Кодекс

Курица

Идея акции, где курицу крадут из «мушника», запихнув в вагину, пришла в голову Олега давно, и он часто этой идеей с нами делился. В описаниях это выглядело то как былинное свершение, то как мастерская издевка. Параллельно с приготовлениями к другим акциям Война пыталась наладить контакт не то с порноактрисой, не то просто с безбашенной чувихой, которая должна была сыграть в «Курице» главную роль, но постоянно что-то не складывалось – то мы были заняты, то героиня. Было любопытно увидеть человека, готового на подобные подвиги. «Люди посмотрят на акцию и поймут, что раз уж курицу можно в пизде унести, раз другие даже на это способны, то просто взять продукты и запихнуть в сумку, не заплатив, они обязаны», – ухмылялся Олег и похлопывал себя по ляжкам.

Абсурдность идеи, совершенная беспощадность к акционистам и предолагаемый шоковый эффект на публику, размякшую после художеств на Литейном, мне нравились. В минус шла полная бессмысленность, пошлость и сомнительная возможность исполнить задуманное в принципе. Время проходило за обдумыванием, кто пойдет на такое и где найти подходящую курицу. «В порно чего только туда не засовывают, так что курица – вполне нормальный объект», – утверждал Вор. Док усмехался, Леня хитро щурился. Несмотря на зажигательные речи Олега, увязывавшего курицу и восстание, ясно было, что цель – разозлить зрителей и развлечься. Думаю, Олегу славословия широкой публики в адрес Войны тоже изрядно надоели, и он задумал ответный удар. В качестве шутки, которую можно повторять, приписывая колоритные подробности и покатываясь от смеха, «курица» была идеальна. Но в реальности мне представлялось довольно жалкое зрелище. При наличии задумок гораздо более опасных, мощных и амбициозных увлечься очередной магазинной историей в духе дурного анекдота сложно. Так что я не особенно задумывалась о курице, считая ее экстравагантной хохмой.

Однако дни шли, а идея продолжала циркулировать среди участников Войны, подогреваемая живым интересом Олега. Градус абсурда становился фактором увеличения интереса, а не наоборот. Война стала популярной. Шквал стихов, прославляющих Литейный, не иссякал. Каждый день участники то давали интервью для журналистов, то отвечали на вопросы на семинарах, то писали тексты, то знакомились с очередными фанатами Литейного. Такое внимание льстило, но и надоедало тоже – фальшивый шум, издаваемый ограниченными снобами. Война не звезды, не шоумены, хотя отлично владеют техникой достигать яркого эффекта; они способны ударить ботинком в лицо так же легко, как и развеселить. Расслабившаяся публика должна быть наказана.

Короче, низкопробная задумка с курицей продолжала всех занимать, отпадала то одна кандидатура, то другая, процесс очень медленно, но шел. Меня акция не интересовала, я ждала настоящего действия. После Литейного мы не сделали ничего стоящего, только играли в поп-звезд. Несколько раз мы всей гурьбой ходили по магазинам, крали замороженных куриц более-менее подходящего размера и затем на кухне прикидывали, подходят они или нет. После осмотра курицы отправлялись в котел.

Кандидатами на роль той, что войдет в вечность с курицей между ног, побывали практически все знакомые женщины Войны кроме, разве что, меня. Не знаю, почему мне не предложили – то ли дело в изначальном презрении к акции, то ли в Доке. Коза и Олег редко ошибались в оценке того, на что способен тот или иной человек, поэтому в качестве конечного варианта представлялась либо повидавшая все женщина, либо чокнутая молодуха, которая желает экстрима и сомнительной славы. Но Войне впервые удалось меня как следует удивить.

В тот вечер все сразу пошло не так. Я появилась слишком поздно, была неподходяще, чересчур вызывающе одета, и поэтому чувствовала себя неуютно. Короткая юбка, чулки в цветах, которые выбрал Док, майка и каблуки, – настоящая девочка. Роль девочки жала.

– Ну ты даешь, Мор, – одобрительно присвистнул кто-то, Олег поднял бровь.

