— Прекрасно вас понимаю. Самому не терпится. Много там ещё?
— Да, собственно, почти всё. Осталась последняя запись. «Новую встречу с графом Д. придётся отложить на неопределённый срок. Отбываю в Петербург решать проблемы с сырьём. Сразу оттуда — в Полокум, в лабораторию. В этот раз за доставкой сырья буду следить самолично». Вот теперь всё, Владимир Всеволодович. Больше записей нет.
— В Полокум? — переспросил я. — Что за зверь такой?
Дорофеев пожал плечами.
— Тут так написано. Вот, полюбуйтесь.
— Да помню я, что там написано.
В памяти действительно тут же встало слово: Polocum. Чёрт бы знал, что это. Понятно, что название города, но…
— Полоцк, — осенило вдруг меня.
Этот город упоминался в имущественных документах. У Троекурова были владения не только в Смоленске и Петербурге, но и там.
— Браво, Владимир Всеволодович! — восхитился Дорофеев. — Сейчас я припоминаю, что название этого древнего города на латыни пишется именно так.
— Древнего?
— О, да! Если не ошибаюсь, Полоцк — ровесник Смоленску.
— А можете мне его показать на карте?
На стене кабинета Дорофеева висела карта. Мне они встречались не впервые — видел в кабинетах Абрамова, Обломова, в библиотеке Благородного Собрания. Даже у дядюшки при раскопках, проводимых в башенке, находил карты, но до сих пор к ним особо не присматривался. Отметил внушительные размеры Российской Империи, порадовался, возгордился, да на том и закончил.
Сейчас встал из-за стола, подошёл к карте. Дорофеев встал рядом со мной. Показал:
— Вот.
Угу. Если верить размеру точки, обозначенной на карте — захолустье вроде нашего Поречья. А вот расположение…
Я коснулся пальцем чётко очерченной красной линии. Спросил у Дорофеева:
— Это ведь граница Империи, верно?
— Совершенно верно. Полоцк находится на границе с Европой. На самом, так сказать, рубеже.
— Понял, — кивнул я. — Дальше — Пекло.
От предложений Дорофеева остаться отобедать, выпить мадеры, прогуляться до птичника посмотреть на нового необыкновенного сокола и проделать всё это одновременно я худо-бедно отмахался.
— Простите, Михаил Григорьевич, спешу! Чувствую приближение вдохновения. Нужно срочно писать роман дальше. А то исчезнет муза, потом чёрт её знает, когда снова посетит.
Против музы у Дорофеева аргументов не нашлось. Я клятвенно заверил переводчика, что первым читателем моего гениального труда будет он.
Прощаясь со мной, Дорофеев сказал:
— А у меня ведь радость большая, Владимир Всеволодович. Андрей-то мой, сын единственный, наконец за ум взялся! На днях вот письмо от него получил. Пишет, что обрёл своё призвание. Познаёт на практике науку мелиорации и устройства водопроводов в жилых домах. Труд, говорит, физически тяжёл, но он доволен, весьма и весьма. Обещает, что когда свидимся, я его не узнаю.
— Поздравляю! — искренне сказал я. — Ишь ты. Выходит, не зря в живых его оставил. Глядишь, и правда человеком вырастет.
— Что вы говорите?
— Да не, ничего. Рад за вас! И за Андрея, конечно, тоже.
Мысленно поставил в памяти зарубку — посмотреть, как там у Андрея дела. Если правда за ум взялся, то можно его и на других направлениях задействовать. Парень-то образованный, здесь такие редкость.
С этими мыслями я пожал Дорофееву руку и отчалил. Выйдя за ворота, прошёл из вежливости десяток шагов, после чего переместился в Давыдово.
Ф-фух! Наконец-то дома.
Свесившись с лестничной площадки вниз, прокричал, что прибыл, обедать буду. Услышал ответный счастливый возглас тётки Натальи и улыбнулся.
Ни Захара, ни Земляны в усадьбе на обнаружилось. Первый, видимо, зацепился в Поречье за Марфу, вторую — бог знает, где носило.
Обедал я в обществе Тихоныча, который немедленно принялся вещать. Я слушал вполуха, отмечая про себя, что дела у нас идут хорошо. Надои растут, поля колосятся, ценных карпов в Поречье ждут с таким нетерпением, что аж кушать не могут.
А сам прикидывал, сколько времени может занять дорога до Полоцка и кого мне тащить с собой.
