Красный дворец

8

Расследование убийств подобно чанги[26]: когда игрок берет восьмиугольник, время останавливается и мир исчезает, оставляя лишь стратегию, тактику и вопросы. И, обговаривая с Оджином наши следующие шаги, я чувствовала себя заколдованной.

Но как только Оджин остановил лошадь и спросил: «Это твой дом?», заклинание утратило силу.

Не важно, занимаюсь я или не занимаюсь расследованием убийств, я всегда буду возвращаться в этот дом. На меня смотрели грязные потрескавшиеся стены. Протекающая черепичная крыша напоминала о каплях дождя, падающих на лицо, когда я сплю. Изнутри расползалась плесень. Отец все больше пренебрегал матерью — и нами, — и это заметно обезображивало наш дом.

— Что случилось? — услышала я спокойный, глубокий голос Оджина.

И поняла, что все сильнее сжимаю седло.

— Ничего, — прошептала я и повторила: — Ничего не случилось, наыри.

И слезла с лошади прежде, чем он успел предложить свою помощь.

— А теперь уезжайте, — сказала я, — вам надо успеть вернуться до того, как ворота закроют на ночь.

Чуть посомневавшись, он сел на лошадь, и я почтительно склонила голову на прощание, как поступила бы, имея дело с любым человеком благородного происхождения, — внезапно я вспомнила о своей незначительности.

— Мы с тобой ровесники, — пробормотал Оджин, разворачивая лошадь. Мышцы этого прекрасного создания играли под черной бархатной кожей. — Так что подобные церемонии ни к чему.

Я проигнорировала его слова. Когда он уехал, я выпрямилась и направилась к резиденции, где жила моя семья. Ворота были широко открыты, и я увидела служанку Моккым, лениво подметавшую двор метлой. При виде меня она прекратила свое занятие, а затем отложила метлу в сторону и робко подошла ко мне.

— Кто этот красивый молодой человек, агасси?[27] — с блестящими глазами спросила она. — Ваш возлюбленный?

— Это не то, что ты подумала, аджумма[28], — пробормотала я.

— Так начинается всякая любовная история, — хихикнула она. — Ах, посмотрите только! Вы очень хорошо выглядите. Утренняя припухлость исчезла.

А я и забыла о ней. Входя во двор, я непроизвольно дотронулась до лица и тяжело вздохнула.

Ошибочно приняв мой вздох за что-то еще, служанка Моккым бросила на меня обеспокоенный взгляд.

— Ваша мать уложила вашего братика спать и теперь ждет его светлость Сина. — Она пожевала нижнюю губу. — Как думаете, он навестит нас сегодня?

— Скорее всего, нет. Я слышала, у него теперь новая любовница.

Слабо улыбнувшись служанке, я вошла в дом. Меня сразу же обступили тишина и тени, тяжелые от горя матери, от ее раны, которую я была не способна зашить. Эта рана делала меня такой беспомощной, что хотелось убежать — но я же была ее дочерью. Мы были семьей.

Я пошла к маме в комнату, но когда я оказалась совсем рядом, открылась дверь в комнату брата. Тэ-хён, должно быть, услышал звук моих шагов и поспешил выйти ко мне, сопя и потирая заплаканные глаза.

— Сестра, — прохныкал он. — Мне приснился страшный сон.

— Опять? Иди ко мне. — Я взяла его на руки. — Надо же, наш малыш стал таким большим, что я едва могу его удержать.

— Нет. Не стал. — Он в знак протеста засунул в рот большой палец.

Я отнесла брата обратно в его комнату и устроила поудобнее на циновке. Салфеткой вытерла ему слезы и сопли и накрыла одеялом.

— Спи, Тэ-хён-а, — пробормотала я и стала ждать, когда он погрузится в сон, похлопывая его по плечу и глядя, как смыкаются его глаза.

Несколько лет я была непростительно холодна с ним, так холодна, что Чиын спросила однажды: «Ты презираешь своего брата?» Возможно, я слегка злилась на него, обижалась, что ему повезло родиться мальчиком. Это была привилегия, и она открывала перед ним двери, которые никогда не откроются передо мной, защищала в таких ситуациях, в каких мое положение женщины раздевало меня донага.

Но я решила больше его не ненавидеть.

Сколько упорно бы я ни старалась отделаться от него, Тэ-хён лип ко мне, словно клейкий рис. Со временем мое сердце оттаяло. Большую часть свободных от работы дней я проводила с ним — я занималась, а он вертелся рядом и жевал медовое печенье. Но теперь, когда я согласилась помогать в расследовании, ему придется поглощать печенье в обществе служанки Моккым. Вряд ли у меня найдется время на общение с ним, да и заниматься я вряд ли смогу.

