Кодекс

Психо

Не переношу лжи не потому, что правдивость – добродетель, что-то абстрактно хорошее или одобряемое людьми, а потому, что, словно героя Конрада в «Сердце тьмы», она пугает. Ложь искажает картину мира, профанирует любое прозрение. Правда неудобна, часто ее никто не хочет, но если передо мной стоит выбор: сделать кого-то несчастным или соврать, – я выбираю правду. Люди далеки друг от друга, им сложно понять, как мыслят остальные, а ложь и социальные соглашения делают понимание окончательно невозможным.

«Во всякой лжи есть привкус смерти, запах гниения – как раз то, что я ненавижу в мире, о чем хотел бы позабыть»[57].

Рано или поздно большинство оппозиционеров, с которыми я общалась, начинали лгать. Непростительным было не то, что они выставили пьяницу героем или воспользовались методами центра «Э», а в том, что потом врали об этом – и о мотивах, и о методах. Я бы уважала и диктатора, если бы он не прикрывался личиной главного демократа или отца народов, пытаясь соблюсти приличия. Будь злым, будь убийцей, прелюбодеем, имморалистом или мудаком – только не надевай маску, не ставь свечки, не раскланивайся.

В самом факте лжи нет ничего удивительного – все в какой-то степени врут, обману часто есть объяснение. Политические интриги так и вовсе требуют специфического вида лжи, благодаря которому можно обвести врагов вокруг пальца. Лгу и я, но не о важных вещах. Одно дело – игра, блеф, другое дело – ложь там, где ожидаешь правды, где важно точно знать: «да» или «нет».

Вставая на дорогу мятежа, освобождения, войны одиночки против системы ты вступаешь на территорию, где нужно быть совершенным, пугающе честным. Стоит оступиться – и происходит мгновенное падение. Можно объяснить чужие проступки, понять их, даже остаться рядом с оступившимся человеком, борясь с собственной нетерпимостью. Но это лишь компромисс.

Проблема лжи – в разрушении реальности. Однократная ложь ставит под сомнение правдивость прежних слов, вызывает волну паранойи – а что, если все, о чем говорил этот человек, было ничтожной ложью? Карточный домик падает, погребая под картами. Ты достаешь из кармана деньги – и не знаешь, какая купюра фальшивая. А, может, все они – всего лишь бумага? Ты смотришь на оратора и пытаешься понять, улыбается ли он потому, что чувствует в себе силы броситься на врага или потому, что в это самое мгновение наебывает тебя. Ты смотришь на человека, которого любил, и стараешься угадать, с какого именно момента он начал целовать тебя по инерции.

Ложь искажает смысл существования. Неизвестно, к чему можно относиться серьезно, а зыбкость бытия становится невыносимой. Зачем нужны суды, если все в них – оскорбление идеи правосудия? Зачем нужны законы, если их пишут мерзавцы для того, чтобы защитить собственные интересы? Зачем нужны процессы, если чиновники не попадают за решетку, что бы ни сделали? Зачем нужны медиа, если они больше не средства массовой информации, а всего лишь продавцы ужасов «сраной рашки», как прежде были продавцами секса и насилия? Зачем нужны менты, которые подбрасывают тебе наркотики? Зачем нужны депутаты, которые хотят наделить эмбрионы правами человека, когда права живых, взрослых людей не соблюдаются? Зачем нужны церкви, построенные на фундаменте обмана и самообмана? Зачем вообще нужно бытовое преуспеяние в мире, построенном на лжи? Нам нужны другие правила, другой мир.

Множество бывалых радикалов и членов партий, устраняясь от активного сопротивления, не перестает верить в революцию. Часто уходят они не из трусости, а из брезгливости. Раньше я считала их ничтожествами, но потом поняла, что многие просто перестают верить тем, кто громко вещает о грядущем равенстве и братстве, о победе мировой революции, а потом подтасовывает факты. Лидеры-лжецы ловко меняют громкие вывески, из-под которых на тебя смотрит очередная ботоксная морда. Обманутые ими скрываются в быте – опыт прозрения слишком болезненный. Их можно понять, но другие остаются, подавляют презрение к нечистым на руку демагогам ради цели. Это не разочарование в идеалах, это разочарование в людях, которые вымывают смысл из важных вещей. Ты знаешь, что люди не идеальны, что вскоре тебе опять соврут, но ты все равно идешь, потому что ничего не делать – гораздо хуже. Кто-то бравирует разочарованиями, но мне разочарования хочется скрыть, потому что они делают взрослее. Что может быть омерзительнее, чем согласиться с печально кивающими, с теми, кто считает, что ничего сделать нельзя, что так, как сейчас, будет всегда? Стать, как они? Стать побежденным, окончательно взрослым?

Почему-то менты, избивая людей в камерах, любят приговаривать: «Что, герой? Герой, да?». Любой, кто идет против течения, вызывает злобу, потому что заставляет сдавшихся осознавать их собственное падение. Тот, у кого есть уверенность, храбрость, энергия, позиция, вызывает ненависть тех, кто все это уже потерял.

Я – герой.