Через три недели на Пасифик-Бич спустился чудесный вечер.
На улице посвежело, как только начал собираться туман — словно солнце, уходя спать, задернуло занавеску.
Бун стоял перед грилем, осторожно переворачивая кусочки рыбы-желтохвостки. Ее надо готовить особенно аккуратно, на медленном огне, не то пересушится и потеряет весь сок.
За его плечом стоял, наблюдая, Джонни Банзай.
Поднеся банку «Короны» к губам, он сделал хороший глоток.
— Харрингтон страшно взбесился, что не удалось тебе за это дело что-нибудь пристегнуть, — поделился он.
Бун стал местным героем, так что с ним теперь шутки плохи. На всех радиостанциях обсуждали проведенную им операцию по спасению бедных детей. Поговаривали, что ему дадут медаль и ключ от города.
— Передай этому куску дерьма, что это ничего не меняет, — злобно прошипел Харрингтон, обращаясь к Джонни.
А и правда, не меняет, подумал Бун. Не особенно.
Анджела Харт мертва.
А Рэйн Суини, даже если и жива, все равно неизвестно где.
— В общем, — продолжал Джонни, — окружной прокурор велел Харрингтону не выпендриваться и снять все обвинения против тебя.
— Как здорово, — заметил Бун. — Может, включить это в Список Клевых Штук?
— Давай, — согласился Джонни. — На какое место поставим?
— Вечный вопрос, — покачал головой Бун.
— Может, на пятое? — предложил Шестипалый.
— Перед халявой? — ужаснулся Прибой. — Ты с ума сошел?
— Халява это очень, очень хорошо, — мудро произнес Дэйв.
— Тебе бы немножко халявы не помешало, — сказал Буну Живчик. — Я закончил сводить твои счета и должен сказать, халява тебе жизненно необходима.
— Мне скоро чек придет, — утешил его Бун. Осторожно сняв рыбу с гриля, он разложил ее по тарелкам. Затем пристроил на гриль тортильи, совсем ненадолго — чтобы подогрелись, но не сгорели.
— Ну, как идут дела? — спросил он у Петры, которая сидела на песке, пристроив на скрещенных ногах доску. Она только что закончила резать манго и красный лук, а ведь приступила к этому сложному процессу, когда солнце еще только начинало клониться за горизонт.
Бун отправился к Петре поговорить сразу после разборки с Рыжим Эдди.
— Ладно, давай я, как самая смелая, спрошу, — решилась Петра. — Мы еще когда-нибудь увидимся? Ну, вне профессиональных рамок.
— А, то есть сейчас у нас чисто профессиональные отношения? — уточнил Бун.
— Вроде да.
— Не знаю, — пожал плечами Бун. — А ты что думаешь?
— Я тоже не знаю, — ответила Петра. — То есть я не знаю, к чему это может привести. У нас ведь такие разные цели в жизни.
— Что да, то да, — кивнул Бун.
— Но, может, это не так уж и плохо? — робко предположила Петра.
Бун знал, как ему следует поступить — уйти, прямо сейчас. Они настолько разные, и у них правда совсем разные цели в жизни. Но было в этих серо-голубых глазах что-то такое, от чего так легко и просто не уйдешь. И что-то в ней самой такое…
Много чего такого.
Она умная, забавная, сильная, сексуальная, храбрая, клевая.
Она хороший человек.
И они решили не торопить события — пусть все идет так, как идет.
А Санни?
Санни уже уехала, думал Бун, глядя на закат. Какая чудная жизнь ее ждет — разные страны, разные океаны, разные волны. Весь мир у ее ног, и кто знает, окажутся ли они когда-нибудь снова на одной волне.
— Держи, — сказала Петра, передавая Буну доску. Бун сбросил нарезанные манго и лук в кастрюльку, добавил сок лайма, немножко халапеньо,[69] пучок кинзы и тщательно все перемешал.
Затем он снял с гриля тортильи, положил на каждую по куску рыбы и добавил по щедрой порции свежей манговой сальсы.
— Ребята, ужин готов! — объявил он и передал тако Петре.
— Боже мой, как вкусно! — восхитилась она.
Раздавая друзьям тако, Бун улучил секунду, чтобы полюбоваться океаном, заходящим солнцем и длинным безлюдным пляжем.
Это ведь его пляж. Его мир.
Его друзья.
Его семья.
— Как я всегда и говорил… — провозгласил Бун.
Все в этом мире вкуснее с тортильей.