Конвоиры зари

Глава 29

Рэйн Суини было шесть, когда она пропала со двора родного дома.

Вот так, просто взяла и пропала.

Ее мама собралась с дочкой на прогулку, услышала телефонный звонок и вернулась в дом за трубкой. Всего на одну минуту, всхлипывая, объясняла она позже на бесконечных пресс-конференциях. Стоял чудесный летний день, девочка играла у себя во дворе в приличном районе среднего класса в Мира-Месе, а затем…

Случилась трагедия.

Копы быстро вышли на след преступника. На той же улице снимал комнату некто Расс Расмуссен, дважды судимый неудачник-извращенец. Когда детективы нагрянули к нему домой, там было пусто. Соседи рассказали, что не видели зеленую «тойоту» Расса с того дня, как пропала Рэйн.

Может, это и было совпадением, но в такие совпадения в полиции давно никто не верит.

Ориентировку на Расса Расмуссена разослали по всем постам.

Бун к тому времени служил в полиции уже три года. Ему нравилась эта работа. Очень нравилась. Она идеально ему подходила — активная и нескучная, она заставляла его держать себя в форме и каждый день преподносила сюрпризы. После смены он отправлялся прямиком на пляж, чтобы успеть на сбор конвоиров зари, потом завтракал в «Вечерней рюмке» и, наконец, шел в свою квартирку и заваливался спать.

Потом просыпался и начинал весь цикл заново.

Просто идеально.

У него была работа, у него была Санни, у него был океан.

Никогда не поворачивайся спиной к океану — именно это всегда говорил Буну отец: никогда не расслабляйся и не отворачивайся от океана, потому что, не успеешь ты отвернуться, откуда ни возьмись придет волна и расшибет тебя в лепешку.

Через неделю после похищения Рэйн Суини Бун со своим напарником, Стивом Харрингтоном, патрулировал город. Его партнер только недавно сдал экзамены и собирался перевестись в детективный отдел. Ночь стояла тихая. Машина скользила по восточной части округа Гэслэмп — там располагались склады, в которые так любили вламываться воришки. Вдруг они заметили зеленую «тойоту» выпуска восемьдесят шестого года, припаркованную в переулке.

— Видишь? — спросил Бун у Харрингтона.

— Вижу что? — не понял тот.

Бун показал на машину.

Харрингтон подъехал к переулку и осветил фонариком номера «тойоты».

— Вот дерьмо, — прошептал он.

Это была машина Расмуссена.

На переднем сиденье тихо спал мужчина.

— А я-то думал, он уже где-нибудь на Аляске, — пробормотал Харрингтон.

— Вызовем подмогу? — спросил Бун.

— К черту, — отмахнулся Стив. Выбравшись из патрульной машины, он проверил оружие и подкрался к «тойоте». Бун шел сзади, прикрывая напарника. Харрингтон вытащил пистолет из кобуры, резко открыл дверь машины и выбросил оттуда Расмуссена. Прежде чем мужчина успел проснуться и закричать, Харрингтон встал коленом ему на горло, скрутил руки и защелкнул наручники.

Бун убрал свой пистолет в кобуру. Харрингтон поставил Расмуссена на ноги и потащил прочь от «тойоты». Расмуссен был крупным мужчиной, но казалось, в руках Харрингтона не стокилограммовый детина, а невесомая пушинка. Адреналин так и пер из Харрингтона.

Как и из самого Буна, пока он шел обратно к патрульной машине.

— Не смей трогать радио, — бросил Харрингтон Буну.

Бун замер.

— Помоги лучше его в машину втащить, — добавил Стив.

Бун подхватил Расмуссена под локоть, и, пригибая тому голову, они засунули его в салон. Харрингтон с силой захлопнул дверь и взглянул на Буна.

— Чего? — рыкнул он.

— Да ничего, — ответил Бун. — Поехали в участок.

— В участок мы не поедем, — отрезал Стив.

