Клянусь, я твоя (СИ)

44

Когда мы оказываемся на подъездной площадке у дома, все мне кажется каким-то туманным и смазанным, словно в плохо воображаемом сне: и серые каменные ступеньки, ведущие ко входу и изящные черные створки на окнах, и кованые перила, обрамляющие лестницу острыми завитками. Я смотрю на все это как сквозь тонкую пленку кинофильма, и не могу понять, как так случилось, что я в нем оказалась.

Истерика прекратилась ещё в машине. Из меня словно выжали всю силу и высосали кровь, осталась только пустая кожная оболочка. Я опустошена и совсем раздавлена, как никогда в жизни. Мое тело со мной не согласно, оно не слушается меня и словно живёт своей жизнью, и только тихий мамин голос через закрывшуюся дверь дома заставляет меня вынырнуть из толщи невыносимой прострации:

— Кимберли, мы с отцом ждем, когда ты нам всё объяснишь. Стэн бедняга не знал, куда деваться от позора. Что за спектакль ты там устроила? Кто ж так реагирует на предложение руки и сердца?

Пока мама отчитывает меня, я ещё долго смотрю в белую стену, невидящим взглядом созерцая прозрачные точки и пылинки, которые в привычном свете кажутся невидимыми. Я плохо понимаю, что родители взаправду не увидели Кейна, все, что творилось за их спинами, когда он стоял на входе, глядя на меня безумными от неверия глазами. Иначе скандал был бы гораздо более грандиозным. Но даже на это мне плевать.

— Оставь меня в покое, мама. Оставь меня в покое.

Мой серый голос с трудом узнаю даже я. Мама растерянно разжимает скрещенные на груди руки, моргая так, словно видит меня впервые. Наверное, я действительно выгляжу настолько раздавленной, что не получаю в ответ никаких упреков. Я убита, морально, физически, как хотите, а потому у родителей просто не остается чем меня добить.

Я просто иду вверх. Как робот, механически передвигая одеревеневшими ногами с этой бессмысленной сумочкой, нелепо болтающейся на плече. Мама делает рывок за мной, но отец останавливает ее за локоть.

— Оставь. Пусть перебесится, поговорим с ней завтра. Может быть, к утру мозги встанут на место.

В ином случае я бы может и возмутилась, развернулась и одарила его парочкой гневных взглядов и фраз, но сейчас мне нет дела до папиных нареканий. Пусть хоть назовет меня долбанной истеричкой, мне все равно.

Слишком тихо. Я слишком тихо захожу в свою комнату, слишком тихо дышу, слишком тихо слёзы стекают на мой подбородок и капают на платье. Я даже не вытираю их, зачем?

Я очень долго сижу на своей кровати и немигающим взглядом смотрю в телефон. На часах пол одиннадцатого. За пустынным окном полнолуние. Я раз за разом набираю номер Кейна, слушая длинные пронзительные гудки, которые всегда в конце затихают, когда оживает его бодрый голос: "Привет, это Кейн! Оставьте свое сообщение после сигнала".

С бессильным отчаянием я снова и снова сбрасываю вызов и набираю, вслушиваясь в его голос на автоответчике, слёзы продолжают градом катиться из глаз. Я не знаю, как мне еще достучаться до него. Мне плевать на родителей, на их недовольство и гнев. Я не могу потерять Кейна. Все остальное не важно. И пока я тихо схожу с ума в своей темной тесной комнатушке, все больше всхлипывая от отчаяния, я вдруг слышу, как в окно раздаются слабые, до боли знакомые постукивания.

Я затихаю, поначалу решив, что мне показалось. Но нет, они продолжаются, осторожные звуки маленького камешка по стеклу, слишком выразительные и ощутимые, чтобы спутать их с игрой моего больного воображения.

Мое сердце ухает куда-то в живот. Ни на мгновение не задумываясь, я вскакиваю с постели и подлетаю к окну. Дрожащими пальцами со второго раза поднимаю окно и неверящим взглядом наблюдаю, как через него пролезает до боли знакомая мне фигура. Вскочив на пол, он засовывает окно и разворачивается ко мне. Немного запыхавшийся, все в том же костюме, со взъерошенными волосами и рубашкой, только уже без бабочки, будто ее одним рывком содрали, оставив белую ткань небрежно торчать во все стороны.

Я стою, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.

— Кейн! — я бросаюсь на его шею и отчаянно обнимаю, несмотря на отстраненность и веющий от него арктический холод:

— Клянусь, я ничего не знала. Между нами ничего не было!

— И я должен в это поверить после того, что увидел?

Его ледяной, покрытый горечью голос ломит меня. Я отрываюсь от него и отчаянно мотаю головой. Слезы душат меня, подкатывая новой волной бессильного отчаяния, и это чуть ли не заставляет меня умереть.

— Я не люблю его. Кейн, услышь меня, пожалуйста, мне нужен только ты!

Он поднимает ладонь к моей щеке и его горящий синий взгляд смотрит на меня. Его взгляд плавит меня. Кейн выдает глубокий выдох и убирает ладонь от меня, словно резко о чем-то подумал, и качает головой.

— Что ж ты не согласилась выйти за него, Кимберли? — а в голосе его столько тихого бессилия и тоски. — Жила бы роскоши и ни в чем не нуждалась. Каждый день получала бы цветы да ни в чем себе не отказывала.

— Мне плевать на его деньги. Мне плевать, есть ли деньги у тебя, и сколько раз ты подаришь мне цветы. Неужели ты этого не понимаешь? После всего, что ты знаешь обо мне!

