутят только за то, что ты честный и капитал у тебя не грязный. Дать тебе свои десять я не могу. Мне обучение Левко стоило десять. Он, кстати, всех вас утрёт. Лучше я ещё десять на обучение такого же бандита истрачу, хоть это и долго по времени, чем тебе дам, будь ты самый порядочный из всех мужиков.

– Паш, а ты что думаешь?- обратился Потапов к Апонко.

– Да ни хрена я не думаю. Всё во мне смешалось. Я походил с Жухом в одну смену, посмотрел как он работает, его отношение к делу увидел и мне заклинило в голове. Даже вопроса сформулировать и то не могу, чтобы спросить у него: ну на кой чёрт он так корячится. Ради чего? А ты у меня про какие-то пустячные вещи спрашиваешь: брать или не брать деньги? Я вообще теперь сомневаюсь, сможем ли мы с деньгами или без них, что-то своё построить с нашими куцыми знаниями. Жух после смены читал на нескольких языках до полусотни книг в день, хоть после смены руки не поднимаются и глаза слипаются. Это не работа – это сущая каторга. Я в их деле под себя нишу приискивал, так ради интереса, и места себе не нашёл. Правильно ты подметил: даже в добыче бы не удержался. Ну, как тут своё строить? Только не думай, что я против. Я обеими руками за. Но как? Мы ведь полудурки чистой воды. Что мы умеем? Можем здание штурмом взять с огромными потерями, для чего ухлопали всю свою жизнь, думая, что это важно. Выясняется, что главное было совсем не это. Нет, то, что мы делали, было необходимо, но в той ли степени, как мы раньше считали. Кого я двадцать лет защищал? Народ? Нет. Абстракцию какую-то. А нынешнюю власть я и подавно защищать не хочу. Бороться с ней не знаю как, но готов. В меру своего умения и способностей,- Апонко говорил, низко наклонивши голову к столу.- Перемешалось всё во мне. Сейчас домой вернёмся, а там житейские заботы навалятся, бытовые, и так всё скрутится, что Богу одному известно, где выплеснется.

– А это уже известно,- откликнулся с нар Снегирь.- Сядешь в лагерь.

– Почему?- Апонко поднял голову и повернулся в сторону Снегиря.

– Я легко отделался. Мне суд два года условно влепил. Землю я хотел получить, Паша, фермером мечтал стать, а мне аппаратчик в райисполкоме предложил содействие, но за взятку. Выкинул я его в окно. Хорошо, что первый этаж да зима. Он синяками отделался. Землю мне правда дали, но такую, что пахать и сеять её нельзя, на ней даже бурьян не растёт – пустыня. Так моё дело в захолустье, а ваше в столице. Там известное дело чиновники в больших домах, высоких. Тот, кого ты выкинешь, когда замкнёт в башке, убьётся. Пятнадцать лет срока у тебя на лбу написано,- Снегирь рассмеялся.- А я строить с вами не буду. Но и из системы, коль в неё попал, выходить не хочу. Если Александр разрешит, у меня семьи нет, ехать пахать свой пустырь охота пропала, я тут останусь. Не на совсем, временно.

– Тебе хорошо,- сказал Апонко.- Тебя ничего не держит. Я тоже хотел бы остаться. Уютно тут и отношения между мужиками человеческие, порядочные, но остаться для меня не выход. Не знаю я, что есть выход.

– Вас никто не торопит. Сами вы себя поторопили. По причине мне понятной. Я вам свой опыт поведаю. Он достаточно мудрый. Чтобы многому научиться я готов был пойти в услужение к дьяволу и ходил. Что тут плохого и позорного, что я так делал? Не боялся я испачкаться там, где можно приобрести реальный опыт, лез во всё. Вы хотите что-то собрать, не учась. Строить тем, что есть в данный момент времени в наличии,- Сашка указал пальцем на лоб,- здесь.

– Предлагаешь сидеть в общем доме вместе с Панфиловым, Гунько, Евстефеевым и остальными?- спросил Потапов.