Изничтожить этот троекуровский гадюшник просто жизненно необходимо. В идеале — вместе с Троекуровым. Вот же мразь хитрожопая! Кости охотников ему «сырьё». И лабораторию утащил в такое место, куда по доброй воле в здравом уме ни один государев чиновник не сунется.
Ну, ничего. Я-то — не чиновник. Заодно, кстати, на Пекло посмотрю. Пока так — пристрельно, издали. Одним глазом.
— А глаза у ней, ваше сиятельство — вы бы видели! — продолжал между тем увлеченно рассказывать что-то своё Тихоныч. — Сколь живу, отродясь таких не видал!
— Женись, — предложил я. — Глаза — зеркало души. Известный факт.
Тихоныч поперхнулся. Вытаращился на меня.
— То есть, простите, как это — жениться⁈
— Ну, обыкновенно. Как люди женятся? Не знаешь — у Данилы проконсультируйся. Он в этом деле человек опытный.
— На кобыле — жениться⁈ Я ж про кобылу рассказываю. Данила-то, вроде, ничего такого… — Тихоныч посмотрел с сомнением.
Упс.
— Да? Ну ничего, так ничего. Показалось мне, значит. Не Данила это был… Так что там с кобылой и глазами?
— Да страшны уж больно! За то кобылу и Тварью прозвали. Люди говорят, глаза у ней по ночам светятся.
Я припомнил, что кобыла по кличке Тварь входила в список имущества, полученного мной от Салтыкова за один империал. Наряду с деревней, заливными лугами, крепостными людьми и озером с ценными карпами.
— Хм. Ладно, разберёмся. — Я записал идею про кобылу непосредственно в головной мозг, но приоритет ей навесил низкий. Вот если б она людей убивала — тогда да. А так… — Так, это… Чего там с карпами-то? По времени уже десять раз должны были приехать, а я ничего подобного не вижу.
— Так ведь я же вам рассказываю! — Тихоныч даже возмутился моей невнимательности. — Я ведь уже сам озадачился, съездил снова на место. И местные, все, как один, несут несусветную чушь!
— Так-так?
— Что карпов, готовых к отправке, пожрала кобыла! Вот та самая, с глазами.
— Кобыла? — переспросил я. — Карпов?
— Истинно так! Кобылу ту видел — чудовище страшенное! Не знаю, что и думать.
— Вот я сейчас тоже не знаю, что думать, — честно признался я. — А где они эту радость взяли-то вообще?
— Этого я не спросил…
— Н-да. Ситуация… Ладно, поднимаю приоритет до высокого. С приворотом разберусь — и метнусь в то село с внезапной проверкой. Да только империал против медной монеты ставлю, что местные крутят, а на кобылу валят. Либо хищения, либо раздолбайство. Без контроля на местах вечно либо то, либо другое… А чаще — и то, и то одновременно.
— Оно, конечно, может, вы и правы, — с сомнением сказал Тихоныч. — Да только кобыла выглядит очень убедительно. Так на меня смотрела, будто и меня бы сожрала, будь её воля.
Я вытер рот салфеткой и прислушался к своим ощущениям. Магическая Сила как будто в нормальном состоянии. Физически — да, рубит, и рубит прилично. Однако это — дело наживное.
Родий у меня, благодаря недавним приключениям, было — хоть известным местом жуй, ажно целых сто двадцать шесть штук. Горящей необходимости быстрей-быстрей подниматься до Пятидесятника вроде как нет, терпит. Так что можно немного порасти вширь.
Кивнув этой мудрой мысли, я ввалил пять родий в апгрейд Знака Восстановление сил, переведя его таким образом на третий уровень. Справочник, который я давно оцифровал себе в голову, обещал, что на третьем уровне Знак позволяет до суток непрерывной деятельности. А если просто не спать — то до недели.
Кастанув на себя эту прелесть, я почувствовал себя свежим и отдохнувшим. Не полноценный отдых, конечно, но в качестве временной замены — вполне себе.
— Ладно, Тихоныч. Убедил. Маркетолог из тебя хороший. Метнусь посмотреть твою страшную кобылу.
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас.
— Извольте подождать, я велю карету…
— Да не надо мне карету. Карета скоро ещё понадобится, побереги имущество.
В Полоцке-то у меня точно якорей нет. И готов спорить, что нет их и у моих друзей-охотников. Где мы, а где Полоцк. Расстояние не бог весть какое, конечно, а всё-таки день на дорогу закладывать придётся. Неприятно от этой мысли. Избаловали меня Знаки, ох, избаловали!
