Костры на площадях

В ТИПОГРАФИИ

Мало кто догадывается, что типография — это целая огромная страна. А Федя знает. Страна начинается с дежурки. Здесь темно, потому что нет окон, и горит керосиновая лампа, горит и фитилем потрескивает.

В дежурке у Феди двое друзей — дед Василий с винтовкой и кошка Ляля. Кошка эта ужасно жирная, и ей голод нипочем: крыс в типографском дворе ловит. Поймает крысу и сожрет. Еще она гордая — ни с кем не разговаривает. Свернется в серый пушистый клубок и спит около лампы прямо на столе. Но с Федей Ляля дружит. Когда он проходит через дежурку, Ляля встает, мягко прыгает на пол и трется о Федины ноги — здоровается. Иногда даже бархатно скажет:

«Мрр-ру!» — что означает: «Здравствуй! Очень рада тебя видеть».

Но сегодня кошки Ляли не оказалось на обычном месте.

— Где же она? — удивился Федя.

— Обедать пошла. Стал быть, проголодалась. — Посмотрел дед Василий на Федю внимательно, спросил: — А ты как? Небось в животе оркестра?

— Не. Капуста там у меня.

— Капуста… — проворчал дед Василий. — На-кось, побалуйся. — И дал Феде сухую, скрюченную таранку.

— Спасибо.

Федя поднимался по железной лестнице с обтертыми краями ступенек и на ходу чистил таранку, а слюнки так и подбегали к зубам.

После лестницы, за темной дверью — наборный цех. И здесь Федя все знает. И машины, и запахи, и всех наборщиков. И его все знают — не успел войти, а уж отовсюду кричат:

— Привет, Федюха!

— Как жизнь?

Подошел к Феде наборщик дядя Петя, худой, длинный, в черном фартуке, поправил очки на коротком носу, закашлялся.

— Фу, черт! — сказал дядя Петя. — Сейчас бы молочка парного. От жары в горле — Сахара.

Эта присказка Феде была известна, и он ждал, что будет дальше.

— Так вот, — дядя Петя зачем-то вытер руки о фартук, и от этого они стали еще чернее, — иди к Давиду Семеновичу. Ждет тебя. Он тут. Дело у него важное.

«Сейчас ушлет в редакцию, — подумал Федя. — И Мишку проведать не успею».

Но ведь Федя — рабочий человек, курьер газеты, и он знает, что без железной революционной дисциплины ничего в жизни получиться не может. Поэтому он послушно зашагал по коридору к двери с табличкой «Коммунист».

За этой дверью — маленькая комнатка, заставленная молчаливыми книжными шкафами. На столе — газетные полосы, пачки журналов «Новь», желтый пузатый графин с водой и стакан с отколотым краешком. К стене старый плакат прибит: «Вся власть Совѣтамъ!» И стоит диван, который, когда на него садишься, говорит своими пружинами очень даже отчетливо:

«Дзю-ю-юба…»

Федя почему-то думает, что Дзюба — это такой зверек, маленький, с острой мордочкой и просто страсть какой умный. Он живет в диване, но никогда не показывается на глаза людям и вылезает только, когда в комнате никого нет, и даже по коридору не слышно шагов. Вылезет, откроет шкаф, достанет книгу и начнет читать. Такой хитрый!

В этой комнате всегда сидит за столом редактор газеты «Коммунист» Давид Семенович. Редакция совсем в другом доме помещается, на улице Восстания, а он тут сидит, потому что он не только редактор, но и выпускающий, и за всем смотрит. Давид Семенович очень даже хороший человек, только серьезный и насмешник. И петь любит. Читает, читает что-нибудь в газете и вдруг как запоет:

Помолчит и опять:

Про какую такую Ольгу он все поет? Чудно. Может, так жену его зовут?

Вошел Федя в комнату, а Давид Семенович и запел:

Потом нагнулся над столом, что-то написал на листке, задумался. Сказал Феде:

— Садись, брат. Я сейчас. Потолкуем.

Федя сел на диван, и сейчас же из-под дивана:

— Дзю-ю-юба…

«Интересно, — подумал Федя, — что сегодня Дзюба читал?» Но разве узнаешь! Дзюба хитрый. Притаился.

Молчит Давид Семенович, пишет что-то. Феде стало скучно.

Это, конечно, понял Давид Семенович и сказал:

— Сейчас, брат. Воззвание написать надо. Послушай-ка вот концовочку. — Давид Семенович встал и прочитал с выражением: — «Все, кому дороги красные завоевания, немедленно под красные знамена первого партизанского батальона!» — Посмотрел выжидающе на Федю и спросил: — Ну? Как?

— Здорово!

— Ты думаешь?

— Прямо в точку!

— В точку, говоришь? — Давид Семенович зевнул. — Устал, брат.

— Давид Семенович, я спросить хочу. — Федя шмурыгнул носом.

— Валяй.

— Что такое пролеткульта?

— Не так только ты говоришь, брат. — Давид Семенович тоже сел на диван, и пружины сердито сказали:

— Дзю-юба!