– А почему нет?- Сашка картинно развёл руки в стороны.- Они что, плохие? Или чужие? Когда будете сидеть скопом, хрен к вам кто сунется. Пока вы сильны кучей, числом задавите. Только из-за одного этого надо сидеть под одной крышей. Окрепните, отойдете. Сидят же не просто так. Учатся. Заявите свои намерения и вперёд. Разве кто против? Я уверен, что никто не будет возражать.

– Заявить намерения это?- посмотрел Потапов недоверчиво.

– То и значит. У вас своё видение проекта. Вот вы об этом и заявляете. Проект – это своё собственное дело. Всего-то. Заявка это показатель того, что возможно в будущем вы отделитесь, отпочкуетесь, что не должно сделать вас врагами с оставшимися. При заявке, даже сидя под одной крышей по общему делу, вы имеете право полное клепать своё дело,- определил Сашка.

– Наши этого не поймут,- замотал отрицательно головой Апонко.- Принцип единоначалия не даст.

– Даст. Оглашаю последние данные. Евстефеев договорился с одним из наших о совместном проекте, где стрелок предложил ему долю. Евстефеев же об этом уведомил всех, ну кроме вас, конечно, вы же отсутствовали. И его никто не стал упрекать за этот ход. Вы поймите, что может быть как угодно. Я торчу тут, хоть и участвую в десятках проектов на паях своим капиталом, мозгами. Подключаюсь частенько в работу, но последнее время на последнем, как правило, этапе. Вот стрелки наши из охранного корпуса тоже поступают так. Когда три-четыре стрелка собираются всегда идёт дело быстрее. Это что-то страховки риска. А вы как представляете то сообщество, которое хотите построить? Какие у него должны быть условия: с собраниями и общим голосованием по каждому пустяку.

– Хотя бы и так,- ответил Потапов.

– Если вы таким путём двинетесь, то будете всю оставшуюся совещаться по поводу и без повода. И верховодить будет Потапов, потому что он – командир. Я прав?- Сашка стал улыбаться.

– А вы на совещания не собираетесь можно подумать?- обиженно произнёс Потапов.

– Тяжело мне с вами, мужики. Вы умные вроде люди, грамотные. Умеете читать и писать, даже говорить вас и то правильно научили, а думать и понимать – нет. У нас жесткий закон. Даже его гибкость не даёт повода усомниться в жестокости. Ему подчиняются все. Поголовно. Это необходимость. При этом нигде, ни единым словом, не упомянуто единоначалие. Нет и совещательных органов. Есть далеко идущие стратегические вопросы, в разработке которых принимают участие все. Коллективный разум, оговорюсь – разум – даёт многое, но пользоваться им можно только тогда, когда сидят за столом равные. Изменить же букву закона, параграф ни имеет права никто, подмять тем более.

– Консерватизмом попахивает,- усомнился Потапов.

– В сказанном мной есть слово гибкий. Только гибкость вытекает из реальности сиюминутной. Вот простой пример. В некоторых районах, там, где были определённые интересы и условия, мы ставили к власти своих секретарей партии, но исключительно из-за боязни пролития большой крови. Пункт о смене власти, если она дерьмовая – у нас есть. Ульянов, надо отдать ему должное, подметил точно: "Верхи не могут, а низы не хотят жить по-старому". Только он в своих исканиях подходов к смене власти, определив условия смены с упором на военный переворот, сам спровоцировал эти условия, которых в державе не было. В отличии от Ульянова мы можем сменить власть в стране гораздо быстрее и меньшей кровью, но в течение примерно ближайших десяти лет. Потом уже будет невозможно. Сразу скажу почему. Наш народ ещё на перепутье, когда можно загнать силой в любую пещеру, но через 10 лет этого уже сделать не сможет никто. Итак: можем сменить и удержать, а что проку? Будет то же, что и при Сталине: кровь рекой, смерть, каторжный труд во имя великого будущего. А кто даст гарантию, что сейчас хуже, чем будет при нас, когда мы прийдём к власти? У нашего народа извращенное понимание власти. Для него та власть своя, при которой он не особо напрягаясь, имеет пожрать, выпить и что-то одеть на себя. Другая ему не нужна. Труд – первооснова благополучия, в нашем народе приоритет не получил. Мы можем работать, засучив рукава только при большой опасности или под дулом автомата. Когда труд станет добровольной нормой, тогда мы станем богаты, при условии, что сможем вырастить достойную смену и выучим талантливых для управления страной, которые не дадут продать по дешевке наш каторжный труд, а сумеют нами нагорбаченное удвоить, утроить и снова хорошо пристроить. Вот Павел сказал, что был удивлён, увидев, как работает Жух. Это у всех наших такая субстанция. Их не учили по-другому. Это в крови с детства. Они в пургу могут весь земной шар обогнуть и не пропадут.