Как он может так ошибаться? Как он может так говорить, если я умираю от своей любви? Неужели он не видит, не чувствует, что происходит у меня внутри? Почему он думает, что я способна променять его на деньги, неужели не видит, как я его люблю? Нет, конечно. Не видит. Сейчасне видит. Я не могу определить чувство, которое разгорается во мне изнутри. Не сразу я понимаю, что это за чувство, которое я ошибочно восприняла сначала за бессильную ярость. Страсть. Она вливается в жилы, бьет меня током, сжигает и пожирает мои внутренности, поглощает душу. Она вживляет в кровь мощный адреналин, и здесь смешанновсё: тоска, ярость, тревога, страх потерять Кейна и безумное, дикое, неукротимое желание. Он думает, я к нему ничего не чувствую, он мне не нужен.

Паника колет меня во все вены. Я дышу слишком часто, сердце будто прыгает через скакалку. Одержимость клокочет во мне, что-то происходит со мной. Я готова. Это чувство переполняет меня до краев, выплескивается через душу и изливается в отчаянных рыданиях, сжигающих душу:

— Клянусь, я твоя! Только твоя!

Что-то меняется. Я не сразу понимаю, что он целует меня. Дико, страстно, неукротимо. Я покачиваюсь назад от его силы, мое сердце готово выскочить из груди, когда с его губ срывается затяжной стон, переходящий в рык. Я никогда еще не знала Кейна таким, и это пугает и одновременно пьянит и волнует, волнует воображение. Я хватаюсь ладошками за его шею, и отчаянно целую в ответ. Его рот теплый и властный, он ведет этот поцелуй в жаркую пропасть, в сладкий, губительный дурман, завлекающий соблазном… Как сопротивляться ему?

Но дело в том, что я не хочу сопротивляться.

Всего слишком много: эмоций, гнева, страха, тревоги, я дезориентирована и потерялась в этой груде чувств, и не способна дальше мыслить. Но, несмотря на это, я очень отчетливо чувствую все происходящее. Дыхание Кейна учащается, становится сбивчивым, тяжелым; я никогда не видела его таким зависимым, таким хрупким, таким уязвимым. Я никогда не думала, что он может смотреть на менятак. Теплое дыхание Кейна щекочет мою кожу, и я до глубины души поражаюсь тому, сколько в нем страсти и одновременно нежности: чувственные мягкие губы снова безумно накрывают мои, не причиняя мне боли, но взрывая меня, превращая в россыпь фейерверков, утешая, лаская. Моё сознание заполняется блаженной пустотой, внутри царит гармония и порядок. Всё расставлено по своим местам. Возможно, поэтому у меня не кружится голова и не подкашиваются колени — я очень ясно чувствую все, что происходит и готова к этому. Это не только страсть, но и любовь, утешение и бесконечное доверие. Я полностью отдаюсь этому чувству, яростно отвечая на поцелуй, и когда я почти полностью растворяюсь в нем, как в воздушном покрывале, Кейн опускает руки на мои бедра и резко притягивает меня к себе.

Я вслепую пытаюсь стянуть с него пиджак, и когда у меня не выходит, он сам себе помогает, не разрывая поцелуй. Мои руки нащупывают пуговицы рубашки, расстегивая одну за другой дрожащими пальцами. Он яростно стягивает с себя рубашку, бросая ее на пол, к пиджаку, и его губы становятся более требовательными, дыхание — сбивчивым, объятия — жадными, пламенными. Его запах сводит меня с ума, мое тело мгновенно наливается тяжелым желанием. Его руки крепче сжимают меня, тянут за одежду, у меня уже не хватает дыхания, чтобы продолжать поцелуй, но Кейн резко отрывается от меня. Его дыхание действительно как пламя. Мои руки скользят вверх по его обнаженному торсу, кончики пальцев горят от прикосновения к его бархатной загорелой коже, ощупывают рельеф напряженных мышц на животе, груди и плечах, мои пальцы сцепляются у него за шеей, а мое тело само подаётся вперёд. Я чувствую, как его горячие ладони опускаются мне на бедра. Проводя ими вверх, он охватывает меня за талию и притягивает еще ближе к себе, хотя, казалось бы, ближе уже некуда. Наше дыхание сливается в унисон; сердца безумно сражаются друг напротив друга. Кейн почти трогает меня губами, в ярких аквамариновых глазах горит огонь.

— Ты же понимаешь, что только сама подтолкнула меня к этому? — ревностно шепчет он мне в губы, прожигая меня взглядом. — Ты… — он тяжело проглатывает, будто ему трудно говорить. — Ты понимаешь, что я уже не остановлюсь?

Все мои нервы словно обнажились до предела, и я чувствую то, чего раньше, казалось, была неспособна почувствовать: сумасшедшее биение своего сердца, стук крови по жилам, удивительную чувствительность в груди и нарастающий жар внизу живота. И это не описать словами.

— Да, — твержу я ему в губы и улыбаюсь, накрывая ладонью его щеку. Это гораздо больше, чем ответ. И судя по его глазам, вспыхнувшим огнем, он это понимает. Воздух в комнате становится тяжелым и плотным. Кейн выдает пламенный выдох и в неукротимой страсти разрывает на мне верх платья. Да, обратной дороги нет. Подхватив меня под бедра над полом, легко, как пушинку, он с жаром впивается в мой рот и забирает в постель.

Большая луна таинственно смотрит на нас, отсвечивая лучами в комнату сквозь незашторенные окна. Сегодня она единственная, кто станет свидетелем нашей маленькой тайны. Всё исчезло. Вокруг никого. Только Вселенная, и мы, и ночь.

Вселенная, и мы, и ночь.