Док сдержанно поздоровался, так что я села на подоконник рядом с Грязевым и взялась за пиво. Народа оказалось немало, все чем-то занимались, пришла Ксения, в углу стояла камера Андрея, в казане что-то готовилось. За спиной Ксении виднелись розовые крылья.

– Нашли на помойке, – объяснила Коза. – Мы еще там одежды целую кучу для Каспера нашли удобной! Постоянно выбрасывают хорошие вещи, можно целый отряд одеть.

Она показала находки. Каспер проковылял ко мне и задорно ухватил за ногу. Люди шумели, Олег балагурил, все было как всегда. Коза делилась обрывками новостей. Она совсем отощала, но выглядела веселой. Ксению заслонял жбан пива, но зато Дока, который прижимался к ней, и обрывки розовых крыльев я видела хорошо. Она рассказывала про какую-то французскую книжку и произнесла что-то вроде Juliette dort avec tous ses amis. Французская речь из ее уст взбудоражила. Для меня она была женщиной из марксистского периода Годара, соединившая в своем образе революцию, искусство и элемент игры, надувательства, свойственный любому фильму мэтра «новой волны». Французский в устах Ксении окончательно переносил в кинореальность.

– Что это означает?

– Джульетта спит со всеми своими друзьями.

Фраза меня завела. В ней была ирония. Я вспомнила Корвина, посмотрела на Дока, который вел себя чересчур развязно, и ухмыльнулась.

– Повтори еще раз.

– Juliette dort avec tous ses amis.

– Еще.

– Juliette dort avec tous ses amis.

Фраза звучала превосходно. Ничего лучше я бы в ее уста не вложила.

– Черт, еще.

Она скривилась – надоело, а мне хотелось больше. Это было смешно, хотя шутка получалась чересчур личной.

– Да отстань ты со своим Годаром, – нахмурился Док.

– Андрей, можешь снять ее? – я повернулась к Грязеву. – Мне хочется иметь возможность увидеть это снова.

Ксения без большой охоты произнесла фразу на камеру. После все увлеклись своими делами, разговорами, шутками, роликами, чтением комментариев о Войне в сети.

Док всегда находился на периферии зрения; это словно идти по дороге рядом, когда краем глаза видишь плечо друга. Я почувствовала что-то неладное, когда у него изменился тон. В низком голосе Дока появились незнакомые нотки, он лавировал, подбирал слова, вел себя непривычно. Я напряглась и прислушалась к тому, что происходит. Док разговаривал с Ксенией про ее воззрения, размазывая суть вопросами, в глазах появилось азартное выражение, как будто он на что-то поспорил. Чем дольше Док говорил, тем более подлым становилось лицо.

– А на что ты готова ради революции?

– На все, – уверенно ответила Ксения.

Меня охватило плохое предчувствие.

– На что ты готова ради Войны? – издалека приближался к делу Док, заговорщически склоняясь к ней. – Ты же говорила, что сделаешь, что угодно, чтобы присоединиться к Войне. Это так?

Ксения действительно не раз это говорила. Но чтобы присоединиться к Войне, никакие посвящения и жертвы не требовались. Доку это было известно лучше всех, но он изображал таинственность и нагонял тумана, словно продавал подержанное дерьмо.

– Ну да, – подтвердила Ксения, крылья за ее спиной шевелились. – А что нужно делать?

Тут меня наконец осенило. Я оглянулась: остальные замерли, наблюдая за разговором. Ксения выглядела заинтригованной, любопытной, она спрашивала, о чем идет речь, но Док продолжал говорить загадками, словно заправской сутенер. Я не могла в это поверить: мой друг пытался разговаривать с Ксенией с позиции несуществующей власти, вкрадчиво, глупо и подло, вместо того, чтобы просто выложить все, как есть. То ли он был слишком труслив, то ли ему нравился процесс вербовки. Еще недавно он описывал Ксению, словно девчонку-мечту, а теперь использовал идеи революции, чтобы подбить ее запихнуть в себя мерзлую курицу! Даже поза его изменилась, жесты, лицо.

