Костры на площадях

КАК МЕДВЕДЬ СТАЛ МИШКОЙ-ПЕЧАТНИКОМ

Время было трудное, небывалое — гремела над страной великая революция, не до медведя рабочим типографии, и, может быть, вскорости отдали бы его куда-нибудь, ну в цирк, например, или в Московский зверинец. Но этого не случилось.

В этом году часто выключали электрический свет, и газеты печатать приходилось на ручном печатном станке, который для этого дела специально приспособили, при керосиновых лампах. Печатный ручной станок — приспособление нехитрое: колесо, как у колодца; повернет его рабочий, и на белом листе бумаги отпечатается газетный текст. Нехитрое-то нехитрое приспособление, а труда требовало много — нелегкое дело вручную газеты печатать, если, конечно, света долго нет. Бывало, семь потов с рабочих сойдет за смену.

И вот однажды…

…Всегда медведя привлекало солнце. Его тепло, его яркий свет вселяли в Мишку радость и стремление что-нибудь делать. В барском имении в маленькую комнату, в которой он жил, солнце заглядывало редко.

Зато теперь, в новом Мишкином жилье, солнце бывало часто и подолгу — два окна сарая выходили на восток и запад.

Теперь он спал на подстилке из войлока, и с появлением солнца у Мишки было связано самое приятное ожидание.

Вот первые лучи еще робко и слабо осветили паутину в углу сарая — как раз над самой головой медведя. В розовом свете начинали дрожать паутинки, и откуда-то из темноты появился большой серый паук и хищно бегал по своим паутинам, ожидая глупых мух (их ветхих безжизненных комочков уже много было в паутине).

Мишка щурил глаза на розовые дрожащие паутинки, на паука и не шевелился: он знал — еще рано.

Уже более яркие теплые лучи сползали вниз и чуть вбок — они останавливались на кипах старых газет, и в их свете буквы на газетах становились бледными и еле различимыми. В этих кипах жили осторожные и ужасно хитрые мыши. Медведь слышал только, как они шуршат в старых бумагах. Но как ни осторожно подкрадывался он к газетам, при его приближении мыши мгновенно прекращали возню. Однако стоило ему отойти в свой угол, шуршание возобновлялось. Похоже, мыши были очень недовольны и раздосадованы новым жильцом сарая и донимали медведя нарочно.

Пока солнце нагревало старые газеты, медведь окончательно просыпался и приводил себя в порядок: умывался наслюнявленной лапой, расчесывал свалявшуюся шерсть на боках, сладко потягивался.

И вот солнце, ослепительное и жаркое, заглядывало в окна сарая, и весь сарай наполнялся теплом и светом, в котором медленно плавали невесомые пылинки.

Медведь знал: теперь скоро! И он поднимался на лапы и начинал возбужденно бегать из угла в угол. Он ждал.

Действительно, скоро слышались торопливые шаги во дворе, щелкала задвижка, дверь распахивалась, и в сарай входил Федя.

— Здравствуй, Мишка! Здравствуй, мой лохматый!

Федя приносил еду, и после завтрака начинался веселый день с Федей.

Первое время Мишка знал только типографский двор. Но и здесь для него было много интересного: таинственные сырые закоулки, где земля пахнет грибами, странная ржавеющая машина — когда смеркалось, медведь нарочно принимал ее за сильного зверя, своего противника, и с грозным рычанием нападал на нее.

Во дворе ровными штабелями были сложены пахучие березовые дрова, и между ними медведь с Федей играли в прятки. Этой игре Мишку научил Федя. Правда, медведю ничего не стоило найти мальчика — он всюду чувствовал его привычный добрый запах. И все-таки это была интересная, увлекательная игра — особенно нравилось Мишке прятаться от Феди. Правда, он всегда залезал в одно и то же место — под свою подстилку в сарае. При этом под подстилкой умещались только голова и передние лапы; все остальное торчало наружу.

— Ты все-таки немного бестолковый, — говорил Федя медведю.

В ответ Мишка радостно фыркал.

В этот день Федя пришел к нему, когда солнечные лучи грели газетные кипы, а в газетах яростно возились мыши.

— Пошли! — сказал Федя. — Тебя хотят поглядеть печатники.

Первый раз Мишка поднялся по крутой лестнице и очутился в длинном темном коридоре. Здесь пахло так пронзительно и гадко, что медведь начал чихать.

— Ничего, Мишка, — сказал Федя, — привыкай. Ты же в типографии.

И они вошли в тесную и уже совсем темную комнату. Здесь горели керосиновые лампы, узкие окна были в копоти. Было тут много непонятных машин, шума, много веселых незнакомых людей, которые обступили медведя.