– Да уж,- перебил Сашку Апонко.- Это мы своей шкурой прочувствовали, хоть потом и выяснилось, что мотали километры зря.

– Меня Снегирь спрашивал для конспирации, мол, да. Да. Для проверки. Человек не умеющий найти ошибок в прошлом – лишён мозгов. Это тест. Так мы проверяем иногда и друг друга. Вот аскетизм это что? Мне часто этот вопрос задают, когда узнают, что у меня при моём богатстве нет дома, машины, виллы, яхты и прочего. А у меня аскетизм заложен был от природы и условий. Да я много зарабатывал, но куда в такой глуши мне их было девать? Я когда ушёл из своего родного клана, то у меня было сорок кило золота и пистолет. Всё. Ни одной копейки денег. Я вечный скиталец, наверное, это судьба такая. И вечный трудяга до мозга костей, этому тоже с детства обучен. Сколько на счету в моём банке средств мне не суть важно. Да, они эквивалент чему-то. Чему? Я не знаю чему, но мой банкир говорит, что деньги – эквивалент человеческой хитрости и средство эксплуатации человека человеком в рыночной форме хозяйствования. Может он и прав, но то, что деньги не являются эквивалентом труда, за это я ручаюсь и вы, проработав с нами месяц, надеюсь, в том убедились окончательно,- Сашка посмотрел на Потапова и Апонко вопросительно.

– Вполне,- Потапов поднялся и направился к печи, где задвинул чайник на середину.- Вопрос не по теме.

– Давай,- ответил Сашка.

– Вот так с пистолета и сорока кило ты поднял огромное дело? Сам, один?

– Сорок кило – это по тогдашним ценам восемьсот тысяч. Немало, однако,- Сашка ухмыльнулся.- Через год я уже имел семьдесят миллионов. А ещё через год уже один миллиард, но то были просто бумажки и лежащий мёртвым грузом металл. Ни заводов, ни науки у меня не было.

– Ничего себе темпы!- Апонко открыл рот от удивления.- Как же это возможно?

– Дело не в возможностях. Я хотел построить своё, а для этого мне были необходимы две вещи: начальный капитал и информация. Без информации сожрут в этом мире даже с деньгами. Деньги я сделал всеми правдами и неправдами, а за информацией потащился туда, где она водится в полном объёме,- ответил Сашка.

– В архив КГБ,- констатировал Потапов.

– Именно. Просидел там два года, пока не собрал всё мне необходимое. Информация дороже всех капиталов мира. Пока я там ошивался, мои компаньоны продолжали работать, ведь тогда уже я был не один. Смог найти двоих надёжных людей. Оба уже умерли, увы. За два года они подняли миллиард до четырёх с четвертью, а выскочив из КГБ сухим, я сразу срезал ещё полтора с кое-кого. Я говорю: имел, сделал и так далее, но это не значит, что я считал и считаю эти средства своей собственностью. Нет. Они составили краеугольный камень, о котором так хорошо писал Маркс, знавший, что золото – металл власти, он же из древнего рода ростовщиков. Деньги добытые надо было отмыть, а имея информацию, это оказалось сделать просто. Первые миллионы я добыл, убивая и сея смерть, чтобы расчистить один из золотодобывающих регионов страны от скверны. Вы же читали дело. Или нет?

– Значит, это твои покойники?- произнёс Потапов.

– А тебе их жалко?

– Отнюдь.