Я спросила, какого черта здесь происходит, но Док надменно дал понять, что я многого не знаю. Я опешила. Нужно было прекратить происходящее прежде, чем он дойдет до конца. Ксения вышла, я резко встала и уставилась на всех сразу.

– Стойте! Что вы собираетесь сделать?

Олег с Доком сообщили, что планируют подписать Ксению на акцию с курицей.

– Парни, неужели вы это всерьез говорите?

Док молчал, к лицу прилипла гадкая ухмылка. Олег уставился на меня с любопытством, Грязев ждал, что будет дальше. На собравшихся мне было плевать – я хотела услышать ответ Дока, но только не тот ответ, который он дал. Я повернулась к Андрею, тот кивнул. Если бы в компании оставался еще кто-то, кто вызывал доверие, я бы спросила и у него. Но задавать вопрос стало некому и незачем.

Акция с курицей не пугала. И даже кандидатура Ксении не пугала, но все должно было происходить иначе. Ей не давали выбора, ее дурачили, подбираясь исподволь, напирая на прежние громкие заявления, лишая дороги назад. Нельзя пользоваться детским восторгом для того, чтобы подписывать, на что угодно. Зная характер Ксении, можно было предположить, что она не спасует. Особенно было обидно и гадко, что Док приплел сюда революцию. Блядь, да что ты вообще знаешь о революции?!

Я села, опрокинула стакан пива, попыталась переварить полученные данные, – и меня накрыло.

– Блевать пошла, – подытожил Олег.

Состояние он уловил верно, но я сдержалась. Я пошла в туалет, где расплакалась от злости и отвращения. Плакать перед Войной – плохое решение, рассказать Ксении о сущности акции и о том, почему я против, тоже нельзя: акции – секрет, я обещала, но меня разрывало от протеста. Я вспоминала вкрадчивый голос Дока, который становился все более и более сальным, эти расплывчатые фразы и намеки на власть принимать решения, которой он не обладал.

В дальнейших действиях расчета не было. Я влетела в комнату – в голубой короткой юбке, как у черлидерши, чулках в розовых цветах, майке с зайчонком и с мокрым лицом я выглядела довольно смешно и четко осознавала это:

– Вы все – свиньи! – это было здорово, сказать: «Вы – свиньи». – Так нельзя! Так неправильно! – кричала я.

От осознания того, что все делалось бесчестно и низко, текли слезы. Я сказала, что немедленно забираю Ксению с собой, но из-за обещания не рассказывать об акциях я не смогла толком объяснить девушке, что и почему неправильно, – это выглядело истерикой. И к черту! Происходящее напоминало фильм, отчего становилось страшно, все вдруг, включая друга, оказались врагами. Андрей достал камеру и начал снимать, но мне все же удалось увести Ксению на улицу. Док так ничего и не сделал – он не смеялся, не оправдывался, не пытался мне помочь, он просто стоял.

– Да что случилось? Я могу сделать кучу вещей. Раздеться, если надо, тоже могу, – Ксения пыталась меня успокоить.

– Они хотели взять тебя на акцию, для который ты не подходишь. Просто поверь мне – ты не подходишь.

Курица разрасталась до размеров Годзиллы, разрывая Ксению на куски.

Вышел Леня и объяснял, что они действительно обсуждали возможность подключить Ксению, но решили, что, конечно, нет. Я ему не верила, но спокойствие и добродушная отрешенность Лени вызывали симпатию. Трудно представить, что он серьезно может участвовать в чем-нибудь подлом, разве что по ошибке. Мы отправились к Троицкому мосту, где посадили Ксению в такси.

Пока она не уехала, я не успокоилась, а потом всю ночь не могла уснуть и думала о Доке. Он был жалок, подл, труслив и слаб. Восстание, бунт, раскрепощение, – все то, о чем он полюбил рассуждать, было несовместимо с тем, что он пытался сделать и сделал бы, если бы я вдруг не захотела увидеть его тем вечером.