Кодекс

Воруй, убивай

Одним из полезных навыков, которые я приобрела с помощью Войны, была кража продуктов. Прежде я ничего не крала, а для Войны вынос из магазинов – основной способ существования, так как все им нужное они берут, не заплатив. За все время, что я находилась с Войной, я ни разу не видела, чтобы они хоть раз вынимали из карманов деньги. Для Войны неиспользование денег – одно из условий жизни радикального художника. Ни копейки государству, никакого наемного труда, никакого съема квартир и комнат, нет оплате транспорта. Презренные бумажки – только в крайних случаях, например, для закупки оборудования.

Как-то раз они перепрыгивали через турникеты в метро группой человек в десять, причем одним из прыгающих был режиссер документального кино Андрей Грязев с профессиональной видеокамерой и подставкой к ней. Даже из маршрутки, где все, казалось бы, на виду, Война умудрялась выходить, не потратив ни копейки. При виде Козы с Каспером водители в большинстве своем размякали, если же встречались черствые или непреклонные, в дело вступал Олег и убалтывал или задерживал бушующих мужиков, пока все остальные улепетывали. Я поступала по желанию – то прыгала, словно гопота на концерте, то платила.

В совершении магазинных краж Коза и Олег достигли небывалых высот – брали продукты нагло, быстро, привычно. Позже они научили кражам и остальных, но так бесцеремонно, четко и результативно не получалось больше ни у кого. Глядя на то, как они работают, я испытывала смесь восхищения и ужаса. Это было виртуозно. Обычно кража происходила так: Коза и Олег заходят с рюкзаками в магазин, Леня встает со стороны продавца или охранника, закрывая обзор, а в это время экспроприаторы буквально заваливают рюкзак продуктами. При усложненной схеме дополнительные наблюдатели занимают посты на подходах, тыря по мелочи и давая сигналы Козе с Олегом, если что-то идет не так. Набив сумки, Война невозмутимо продолжала путь с добычей, по дороге к выходу незаметно захватывая мелкие вещи. Продукты исчезали с полок молниеносно, причем Война не брала, что попало, – только нужное и лучшее. У Лени позднее, когда он окончательно присоединился к Войне, появилась специальная рабочая сумка – на лямке и с распахивающейся крышкой, чтобы было удобно класть, не приходилось возиться с застежками и можно было закрыть одним движением руки. Я обычно засовывала упаковки с едой в рукав, шапку или штаны. Как-то, обнаглев, вынесла упаковку мидий, запихнув ее под футболку.

Кража из супермаркета совершенно не задевала чувства справедливости, потому что супермаркет обезличен, а убытки от предполагаемого воровства уже включены в цены на продукты. Война позиционировала себя как своеобразный вид городских партизан, поэтому обеспечение ресурсами за счет центров потребления выглядело разумным. Как писал Маригелла[7] в учебнике для городских партизан: «Огромные затраты революционной войны должны падать на крупных капиталистов, империализм и латифундистов, а также на власти, как федеральные, так и местные, поскольку все они являются эксплуататорами и угнетателями народа». Иногда какие-то вещи было удобнее купить, но Война признавала только кражу, возведенную в догмат.

Сначала мы с Доком и Корвином напрягались, так как воровать нам прежде не приходилось. Не знаю, чего боялись друзья, а я опасалась быть пойманной, позора перед остальными. Любопытно было наблюдать за Доком, ему кражи давались непросто. Неловко наклоняя туловище и с опаской глядя по сторонам, молодой интеллигентный москвич крал еду и напитки. Но чаще мы просто отвлекали внимание. Корвин потом воровал дорогой сыр для завтрака, удивляясь, почему не додумался до этого раньше – не платить же такие деньги за чертов сыр.

У меня кражи не вызывали ни азарта, ни особенного отторжения; мне было все равно. Сперва мы шли «на слабо», чтобы не выглядеть «мажорами», но затем кражи стали восприниматься обыденно, хотя так легко, как у Войны, у нас не получалось. Мы толкались у прилавка, наматывали круги и отвлекали продавцов, попутно хватывая что-нибудь небольшое вроде упаковки масла, кексов или пачки орехов. Иногда Коза делала заказ украсть что-нибудь конкретное, нужное по хозяйству. Как-то мы обворовали аптеку, в которой оставалась только девушка-консультант, внимательно следившая за лекарствами. Я, Док и Леха несли какую-то чепуху, чтобы ее отвлечь, пока Коза и Олег снимали памперсы с витрины.

Рассказывали, что однажды украли даже синтезатор.

