– Молодой человек, вам уже поздно поступать! Вам сколько лет?
– Двадцать три.
– Вот видите. В вашем возрасте надо о семье думать, ипотеку брать, а не в медучилище на санитара учиться.
– Я решил поступить, и я поступлю.
– Нет, не поступите.
– Это вас мама попросила мне отказать? – Гоша пристально посмотрел в глаза главы приёмной комиссии.
– Нет. Ольге Николаевне в этом нет такой необходимости. Георгий, вы же легендарная, в каком-то смысле, личность. Я уж не знаю, что правда, а что выдумки, но вы, некоторым образом, как барон Мюнхгаузен.
– Вы ошибаетесь.
– Возможно. Но речь не обо мне.
– Но как же так! Я готов учиться, выносить утки, ставить капельницы, помогать людям, быть медбратом.
– Нет, не готовы, – собеседник кивнул на трость в руке Гоши, – как вы с этим собираетесь носилки таскать? Неходячих мыть? Или вам кажется, работа медбрата – это только дефилирование по коридорам в белом халате?
Гоша ушёл не прощаясь.
Мамы дома не было. Опять задерживается в больнице.
От нечего делать он решил навести порядок в шкафу. Со смерти папы он не притрагивался к его вещам. Почему-то это казалось кощунством, что ли. Сегодня ему папы не хватало. Вечно спокойного, уверенного, тихого, который мог просто так, без повода обнять сына, погладить по голове.
На нижней полке лежали старые неподписанные папки. Он открыл одну из них. Внутри оказалась отпечатанная ещё на машинке рукопись.
Это была история про трёх друзей – двух парней и девушку, которые назло своему профессору-ретрограду придумали и собрали машину для перемещения по параллельным мирам. Каждый новый мир сначала казался им идеальным, но постепенно открывались его тёмные стороны. В мире, где не употребляли мясо, оказалось, существует каннибализм. В мире без религии не распяли Христа и теперь процветала наука, но нет заповедей и за убийство просто полагается штраф. В мире без нефти исчерпываются запасы угля. Из-за того, что нет пластика, всё делается из дерева и железа – леса вырублены, руда дорогая.
Истории были исчёрканы и исписаны красным карандашом. Видимо, несколько редакторов рецензировали произведения, не стесняясь в выражениях: «Антинаучная чушь! Прежде, чем лезть в фантастику, изучите матчасть! Примитивно! Надуманные обстоятельства! Вы сами-то стали бы читать такой бред?»
Гоша достал другие папки разной толщины. В них были повести, романы, сборники рассказов, потяжелевшие от красных чернил. В какой-то момент ему показалось, что рукописи расстреляли.
Хлопнула дверь.
– Гоша я дома! Возьми сумку.
Он вышел в коридор, забрал магазинный пакет, отнёс на кухню.
– Ты чего опять без настроения? Мне сказали, что ты в мед ходил в приёмную комиссию.
– Почему ты не рассказывала, что папа писал книги?
– Я не рассказывала? Да это он последние годы мечтал про всё забыть. Никто ничего от тебя специально не скрывал. Это тебе никогда не было интересно, чем мы занимаемся.
– Неправда.
– Серьёзно! – Ольга даже с каким–то азартом посмотрела на сына, – ну-ка, кем я работаю, сынок?
– Ты главврач городской больницы.
– Это должность, но у меня есть медицинская специальность. Какая?
Гоша смутился. Он пытался вспомнить, но мысли путались. Не может же быть, чтобы он не знал такую простую вещь.
– Ты никогда не говорила.
– Я не акцентировала внимание, это правда, но и не скрывала. Так какая у меня специальность?
– Терапевт? – сказал Гоша наугад.
– Ещё попытка.
– Не знаю, хирург.
– Гинеколог. Сынок – я гинеколог и всегда им была.
– А, ну да…
– Ты живёшь в своих фантазиях, своём мире. Всё само к тебе приходит. Ты кроме себя не умеешь ни о ком думать.
– Неправда.
– Сколько у тебя друзей? Прямо сейчас.
– Сейчас нет, но они же были.
– Сомневаюсь. Нет у тебя ни друзей, ни девушки, ни таланта, ни призвания. Бестолочь, как твой отец, царство ему небесное.
Гоша насупился, ушёл с кухни.
Посмотрел на лежащие возле открытого шкафа листы папиных произведений. Собрал вперемешку в одну стопку. Прижал к груди. Вдохнул запах пыльной бумаги.
***
Во дворе было уже темно. Опираясь на трость, Гоша дошёл до пруда, где когда–то неловко сорвал кувшинку.
«Интересно, сейчас бы я полез за ней?» – подумал он.
Рядом стоял дешёвый ржавый мангал, окружённый кучей пустых банок, осколков бутылок, упаковок из-под чипсов. Гоша захотел потрогать воду, но толстая пачка рукописей мешала. Мангал, как ни странно, казался самым логичным выходом – по крайней мере они будут не на земле, не в мусоре.
В зеркале пруда отражалась полная луна. В серебристом круге её отражения медленно покачивалась кувшинка.
«Нет. Не полез бы. Нет больше того мальчика, совершающего глупости. Все взрослеют. Рано или поздно», – решил он.
Гоша обернулся к ржавому мангалу, ставшему книжной полкой для нереализованной мечты отца. Нашёл под ногами выброшенную кем-то зажигалку.
Соврал классик, что рукописи не горят. Наверняка выдавал желаемое за действительное, как часто поступают творческие люди. Рукописи прекрасно горят.
Гоша поджёг повесть про друзей-физиков и огонь, сначала лениво, потом всё охотнее, начал её пожирать. Он засмотрелся на пламя. Взял следующую стопку. Света луны явно не хватало, чтобы осветить тексты, пришлось включить фонарик на телефоне.
Он быстро читал по одному листу, тут же скармливая прочитанное ненасытному огню.
После повести про шамана, выбирающего ученика среди трёх пришедших на его «зов» юношей он прочитал про мусорный остров, на который вывозили поломанных роботов, и они создали своё государство. Потом – про трёх бессмертных воинов Тамерлана, получивших дар от найденных в степи осколков метеорита. Самым любопытным из них был Распутин, который, благодаря фантазии папы, дожил до наших дней.
Он был последним читателем отцовских произведений. Больше никто не сможет их критиковать, писать язвительные рецензии. Больше никто и никогда их не прочитает.
Налетевший ветер играл горящими листами. В небо поднимался серый пепел. Гоша почему–то подумал, что это похоже на индийскую погребальную церемонию.