Грудь брата стала подниматься и опускаться ровно — он наконец заснул. Я осторожно встала с циновки и, выйдя из комнаты, снова оказалась наедине с темнотой, пронизанной эхом печали матери, которое рикошетом отражалось от излучающих одиночество стен. Впрочем, тут слышались и отголоски моей печали. Мать думала, я не знаю, почему она не спит по ночам, почему по полдня лежит на циновке, почему у нее проблемы с едой и пищеварением. Она думала, я всего этого не замечаю, и старалась сохранить подобное положение вещей.

Сегодня вечером мне не хотелось встречаться с ней, но поздороваться было необходимо. Тяжело вздохнув, я открыла дверь в ее покои и при свечном сиянии увидела на какой-то момент ее такой, какой она когда-то была. Кисэн столь изысканной красоты и столь незаурядного ума, что самые могущественные мужчины приезжали со всего королевства в столицу, чтобы пообщаться с ней. Одним из них был мой отец. «Это была совершенно неистовая любовь, — сказала мне однажды служанка Моккым. — Они друг без друга дня не могли прожить».

Но потом сияние обернулось обычным светом свеч, и я увидела перед собой вырастившую меня женщину: у нее были гладко зачесанные волосы, тусклые глаза и лицо, казавшееся столь же пустым, как и омытое грозой небо.

— Ты ела, мама? — спросила я.

Она, ничего не ответив, продолжала смотреть на низкий столик перед собой.

— Тэ-хён не спал, когда я пришла, и мне пришлось снова уложить его. А во дворце сегодня было много работы, — рассказывала я. — День выдался трудный. А потом я пошла в Хёминсо. Вот почему я вернулась домой так поздно.

Мать продолжала молчать, и я заподозрила, что она не замечает моего присутствия. Я часто задавалась вопросом, а любила ли она меня когда-нибудь. И размышления об этом не давали мне спать с тех самых пор, как она попыталась продать меня в кибан, чтобы я стала кисэн.

Я так и не простила мать за это. Но я все еще любила ее: все-таки она была моей матерью. И я надеялась, что когда-нибудь буду делать достаточно. Буду достаточно зарабатывать, чтобы у нее не было причин беспокоиться о том, на что нам жить. Достигну таких же высот, как Дэ Чан Гым, легендарная женщина-врач, которой доверял сам король, и заслужу уважение многих людей.

— Хочешь чаю, матушка? — спросила я, подходя к ней. — Я могу приготовить…

— Сядь.

Я, немного помедлив, села рядом с ней на колени и всмотрелась в ее лицо. Что-то в ее голосе напугало меня. Глядя, как она раскуривает серебряную трубку, я поняла, что разговор предстоит долгий.

— Я услышала стук копыт, — сказала она, — выглянула на улицу и увидела тебя с молодым человеком.

Я попыталась уловить в ее голосе нотку неодобрения, но таковой в нем не оказалось.

— Ты, должно быть, слышала о резне в Хёминсо, матушка. Мою наставницу арестовали, она главная подозреваемая. Инспектор Со хотел задать мне несколько вопросов. Он разыскал меня в Хёминсо, и мы проговорили допоздна. — Ложь давалась мне теперь легче, чем прежде. — Я слегка подвернула лодыжку, вот он и предложил мне доехать до дома на его лошади.

— Правда? — спросила она, изучая мое лицо. — Ты говоришь, все дело в расследовании, но ни один аристократ не одолжит лошадь девушке вроде тебя, ничего не требуя взамен.

— Но между нами ничего такого не было.

— Он хочет, чтобы ты стала его любовницей. Сейчас это модно — молодые аристократы ищут себе любовниц среди ыйнё. И те не только спят с ними, но и оказывают медицинскую помощь.

«Ты совершенно не знаешь меня», — вертелось у меня на языке.

— У меня нет намерения становиться чьей-то любовницей.

— Хорошо. Тогда не имей с ним никаких дел.

Ее замечание одновременно ошарашило и разозлило меня.

— Ты же его даже не знаешь…

— Это требование твоего отца. Он приходил два дня тому назад и велел хорошенько присматривать за тобой и, кроме того, напомнить об обещании, которое ты ему дала.

Мне померещился призрак отца, и по моей коже пробежал мороз. Меня преследовал его хмурый, оценивающий взгляд.