Они крали из крошечных салонов сотовой связи под носом у охранников – высший пилотаж. Зимой, на день рожденья Лехи мы все во главе с Вором совершили рейд по проспекту, на котором находилось около десятка «мушников», и целой командой награбили два гигантских рюкзака еды и выпивки, засовывать было некуда.

Война лукавила по поводу значения краж, ведь революционной армией группу художников, эпатирующих обывателей, не назовешь. Но после того как их поставили вне закона и лишили документов, опыт такой жизни оказался как нельзя кстати. Война выгодно отличается от леваков тем, что способна обеспечить себя необходимым минимумом для жизни в любых условиях.

На первом этапе кражи были для нас полезны: мы с друзьями все дальше выходили за рамки закона, идея о незыблемости правил, изрядно девальвированная участием в оппозиционных выступлениях, окончательно ставилась под сомнение, а главное – мы получали опыт выживания. Уже через несколько месяцев после знакомства с Войной я оказалась в мерзлом Питере без денег и друзей. Тогда я не раз вспоминала Козу и Олега хорошим словом, покупая картошки на двадцатку – и запихивая в шапку, рукава и штаны куски сыра и брикеты творога. Главное – сохранить невозмутимый вид. Если выглядишь уверенно, никто не заподозрит, что ты – вор. И не воровать слишком дорогие продукты, иначе правонарушение из области административного права переместится в область уголовного, а ты – из магазина в тюрьму.

Люди постоянно разговаривают друг с другом, но все, что они сообщают, можно разделить на болтовню и рецепты, живое знание. Рассказы развлекают, но стоит тебе оказаться в тяжелой ситуации, как ты скорее вспомнишь совет дяди Васи по поводу того, как варить суп из топора, чем очередную поэму. Живое знание – это рецепт бомбы, которая взорвет стену тюрьмы, это план, как доехать от Москвы до Питера без денег, это инструкция, куда бить, если на тебя навалился двухметровый детина. Война научила меня красть, и я была благодарна за это. Но я не перестала считать кражи паразитизмом на обществе потребления, которое они горячо порицали. Лось, активист ДСПА[8], об этом писал так: «Воровство как акцию, как призыв к бунту я приемлю. Воровство как революционную перспективу я высмеиваю. Воровство возведенное в догмат, в мораль, я резко осуждаю».

Кроме краж у Войны был еще один пункт, связанный с жильем. Группа постоянно дрейфовала и жила у тех, кто мог их у себя приютить. Дня два они прожили и у меня, пока хозяйки квартиры не было дома, потом я через приятеля вписала их у нацболов. Коза, Олег и Каспер останавливались у друзей-художников, у фанатов, в полузаброшенных квартирах, на заводах, в шикарных хоромах и на улице, – они побывали везде. Однажды Док рассказал, как они пытались заночевать у питерского городского сумасшедшего, который сначала пригласил внутрь, а потом решил позвать милицию. Леня некоторое время жил в холодном подвале-наркопритоне недалеко от Сенной, потому что нормальных вариантов не подвернулось, а жить где-то было нужно.

У Войны выработался специфический распорядок – всю ночь члены группы могли бодрствовать, исследуя места будущих акций, гуляя, разыскивая необходимые материалы или просто читая книги и размещая видео в сети, а днем укладывались спать. Костяк оставался постоянным, но постоянным было и движение в группе – активисты, журналисты и знакомые приходили и уходили, так что любая стоянка превращалась в проходной двор. Нервы у хозяев не выдерживали, и рано или поздно Войну просили на выход. Дольше всех выстояла Лена, журналист и поэт, в огромной квартире которой Война прожила почти все лето 2010-го. Периодически она просила нас покинуть помещение, давая себе передышку, но затем позволяла вернуться. Истерику хозяев Олег высмеивал, намекая, что Война приносит в их унылые жизни огонь.

Если говорить объективно, назвать классическими приятными гостями Войну действительно трудно. Это текучая коммуна с изменяющимся составом членов, они привносят свой порядок, но большинство проблем решают сами – добывают еду, готовят, стирают, развлекают. Война щедро угощает имеющейся пищей всех, кто к ним пришел, независимо от статуса; несколько раз Коза хотела наделить меня одеждой из той, что удалось обнаружить на улицах, подарила пару значков. При этом барские выступления Олега, речи о нежелании подчиняться условностями, о буржуазности и об общественных нормах, которые следует презреть, вытерпит не каждый хозяин независимо от того, есть ли в сказанном хоть доля истины.