— Но ведь по правилам…

— Знаю я все твои правила, — прервал его Харрингтон. — И знаю, что под ними подразумевается на самом деле. Нельзя привозить его в участок, пока ублюдок не скажет, что сделал с девочкой.

— Не знаю, Стив… — пробормотал Бун.

— Зато я знаю. Послушай, Бун, если мы отвезем его в отделение, он тут же вызовет адвоката, и мы никогда не узнаем, где девочка.

— Значит…

— Значит, отвезем его к водичке, — продолжал Стив, — и подержим под ней его головушку, пока не расскажет, где ребенок. Ни шрамов, ни следов не будет.

— Нельзя же вот так взять и пытать его, — возразил Бун.

— Тебе, может, и нельзя. А мне можно.

— Господи, Стив… — в ужасе прошептал Бун.

— Господь тут ни при чем, Бун. Что, если девочка еще жива? Что, если этот урод похоронил ее где-нибудь заживо и у нее медленно кончается воздух? Ты что, и в таком случае будешь придерживаться протокола, а, Бун? Мне что-то не кажется, что у малышки есть время на твои муки совести. Залезай в гребаную машину, едем на пляж.

Бун забрался в автомобиль.

Он молчал, пока Харрингтон вел машину к океану и прессовал Расмуссена:

— Если не хочешь страдать, касатик, скажи нам прямо сейчас — что ты сделал с девчонкой.

— Я вообще не понимаю, о чем вы.

— Давай-давай, — ухмыльнулся Стив, — вешай нам лапшу на уши. Зли нас.

— Ни про какую девочку я ничего не знаю, — повторил Расмуссен.

Бун оглянулся, чтобы посмотреть на него. Мужчина был в ужасе — его била дрожь, глаза, казалось, вылезли из орбит, а со лба ручьем тек пот.

— А знаешь, что мы тебе припасли? — продолжал Харрингтон, поглядывая в зеркало заднего вида. — Знаешь, каково это — тонуть? Когда мы вытащим тебя после пары минуток в воде, ты будешь нам ноги лизать, лишь бы мы разрешили тебе все рассказать. Что ты с ней сделал, а? Она еще жива? Или ты ее уже убил?

— Я не знаю…

— Ладно, — кивнул Стив, нажимая на педаль газа. — Отправим тебя плавать к рыбкам.

Расмуссена начало трясти. Его колени непроизвольно стукались друг о друга.

— Обмочишь штаны у меня в машине, — предупредил Стив, — я так разозлюсь, Расс, что тебе будет очень-очень больно.

Расмуссен закричал и начал пинать ногой дверь машины.

Харрингтон рассмеялся. Какая разница, что делает этот урод — никуда он от них не денется, а уж услышать его тут и подавно никто не сможет. Через пару минут Расс замолчал, вжался в сиденье и начал тихонько всхлипывать.

Буну казалось, что его сейчас вывернет.

— Расслабься, сёрфер ты наш, — улыбнулся ему Харрингтон.

— Так нельзя, — заговорил Бун.

— Тут ведь ребенок замешан. Потерпишь.

Вскоре они добрались до пляжа. Харрингтон припарковался у пирса, оглянулся на Расмуссена и произнес:

— Твой последний шанс.

Расмуссен затряс головой.

— Ладненько, — кивнул Стив, открыл дверь и начал вылезать из машины.

Бун быстро схватил рацию.

— Говорит 9152. У нас подозреваемый Рассел Расмуссен. Скоро будем в участке.

— Ах ты гондон, — прошипел Харрингтон. — Слабак и гондон…

Расмуссен так никогда и не рассказал, что он сделал с той девочкой.

Полиция продержала его в тюрьме весь возможный срок, но никаких доказательств его вины не было, так что в конце концов Расса отпустили. Каждый коп из их города на протяжении недель искал труп девочки, но постепенно все сдались.

Расмуссен куда-то исчез.

А для Буна наступили черные дни.