– Мои. Только в деле числятся не все. Всего мне пришлось убрать по Советскому Союзу почти пятьсот человек, многие из которых просто пропали без вести. В деле зафиксированы только те, кто имел вес, а мелочь всякую не учитывали. Когда убиваешь авторитета, то его место занимает кто-то из его приближённых и так по цепочке. Цепочки эти были длинными, так что убирали всех. И хвостов я за собой, так выясняется, не оставил.

– На Кавказе работать не боялись? Там же кровная месть?- спросил Потапов.

– Срать я хотел на их месть. Наличие в руках автомата ещё не гарантия наказания и умения из него стрелять. Я сюда с Кавказа никого не приглашал. Сидели бы у себя, занимались своим и были бы целы. Ты знаешь, сколько в Дагестане живёт народностей?- спросил Сашка.

– Нет,- ответил Потапов.- Говорят много.

– Там, что не селение – свой язык, своя культура. И я не поленился там побывать и изучить языки. Но Дагестан привёл для примера, так как там более пятисот народностей, а это много больше, чем на всём остальном Кавказе вместе взятом. Что мне с их кровной мести? Чтобы убить, надо найти. Псы бывшего шефа Скоблева до кровавых мозолей ноги стёрли, чтобы меня найти и голову мне открутить, и что? Где они теперь? Все лежат на престижных кладбищах Москвы, но никто из их родственников за их смерть не подпишется. Законов же их я придерживаюсь неукоснительно, потому что они от жизни и проверены веками. Какая может быть кровная месть, если два бандита что-то не поделили и один убил другого? Когда убивают безвинного, вот тогда кровная месть. Вообще-то кровная месть имела перегибы, когда убивали женщин, стариков, детей. Убить старика на Кавказе – вне понимания, вне закона. Тот, кто это сделал, объявляется родовым кланом, к которому убийца принадлежал – отверженным и его имел право убить любой, кто первым встретит, как паршивого пса. Обычно перерезали горло. Но это всё в прошлом и теперь почти повсеместно забыто. Времена меняются. Я отвлекся. Для чего я бомбил? Чтобы вложить. Не для того, чтобы жировать. Мы готовили трудяг в науке, финансах, производстве. Экспроприируем у тех, кто, наворовав, употребляет на глупость. Глупость это: виллы, дачи, машины, тёлки, кольца, дорогие коньяки. Мир не так богат, чтобы это позволять избранным сектантам. Все они сектанты, у них один Бог – деньги. И совсем не важно, где они живут в данный момент, кто они по национальности, какое у них гражданство. Мы отнимаем кругом и вкладываем в дело. Вот в ту субстанцию, о которой шла речь,- Сашка перестал говорить. Долго сидели в молчание, которое прервал вскипевший на печи чайник. Потапов его сдвинул на край и спросил:

– Что нам теперь делать?

Сашка почесал небритый подбородок и ответил:

– Спать. И не спешить.

– Хорошо,- согласился Потапов.- А как мы отсюда выберемся?

– Просто. Довезут до посёлка, из которого есть рейс на Якутск. Сделаем вам паспорта, чтобы не светились, а в остальном ваш выбор. Связь имеете, звоните. И не надо бояться ею пользоваться. Как решите – позвоните. Чем сможем, подсобим.

– Умеешь ты убеждать,- ухмыльнулся Потапов.

– Умею,- кивнул в ответ Сашка.- А с тобой, Павел, переговорим позже, если ты не против.

– Согласен,- ответил Апонко.

В домик ввалился Проня.

– Сань, я за снегоходом.

– Так иди, что притащился?

– Дак это… Валерия хотел позвать пройтись. Погода стоит великолепная, ему на шахту в смену не надо, пусть прогуляется со мной.

– Если есть желание, пусть топает,- Сашка пожал плечами.

– У меня нет настроения, Проня. Был серьёзный разговор,- отказался Потапов.- Такой, что кошки скребут.

– Ясненько,- вздохнул Проня.- Попрусь один.

– Меня возьмёшь?- Апонко поднял руку, как ученик в школе.

– Собирайся. Десять минут. Жду наружи, а то я в походном взопрею,- ответил Проня и выскочил из домика.

Павел стал быстро собираться.