Странствия выработали у Войны совершенную небрезгливость. Они очень мобильны и нетребовательны, могут спать – и без разговоров спят – на полу, везде обустраиваются и чувствуют себя как дома. Очень полезный навык для тех, кому приходится скрываться, которого не хватает большинству тепличных «оппозиционеров». Как-то мы вписались в московскую квартиру, грязную, с горами немытой посуды , неработающим толчком и запасами вонючей, протухшей еды в холодильнике. Всем, кроме Лени, по характеру самого собранного, было наплевать, но ему стало не по себе, так что парень взялся за тарелки и начал наводить порядок, избавляясь от наиболее зловонных пакетов. Олег с Козой к таким условиям относились равнодушно – была крыша над головой, была еда, были люди, были планы, а все остальное – мелочи. Война – не гости, вежливо посиживающие на диване; это перемещающаяся между пунктами и совершающая необходимые безобразия ячейка, для которой любой дом – всего лишь очередная остановка в череде сотни других, не приятный выход в люди, а необходимость. Особого пиетета или благодарности Война проявлять не станет.

Говоря о небрезгливости, стоит уже рассказать и о Лене. Леня мне нравится, потому что одновременно рассудителен, спокоен и даже непробиваем, но восторженно относится к любым бунтам. История его прихода в Войну стоит внимания: вот парень участвует в либеральной мертворожденной «Солидарности»[9] и работает менеджером среднего звена, а вот он бегает по машине с синим ведром на голове, потом сбривает волосы, бросает работу и становится членом радикальной арт-группы. Леня – ходячая классика, пример, как человек может поменять свою жизнь, буквально следуя протестным убеждениям. Его не в чем упрекнуть – он воплотил в жизнь то, о чем многие только разговаривают. Леня открыто, как-то очень просто и уязвимо рассказывал о том, как решил окончательно присоединиться к Войне; это подкупало. Если Олег часто позирует, играет на публику, то Леня чистосердечен, в чем-то наивен, но честен, дисциплинирован и достаточно умен. В обычной жизни он молчал и занимался делом, когда же речь заходила об идеологии или участии в чем-то, он немедленно оживлялся. Впервые я встретила его на репетиции «Охранника» и запомнила как лохматого, резвого парня, нервное поведение которого выглядело подозрительно. На вопросы в духе «кто будет метателем?» или «кто будет задерживать охранников?» он сразу же отвечал «я!» в то время как другие задумывались.

Так вот Леня считал своим долгом подбирать разный мусор из урн и допивать напитки в Маке не потому, что не хватало еды, а по идеологическим причинам – так он себя воспитывал. При этом сосредоточенный и скудный в проявлении эмоций Леня, становившийся возвышенным, когда дело касалось акций, был, наверное, самым чистоплотным членом группы. Часто в то время, когда остальные смотрели видео, обсуждали, «заносил» ли Лоскутов[10] ментам, или валяли дурака, он намывал посуду и убирал квартиру. В панк-период у меня были похожие настроения: я поднимала с пола жвачку и допивала всякую дрянь и мне казалось, что нужно преодолеть отвращение – и так обрести дополнительный контроль над реальностью.

Я понимала Леню, но его поведение выглядело смешным.

Тема самопреодоления, через которое приходишь к свободе, в компании Войны поднималась часто, даже если прямо об этом никто не заговаривал. Каждая новая акция, да и самые обычные будни, были отмечены печатью самопреодоления. Активистам нередко приходилось ломать внутренние границы.

Коза говорила, что у Войны каждый день – это серия мини-акций, и живут они так, что жизнь – нескончаемая череда различных арт-поступков или маленьких революционных выступлений. Во время подготовки к акциям так оно и было. Ты занимался целой массой неожиданной работы – от слежки за милиционерами до сортировки списка магазинов, где есть нужные для создания определенных веществ ингредиенты. От выбора подходящих по размерам заброшенных машин до испытания огнемета. То залезал в морозильник, посыпая себя пельменями под изумленные взгляды убегающих покупателей, то изучал электронные схемы. Зимой, в начале нашего знакомства, Коза подошла ко мне и хитро улыбнулась: «Можно вместе встать между вагонами и проехаться, но нужно как следует держаться». Есть у нее такая привычка – предлагать вещи, реализация которых кажется делом простым, обыкновенным, но которые не так-то легко сделать на самом деле. Я как раз размышляла о черно-белом «Балете пуль» Цукамото[11], о сцене, в которой девушка стоит на самом краю платформы, – и мне захотелось проехаться вместе с Козой, чтобы стать друзьями.