Он стал изгоем среди копов.

Харрингтона перевели в отделение детективов, а нового напарника Буну так и не нашли. Никто не хотел работать с ним в смене. А те, кому было наплевать, были такими же изгоями, как он, — пьяницы, неудачники, отрабатывающие свои последние дни в полиции. Ни один из напарников не задерживался дольше, чем на пару недель.

Если Бун вызывал подкрепление, копы не очень-то торопились ему на помощь; когда он входил в раздевалку, его встречало гробовое молчание; когда выходил, в спину ему бормотали — «слабак», «убийца», «предатель»…

Единственным его другом в полиции был Джонни Банзай.

— Тебе бы лучше со мной рядом не показываться, — сказал как-то Бун другу. — Я же пария.

— Хватит утопать в жалости к себе, — буркнул Джонни.

— Да я серьезно. Их бесит, что ты со мной дружишь.

— Мне плевать, что там их бесит, — бросил Джонни. — Дружба есть дружба.

Вот и все.

Однажды, когда Бун выходил из раздевалки, он услышал, как коп по фамилии Косира пробормотал: «Вшивый слабак».

Бун развернулся, схватил его и швырнул об стену.

Начальство нажало на кое-какие рычаги, и Буна на месяц отстранили от службы (без выплаты жалованья) и заставили посещать служебного психотерапевта, чтобы решить проблему эмоционального самоконтроля.

Имя Рэйн Суини в разговоре ни разу не всплыло.

Большую часть месяца Бун провел на диване у Санни.

Вставал часам к одиннадцати, выпивал пару бутылок пива и валялся, уставившись в телик, либо просто смотрел в окно или спал. Санни это сводило с ума. Такого Буна она никогда не видела — пассивного, злобного, угрюмого.

Однажды, когда она мягко предложила ему пойти покататься на сёрфе, Бун в ответ рявкнул:

— Хватит меня опекать, Санни. Я в няньке не нуждаюсь.

— Я тебя не опекала.

— Пошло оно все. — Он поднялся с дивана и пошел спать.

Санни надеялась, что с возвращением на работу станет лучше.

Она ошибалась. Стало только хуже.

Буну запретили работать на улице и усадили за стол, заполнять бланки на аресты. Подобная работа способна свести с ума любого нормального мужика, и так оно и произошло. Пять дней в неделю, с восьми до пяти, Бун сидел в крошечном закутке в конторе и заполнял бумажки. Домой он возвращался измотанным, злым и раздражительным.

Несчастным.

— Уволься, — посоветовал ему Бог Любви Дэйв.

— Я не пасую перед трудностями, — ответил Бун.

Но через три месяца этого ада он все-таки ушел.

Привел в порядок бумаги, отдал значок, оружие и уволился. Его не отговаривали. Единственным, что он услышал от коллег, была реплика Харрингтона, которую тот бросил, открывая перед Буном дверь:

— Скатертью дорожка.

Через два часа Бун снова лежал на диване у Санни.

Про сёрфинг он забыл. Сборы конвоиров попросту игнорировал — не приходил на встречи, и все. Да и вообще из дома не выходил.

Однажды вечером, когда Санни вернулась домой после долгой рабочей смены в «Вечерней рюмке» и обнаружила Буна на диване в майке и пижамных штанах, которые он не снимал уже неделю, она не выдержала:

— Нам надо поговорить.

— То есть это тебе надо поговорить, — буркнул Бун.

— У тебя депрессия.

— Депрессия? — ухмыльнулся Бун. — А ты что, психотерапевтом заделалась?

— Я разговаривала с психотерапевтом, — ответила Санни.

— Пошла ты, Санни, — огрызнулся Бун, но с дивана все-таки слез.

Перебравшись на веранду, он плюхнулся на деревянное раскладное кресло. За ним проследовала Санни.

— Я понимаю, что ты просто обозлился, — мягко начала она. — И я тебя не виню.

— Так то ты.

— Что я? — не поняла Санни.

