Костры на площадях

КАК ОН ПРОСНУЛСЯ

Маленький медвежонок спал, выставив мордочку из берлоги. Он не понял, что его разбудило. Просто он почувствовал, как что-то теплое и ласковое пощекотало в носу, ярким ударило в зажмуренный глаз и сдвинулось на ухо. Уху сделалось тепло и приятно. И тогда медвежонок открыл глаза, но сейчас же зажмурился — ослепительный поток света рухнул на него, пронизал током все его тельце. Но медвежонок был любопытен, как бывают любопытны все маленькие и здоровые дети. Медвежонок решил обмануть то ослепительное и яркое, что обрушилось на него: он тихонько, осторожно стал открывать один глаз, потом другой, его зрение привыкло к ослепительному и яркому, и тогда медвежонок все понял: это было солнце, солнце разбудило его. Если бы медвежонок родился человеком, он, наверно, сказал бы (это было в его характере): «Здравствуй, солнце!» Но медвежонок не был человеком, тогда он вообще не знал еще, что живут на свете люди, и поэтому он ничего не сказал и даже не подумал. Медвежонок просто смотрел на солнце.

Солнце, горячее и доброе, сидело на макушке ели и целилось рыжими лучами во все живое и неживое, что было вокруг. Один из этих лучей и разбудил маленького медвежонка.

На солнце нельзя было смотреть долго: в глазах появлялись темные пятна, все предметы раздваивались — из-за спины ели выходила другая ель, только темная и расплывчатая; то же делалось с соснами, березой, расколотой грозой, что росла рядом с берлогой, пнями и даже с самим солнцем. Мир, окружающий маленького медвежонка, терял свою реальность, и от этого становилось тревожно и странно медвежонку, и он не мог долго смотреть на доброе и горячее солнце.

Медвежонок перестал смотреть на солнце. Теперь он смотрел вокруг. А кругом было все давно знакомое. Знакомым был лес, зеленый и густой, полный шумов и запахов; и роса на травах была знакомой — медвежонок знал, что она холодная и душистая, и поэтому он часто лизал росу шершавым языком; и небо там, вверху, тоже было знакомым — оно было густо-синим, и по нему часто плыли белые облака. Правда, случалось, что оно становилось сизым, и тогда весь мир становился тоже сизым и таинственным — он внушал маленькому медвежонку безотчетный страх. В таком небе что-то часто вспыхивало и гремело, и потом лился дождь. Медвежонок, в отличие от брата и сестры, любил дождь: когда он сыпался с неба, у медвежонка проходил безотчетный страх, он бегал вокруг берлоги, в которой жил с мамой, с сестрой и братом, катался по мокрой траве, вставал на задние лапы и подставлял кверху, навстречу дождевым лучам, свою мордочку. При этом медвежонок радостно ревел, и восторг наполнял его, и еще его наполняло то, что люди называют жаждой жизни.

Итак, вдалеке от дорог и деревень, в глухом диком лесу, ярким августовским утром проснулся маленький медвежонок. Его брат и сестра, обняв друг друга, еще спали. А большой, пушистой и мягкой мамы не было: она всегда рано-рано, когда небо в звездах, а рядом на сосне ухает филин, отправлялась за добычей — она хотела, чтобы ее дети были сыты.

Медвежонок вылез наружу и всем своим телом почувствовал свежесть августовского утра, он почувствовал влажную траву под лапами и уловил запах нагретой земли, и услышал ровный могучий шум там, вверху, — то кроны деревьев вели разговор о чем-то. Упругое крыло ветра провело по его глазам и унесло с собою остатки сна.

Маленький медвежонок, пошатываясь (его мышцы еще не обрели упругости), прошел по росной траве, оставляя в ее туманном ковре темные следы, и вдруг ощутил острый голод. Медвежонок рос, стремительно рос, и его молодой организм требовал материала, чтобы становиться больше и сильнее. Медвежонок встал на задние лапы и задергал носом. Воздух был напоен тысячью запахов, они переплетались, сменяли друг друга, наплывая волнами. Пахло мокрой землей, кислыми муравьями, увядшей травой, грибами, листьями осоки, сосновой смолой, птичьим пометом, трухлявыми пнями. Но вот медвежонок поймал сладкий и вкусный запах; медвежонок задрожал от этого запаха, его рот наполнился липкой слюной. И он пошел на этот запах, низко наклонив голову, почти касаясь ею земли. Он сделал это машинально — потому что так бежали на запах многие поколения его предков.