Я поднялся к себе, взял всю необходимую экипировку и через нуль-Т кабину перенёсся на Знак, который оставил в прошлый достопамятный визит. Вышел из лесочка, огляделся.
Вот оно, озеро. Тихое, спокойное, и не скажешь, что тут вила с водяным смертельную битву устраивали. Зато, вот, кобыла-карпоед образовалась. Того не лучше…
Я двинулся в деревню. Первым встречным оказался подросток лет пятнадцати, с классической стрижкой под горшок. Он шагал куда-то без видимой определённой цели и легко перехватился.
— Стоять. Бояться, — скомандовал я.
Пацан остановился, но бояться не спешил. Окинул меня взглядом без всякого страха, задержался на перчатке. Тут брови взлетели, рот приоткрылся в этаком «ого!»
— Да-да, охотник, — покивал я. — Но суть сейчас даже не в этом. А суть в том, что я — хозяин этой деревни, граф Владимир Всеволодович Давыдов. Слыхал о таком?
— Как не слыхать… — оробел, наконец, пацан.
— Тебя как звать?
— Гошкой.
— Это Егор, что ли?
— Вестимо, Егор.
— Хм. Путаница получается. Ладно, будешь Гошкой, так проще. Дело такое, Гошка. Дошли до меня смутные слухи, что имеется у вас кобыла…
— Тварь, что ли? — перебил Гошка, мигом растеряв весь пиетет. — А то ж! Имеется, окаянная! Убивать будете?
— Эм… Ну, чего ж сразу так радикально-то. Посмотрю для начала.
— Это запросто. Она тут где-то ходит, айда поищем.
— В смысле, «тут где-то»? Она не на привязи? Смотрит кто за ней?
— Ха! За такой присмотришь. Привязь она рвёт. Из конюшни выламывается. Двери ногами — на! — и вылетают! Петро, кузнец, её поймать пытался — так она его зубищами хвать! Дарина потом нитками зашивала, вот такенная рана! И болел ещё неделю. А подковать её пытались — так она вовсе Мишке копытом башку чуть не пробила, три дня лежал, как дурак, слова сказать не мог. Потом ничего, очухался вроде.
— И что, она у вас просто так ходит? Бесхозная?
— Знамо дело! То вокруг деревни, то по деревне. Ходит, будто догляд ведёт. Жуть такая. На ночь запираемся, потому как случай был. Легли хозяева спать, это Фадей с Томкой своей. А просыпаются от звуков. Встают — мать честная! — стоит это чудище, башку в окно просунула и блины со стола жрёт! Томка на неё со скалкой, а та зыркнула на неё глазами светящимися и матом.
— Матом?
— Как есть, по матери послала. Томка так и села, где стояла. А кобыла блины сожрала и ушла. И ещё кучу им во дворе навалила.
Шагая рядом с Гошкой, я ощущал, как у меня в голове происходят какие-то необратимые разрушительные процессы. Гибнут, гибнут безвозвратно с такими трудом и любовью выпестованные нейроны! Что за дичь мне тут втирают? Да я под «кислотой» бы такого не выдумал!
— Где вы её взяли-то вообще?
— Знамо дело — из лесу привели! Жеребёнком. Нормальная была, покуда в силу не вошла. А там как давай исполнять — страх господень! Наши уж, грешным делом, истребить её пытались…
Тут Гошка осёкся, замолчал и, втянув голову в плечи, покосился на меня.
— Чего ты? А, что кобыла — хозяйская?
— Вестимо…
— Не парься, я наказывать не любитель. Да и вообще, тогда ж ещё не я хозяином был.
— То да…
— Ну, и чем истребление закончилось?
— Да ничем! Распинала она всех. У Хомы ружжо есть, так он в неё стрелял, и попал даже. А она ему подошла — и копытом по причинному месту. Тот ружжо выронил, она копытом его хрясь — и пополам.
— Хому?
— Ружжо! Хому не тронула боле. Но ему хватило, баба его с тех пор тоскует и по ночам к Остапу бегает, а Хома тож тоскует и самогонку глушит.
Экие подростки в деревнях развитые, всё знают. Только слова «коитус» не знает, наверное. Удивится.
— Вона она! — крикнул Гошка показав пальцем. — Злодействует!
И я увидел кобылу.