Все было непривычно и пугало: и новые запахи, и машины, и люди. Поэтому Мишка потеснее прижался к Феде и фыркнул: «Куда это я попал? Подозрительное место».

А люди, чумазые, в черной краске, смеялись, говорили медведю что-то дружеское.

— Да ты не бойся, чудак! — Федя трепал его по загривку. — Здесь все свои.

И тогда, немного успокоившись, медведь увидел человека в замасленном фартуке, который крутил странное большое колесо; колесо стрекотало.

Жаром облилось Мишкино сердце — он ярко вспомнил Марфу, свою комнату в барской усадьбе… И вспомнил он веселую прялку.

Медведь подошел к машине с колесом, оттолкнул рабочего, крякнул для смелости и…

Закрутилось, застрекотало колесо в Мишкиных лапах, радостно стало медведю и, если бы он был человеком, наверно, просто захохотал бы от удовольствия.

Умолкли вокруг люди, изумленно смотрели на медведя и подкладывали какие-то белые листы под черную доску, которая поднималась при каждом повороте колеса.

Устал слегка медведь и тогда повернулся к людям, встал на задние лапы и протянул к ним правую переднюю.

— Есть просит, — объяснял Федя.

Медведю давали поесть у кого что было: кто ломоть хлеба, кто соленый огурец. Подкрепившись, Мишка опять брался за ручку станка.

— Чудеса! — изумлялись печатники. — Вот тебе и помещичья забава! Гляди, как на революцию работает.

Так медведь стал Мишкой-печатником, и вопрос о том, что его нужно куда-то отдавать, отпал сам собой.

Но теперь возник новый, не менее сложный вопрос — чем кормить медведя? В тот первый год Советской власти тяжко жилось революционным рабочим. Скупой паек: непременная осьмушка хлеба с примесями, немного сахара и махорки и иногда по талонам самые неожиданные вещи — эмалированные тазы, плиты жмыха, ящик спичек или невесть откуда взявшиеся соломенные дамские шляпки.

В такое время кормить Мишку — мудреное дело. Неожиданный выход придумал Федя.

— Пап, — сказал он однажды, — а что, если Мишку сделать рабочим типографии?

— Как это? — не понял дядя Петя, который находился тут же.

— А очень просто! Прийти к начальнику типографии и сказать, что к нам поступил новый рабочий. Михаил ну… Топтыгов. Ему паек дадут. И деньги получать станет.

— Обман? — усомнился отец.

— Какой же обман! Ведь он правда у нас работает!

Начальником типографии в то время был рабочий с оружейного завода, испытанный революционер. Но он слабо разбирался в тонкостях печатного дела, в цехах редко бывал и больше следил за политической жизнью рабочих: проверял, как они учатся, как проходят военные занятия на плацу за городом.

Вместе с дядей Петей к начальнику типографии пошел Федя: ведь он к Мишке приставлен. Ну — и ответственность на двоих. В здоровущем холодном кабинете сидел за письменным столом огромный дядя в шинели, накинутой на плечи; и видно было, что ему неудобно и непривычно сидеть за этим столом и очень скучно. В кабинете, кроме письменного стола, была еще между окнами странная картина в резной тяжелой раме: два быка с человеческими головами приготовились броситься друг на друга. Феде она показалась страшной. А над дверью висел плакат: «Вся власть Совѣтамъ!»

Начальник типографии, конечно, знал дядю Петю, да и Федю тоже. Он только так, для порядка, полистал партийный билет дяди Пети, и дальше все получилось очень просто.

— Значит, как фамилия нового товарища? — спросил начальник типографии.

— Топтыгов… Михаил, — чуть смутившись, сказал дядя Петя.

— А как у него с сознанием? В порядке?

Дядя Петя совсем растерялся, но тут Федя вовремя подоспел.

— Очень даже революционное сознание!

— То хорошо. Оружием владеет?

— Да вроде нет… — развел руками дядя Петя.

— Обучите.

— Всенепременно обучим! — Федя даже зачем-то встал по стойке «смирно».

И тут дядя Петя во всем признался. Долго хохотал огромный дядя в шинели. Даже слезы у него выступили на глазах. Потом сказал:

— Ладно. Раз все товарищи — «за», возражать не буду.

На этом процедура оформления на работу нового «рабочего» типографии Михаила Топтыгова закончилась.

Так Мишка-печатник стал получать паек. Хлеб и сахар поедал сам, махорку отдавал своим новым товарищам — рабочим типографии. (Посудите сами, зачем медведю махорка? Ведь курить он, чудак, не умеет.) Получал Мишка и зарплату, и на эти деньги ему покупали дополнительный корм, а ел он все — и овощи, и порченое мясо, и овес, и жмых, потому что, как известно, медведь — животное всеядное.