«Раздавим мы его», — подумал Федя.

— Правильно будет — пролеткульт, — продолжал Давид Семенович, — то есть пролетарская культура. Это такое учреждение. Пролетарским искусством ведает. Понятно?

— Понятно… — вздохнул Федя. — А я думал, пролеткульта — это революционная машина.

— Ну, фигурально выражаясь, можно сказать — машина.

— А что такое фигурально?

— Постой, брат. — Давид Семенович пересел на стул. — Заговоришь ты меня. Дело есть. Нашего художника Нила Тарасыча знаешь?

— Еще бы не знать! Как метко он через зубы плюется!

— Так слушай. Просьба у него к тебе. Хочет он нарисовать нашего Мишку. Ну, а медведь больше всех тебя слушается. Так ты, пока Тарасыч рисовать будет, побудь рядом. Ручной, ручной медведь, а кто его знает.

— Значит, мне в редакцию не идти?

— Без тебя обойдемся. Дуй к своему Мишке. Мы его уже накормили. Художник в двенадцать придет.

— Ур-ра-а! — закричал Федя и спрыгнул с дивана. Дзюба на этот раз промолчал.

Федя сбежал с лестницы, уже другой — крутой и узкой, и попал в типографский двор. Здесь в беспорядке лежали старые ящики, ржавела какая-то непонятная и грустная машина. Из-за штабеля пахучих дров не спеша вышла кошка Ляля и проволокла мимо Феди здоровенную крысу. В другое время Федя поиграл бы с Лялей, но сейчас ему не до этого. Скорее бы увидеть своего друга Мишку-печатника!

Федя открыл низкую дверь и очутился в сарае с двумя мутными окошками. И сейчас же с войлочной подстилки поднялся медведь, проревел радостно и на задних лапах пошел к мальчику.

— Здравствуй, Мишка! Здравствуй, мой лохматый! — и Федя бросился в пушистые и осторожные объятия.

Не помнит Федя такого случая, чтобы Мишка-печатник сделал ему больно. Вот и сейчас Федя изо всех сил старался побороть медведя, повалить его. А что Мишке стоит хрупкого, как соломинка, мальчика одним, даже слабым ударом опрокинуть на землю? Но нет. Мишка только отдувался, кряхтел, но силы своей не выказывал, понимал — нельзя. Да он просто очень любил Федю.

— Поиграем в прятки! — сказал Федя.

Здесь у них все по правилам. Федя спрячется, а Мишка ищет. Пока мальчик не скажет: «Можно!» — медведь послушно стоит у двери сарая. Отвернется и стоит.

Только одно огорчает Федю: не было еще такого случая, чтобы Мишка-печатник его не нашел. А ведь не подглядывает! Это всегда казалось Феде непостижимым.

Так же и сейчас. Федя запрятался среди штабелей дров, старой рогожей накрылся, крикнул: «Можно!» И Мишка ленивой трусцой побежал к нему. Как будто нет дров, рогожи — через них он Федю видит. Подбежал, откинул рогожу, ткнулся Феде в щеку мокрым носом и прорычал радостно.

— Какой ты! — немного рассердился Федя. — Хотя бы понарошку сразу не нашел!

Играют в прятки Федя и Мишка и совсем не знают, что за ними из окна следят Давид Семенович, дядя Петя и Федин отец Дмитрий Иванович. Смотрят и решают их судьбу.

— Недели две нам на подготовку, значит? — спрашивает Дмитрий Иванович.

— Пока так. — Дядя Петя задумался. Есть у него такая привычка — задумываться. — А там, может, сократят. Сам понимаешь…

— Сократят! — Давид Семенович решил было пропеть: «Я люблю вас, Ольга», но понял, что момент неподходящий, и опять засмотрелся на Федю и Мишку. — Ловко же медведь его ищет! И все же куда мохнатого девать, когда вы уедете? Ну сколько нас останется? До него ли будет!

Дядя Петя кашлянул:

— И все-таки я уверен: Федор справится. Вон они какие друзья. С ним наш Мишка не пропадет.

— Даже лучше, что у него здесь забота будет. Больно он переживает, что на фронт мы его не берем. — Дмитрий Иванович вздохнул. — Воевать рвется.

— Мальчонка. — Дядя Петя опять покашлял. — Думает, война — это так, игра.

запел все-таки Давид Семенович, потом со вздохом сказал:

— Ладно. Другого выхода нет. Оставим этого чертова медведя в типографии. Федя будет за ним ходить. Только ты, Дмитрий, серьезно поговори с ним. Чтобы ответственность почувствовал.

— Поговорю.

Так решился вопрос, что делать с Мишкой, когда отряд типографских рабочих уйдет на фронт, — ведь в городе останется только несколько человек, которые будут все равно, назло всем бедам и всем врагам революции, выпускать газету «Коммунист». А Федя и Мишка-печатник между тем, ничего не подозревая, продолжали играть в прятки. После обеда Федя стал поджидать художника Нила Тарасовича — интересно все-таки посмотреть, как Мишку-печатника рисовать будут.