Н-да… Чёрная, как смерть, она стояла перед какой-то постройкой и долбила в закрытую дверь передним копытом.
— Это она в курятник ломится, — понизив голос, объяснил Гошка. — Сейчас дверь выбьет, сука такая, и яиц нажрётся. А может, и куру тоже съест. Яйца любит — спасу нет. И насрёт всенепременно, мол, вот вам. Не любит она нас.
Кобыла была на глаз несколько крупнее, чем полагалось стандартной. Грива нечёсанная, спутанная, длинная и придавала ей залихватский, панковский вид. Никакой оснастки, вроде седла и прочих глупостей, разумеется, не было. Зато какие мускулы перекатывались под шкурой, мать-перемать! Это ж не лошадь, это — Арнольд Шварценеггер в лошадином воплощении.
— Убивать будете? — с надеждой спросил Гошка.
— Экий ты кровожадный. Для начала проверим на тварность. Отойди-ка подальше.
— Но…
— Ты крепостной?
— Знамо дело!
— Вот и слушай, что барин приказал: отойди подальше. Вон туда, к тому кусту отойди и там стой, пока не позову. Бегом марш!
Правильный тон — девяносто процентов управленческой деятельности. Гошку как ветром сдуло. А я носком сапога вычертил на земле Знак, которым давненько не пользовался — банальный охотничий Манок.
У меня он был раскачан до второго уровня, и я полагал, что этого хватит. Ранг позволял апнуться до третьего, и родий, разумеется, хватало. Но на третьем, согласно справочнику, Манок начинал призывать высокоуровневых тварей. Я же сильно сомневался в том, что кобыла если и тварь, то высокоуровневая. Максимум — среднеуровневая. Высокоуровневая уже бы выпилила всю деревню или свалила. А эта ходит кругами и кормится помалу. Как волкодлак какой.
Я вообще полагал, что местные перетрухнули на ровном месте. Притащили дикую лошадь из леса, вот та и исполняет. Может, объезжать никто не умеет, или смелости на это не хватает. А то, что она якобы от пули не подохла — так то вообще фигня. Скорее всего, Хома промазал, только и всего.
Передо мной вспыхнуло зелёное пламя. Я внимательно смотрел на кобылу. Та нанесла двери ещё три удара, и вдруг повернулась. У меня ёкнуло сердце. Неужто на Манок пойдёт⁈
Нет. Припала на передние копыта, задними подпрыгнула и вхерачила по двери как следует. Дверь хрустнула и частично вломилась внутрь. Послышалось всполошённое кудахтанье. Блин, ну чудовище ж реальное! Ладно, хрен с ним, что не тварь. Деревня-то моя, и люди мои! А у них беда — вон какая. Прикончу кобылу. Жалко, конечно, пахать бы и пахать на такой. Но хренли с ней, бешеной, делать-то ещё.
И тут вдруг кобыла, издав раздражённое «и-го-го», двинулась на Манок.
Вот это поворот, мать твою! Вот это — поворот. Ни слова о тварных лошадях в справочнике не было. Что за очередную хрень я встретил на своём жизненном пути?
Почему-то вспомнился мастер Сергий, с его обидным «умеете вы, ваше сиятельство, необычных приключений найти». Ну блин! Вот что конкретно сейчас-то я сделал не так⁈ Я не я и лошадь не моя, в самом что ни на есть буквальном смысле! Однако вот она, стоит, смотрит на меня злобными глазами. Которые, кажется, и правда светятся, не наврал Тихоныч.
Тут кобыла решила перейти в атаку. С непостижимой ловкостью обогнула прыжком Манок и замахнулась на меня передними копытами. Я — тоже с непостижимой ловкостью — отскочил в сторону и скинул с плеча заранее заготовленную верёвку, на конце которой ещё дома соорудил петлю. Готовиться к невозможному — часть нашей профессии, что тут скажешь.
Раз — и на шее лошади затянулся аркан. Не обычный, а из правильной верёвки, которая тормозит тварей.
Кобыла дёрнулась раз, другой, третий, но я даже усилий не прикладывал, чтобы её удержать. Верёвка сама справлялась.
И тогда кобыла сдалась.
— Сволочь, — сказала она человеческим голосом. — Чтоб ты подавился. Чтоб ты сдох. Чтоб тебе ни одна девка…
— Стоп-стоп-стоп, — помотал я головой. — С девками я как-нибудь сам разберусь. Давай-ка с самого начала. Ты, твою мать, что такое⁈