— Я себя виню, — объяснил Бун, уставившись на океан. Санни увидела, как по щекам у него побежали слезы. — Надо было сделать так, как говорил Харрингтон. Надо было подержать того типа под водой… избить его… заставить страдать… сделать все что угодно, лишь бы он раскололся и сказал нам, где Рэйн. Я ошибся, и девочка умерла из-за моей ошибки.

Санни думала, что этот момент станет для Буна переломным. Что его раны наконец начнут затягиваться. Что ему станет лучше.

Она снова ошиблась.

Бун все глубже и глубже погружался в депрессию, стыдясь и виня себя за прошлые поступки.

Как-то с ним попробовал поговорить Джонни Банзай.

— Ты ведь понимаешь, что девочка к моменту задержания Расмуссена скорее всего уже была мертва? Все данные говорят об этом, — твердил другу Джонни.

— Тебя Санни попросила прийти? — устало спросил Бун.

— Да какая разница!

— Засунь свои данные себе в жопу, Джонни. И сам иди туда же.

Все конвоиры зари пытались привести Буна в чувство. Бесполезно. Как-то к нему даже пришел Рыжий Эдди.

— Все мои люди на улицах, — сообщил он Буну, — ищут девочку, да и этого извращенца тоже. Если он хоть где-нибудь объявится, Бун, я его лично к тебе приведу.

— Спасибо, Эдди.

— Для тебя, брат, все что угодно, — похлопал его по плечу Эдди. — Все что угодно.

Но и у Рыжего Эдди ничего не вышло. Даже его армия не смогла найти Расса Расмуссена и Рэйн Суини. И депрессия Буна становилась все чернее и чернее.

Через месяц Санни поставила перед ним ультиматум:

— Я не могу так больше жить. Я не могу больше так жить с тобой. Или ты обратишься за помощью, или…

— Или что? Давай, Санни, не робей.

— Или тебе придется переехать.

Бун предпочел второй вариант.

Санни и сама знала, что так будет.

Нельзя предъявлять такому человеку, как Бун, подобный ультиматум и ждать другого результата. Но, честно говоря, Санни вздохнула с облегчением, когда Бун ушел. Она стыдилась этого чувства, но одновременно была рада остаться в одиночестве. Одной ей было лучше.

Да и ему тоже.

Бун понимал, что, выбрав другой путь, он бы утянул Санни за собой на дно.

Если уж тонешь, говорил он себе, то будь добр, тони один. На своем собственном корабле.

Один.

Бун бросил службу в полиции, бросил Санни, бросил друзей, бросил конвоиров зари. Бросил сёрфинг.

Никогда не поворачивайся спиной к океану.

Если вы думаете, что от океана так легко уйти, вы ошибаетесь. Сила приливов притянет тебя обратно; вода в твоей крови будет бурлить, пока не вернешься в родную для нее стихию. И однажды утром, после двух месяцев бесцельного валяния на диване, Бун взял доску и один пошел кататься. Он не обдумывал этот шаг, даже не собирался идти к океану тем утром; просто взял и пошел.

И океан исцелил его раны — медленно и, конечно, не все, но исцелил. Бун выбирал самые тяжелые, неудобные для сёрфинга волны; мотался по всему побережью, словно Одиссей в поисках дороги домой. В волнах близ Рокслайда, Блэкса и Турмалина он надеялся покарать себя. Буну казалось, что он заслуживает наказания, и океан не обманул его ожиданий.

Океан избивал его, топил, скреб солью и песком. Бун возвращался домой совершенно измочаленным и спал мертвым сном. Просыпался с восходом солнца и вновь шел на пытку. Снова и снова, пока однажды не проснулся и не решил присоединиться к сбору конвоиров зари.

В этом не было никакой драмы, он даже не принимал решения как такового — просто пристроился к их команде в океане, когда ребята только вывели сёрфы в воду. Никто — ни Джонни, ни Прибой, ни Дэйв, ни Санни — не сказал ему ни слова. Они просто катались, словно ничего не случилось, словно и не было этих месяцев без Буна.

После катания, когда они с Джонни лежали на пляже, тот спросил друга:

— Ну и какие у тебя теперь планы?

— Свои планы я только что продемонстрировал.

— Будешь просто сёрфить? — удивился Джонни.

Вместо ответа Бун пожал плечами.

— Ты что, в лотерею выиграл? Тебе ведь придется на что-то жить, понимаешь?

— Ага.

Дэйв предложил Буну записаться в спасатели. Конечно, ему придется прослушать несколько лекций, говорил Дэйв, но обучение займет не больше полугода. Тем не менее Бун отказался; он уже понял, что охранять жизни других людей — не для него.

Идея обзавестись собственным детективным агентством пришла в голову Джонни.

— Типичное занятие бывших копов, — рассказывал он. — Расследования для страховых компаний, охрана, семейные разборки, розыск должников, все в таком духе.

Буну эта мысль пришлась по вкусу.

Конечно, не самая увлекательная работа на свете, но в этом-то и была вся соль. Бун не хотел любимой работы. Если любишь что-то, потом очень больно это терять.

Это и беспокоило Санни. Для всего остального мира Бун вернулся прежним — веселым расслабленным пофигистом. Он все так же переделывал с ними Список Клевых Штук, жарил ночью рыбу на пляже, готовил еду для друзей, заворачивая что придется в тортилью. Из всех конвоиров только Санни знала, что Бун не совсем вернулся. Она подозревала, что Бун стал одним из тех, кто ничего не ждет — от себя, от других людей и от жизни как таковой. Что работает он только ради того, чтобы спокойно заниматься сёрфингом. Конечно, внешне он казался вполне довольным, но она понимала, что это маска, скрывающая глубокое разочарование.

Разочарование в жизни.

В себе.

Они остались близки; держались друг друга. Даже спали вместе — то ли в честь старых добрых деньков, то ли просто чтобы заглушить тоску одиночества. Но оба понимали, что это ни к чему не приведет, и оба понимали почему — Санни видела, что Бун потерял кусочек своей души, кусочек себя, а ни ее, ни его неполноценный, не полный мужчина не устраивал.

Горькая ирония состояла в том, что именно Бун в свое время подталкивал Санни идти вперед. Бун делал для Санни то, чего она не могла делать сама — для себя или для него. Это Бун убедил ее не отступать от своей мечты, когда Санни устала, потеряла веру в себя и готова была на все плюнуть, уволиться и найти нормальную работу. Именно Бун тогда велел ей держаться что есть сил, продолжать работать официанткой и заниматься сёрфингом, потому что успех наверняка настигнет ее со следующей волной в океане.

Бун не позволил ей сдаться.

А сам сдался.

Вот только одного Санни не знала — Бун до сих пор пытался найти Расса Расмуссена. Самые тихие и приятные часы утра он проводил за компьютером, пытаясь выследить Расса. Он искал хоть какую-нибудь зацепку — может, всплывет номер социального страхования, если преступник устроится на работу, или договор на аренду квартиры, или хотя бы счет за газ. Хоть что-то. Сталкиваясь с бродягами, пьянчугами и прочими опустившимися личностями, он первым делом спрашивал, не слыхали ли они чего о Расмуссене. Но никто не мог ему помочь.

Вот уж исчез так исчез.

Вполне возможно, он уже был мертв и сведения о судьбе девочки унес с собой в могилу.

Но Бун не сдавался. Бун Дэниелс, один из самых миролюбивых людей во Вселенной, держал у себя в тумбочке пистолет 38-го калибра. Он не выносил его из дома, не вынимал из кобуры. Просто хранил его до того дня, когда найдет-таки Расса Расмуссена. А уж тогда он поедет с ним в какое-нибудь тихое местечко, заставит его говорить, а потом пустит ему пулю в лоб.