— Мамочка, — прошептала я, — пожалуйста, не говори ему ничего. Я ничего не расследую, но отец поймет все неправильно…

— Твой отец правильно предположил, что инспектор Со попросит у тебя помощи. Он сказал, что этот молодой человек — довольно противоречивая фигура, что он не в ладах с командиром и мнит себя полицейским начальником с пятидесятилетним опытом работы. — Ее голос был лишен каких-либо эмоций, она поднесла трубку к губам, затянулась и выдохнула кольца дыма. — Твой отец, похоже, думает, что все они поначалу такие, эти молодые инспекторы. У них горят глаза, они амбициозны и полны решимости изменить мир. Готовы принять мученическую смерть ради торжества справедливости. Но реальность быстро ставит их на место.

— Инспектор Со расследует дело, руководствуясь вовсе не амбициями. У него есть на то важные причины. — Внутри у меня все горело, словно я тоже вдохнула дым, меня возмутило, что отец совершенно не понимает Оджина. Тот занимался этим делом, потому что некогда был жестоко убит его отец. Никто не имел права останавливать его или меня. — Жизнь медсестры Чонсу в опасности, а отец не знает, что командир Сон все портит!

Глядя на меня пустыми глазами, мать ровным голосом пробормотала:

— Тогда не слушай своего отца.

Я страшно удивилась.

— Что ты хочешь сказать?

— Твоя наставница, медсестра Чонсу… Она для тебя все равно что семья. — Мать помолчала. — Она лучше, чем мы с отцом.

Я застыла. Я всегда именно так и считала, но не подозревала, что мать тоже это понимает.

— Ты вернулась домой поздно, да еще и с инспектором, известным своим независимым нравом. И мне остается только заключить, что ты ищешь возможность освободить свою наставницу. Я не верю, что ты просто отвечала на вопросы. Он не стал бы провожать тебя, будь оно так. Ты ему помогаешь, верно?

— Да, — прошептала я, не в силах поверить, что откровенничаю с матерью.

Она замолчала, погрузившись в раздумья. Когда она вновь заговорила, ее окутывало густое облако дыма:

— Не говори никому, что я тебе это сказала, но у твоего отца есть и более веская причина не желать твоего участия в расследовании.

Я, охваченная леденящим испугом, но и заинтригованная, ждала, что еще она скажет. Кем была эта женщина, которую я называла матерью? Мы долгие годы жили под одной крышей, но сейчас мне казалось, что я вижу ее впервые. Что изменилось?

— Твой отец приезжал ко мне два дня тому назад, и знаешь, что он сказал? — продолжала она. — Он сказал, ходят слухи, будто женщин из Хёминсо убил принц. Но отец совершенно уверен, что тот ни при чем.

Она опять замолчала, а я опять, затаив дыхание, ждала, что она скажет дальше. В ее глазах зажегся свет, и он словно вынуждал меня увидеть что-то. А затем мне в голову пришла ужасная мысль:

— Ты думаешь… отец в этом замешан?

— Твой отец не имеет никакого отношения к убийству, — уверенно ответила мать. — Я разговаривала с его новой наложницей, и она сказала, что он был с ней почти до самого окончания комендантского часа. Он не убийца, но он определенно что-то знает.

В голове у меня вертелось множество вопросов.

— Мне следует поговорить с ним.

Она выгнула бровь:

— Только попробуй, и он разгневается.

— Но ему что-то известно. Что… что же мне делать? — растерялась я.

— Действуй втихомолку, дитя мое. Не говори со своим отцом… но пообщайся со сторожем.

— Со сторожем Квоном?

— Слуги все видят и слышат. — Она опять затянулась, а затем задержала взгляд на столе с изображениями драконов. И тихо пробормотала: — Если будешь продолжать расследование, запомни: сначала выбери путь, по которому пойдешь. А выбрав, взвесь все обстоятельства и учти возможные последствия. Чтобы ни о чем потом не жалеть.

Я уставилась на мать:

— Какие обстоятельства и последствия?

Она выдержала мой взгляд:

— Если то, что истинно, благородно и справедливо, будет стоить тебе одобрения отца, ты все равно выберешь этот путь? Иногда — часто — у нас нет возможности поступать правильно и тем самым радовать наших близких.

— А что, если я сделаю то, что истинно, благородно и справедливо, а отец никогда не узнает об этом?

— Взвесь все. Не берись за дело, не будучи готовой к последствиям. Запомни это, Хён-а. Каждое важное решение будет стоить тебе очень дорого. И сожалений тут не избежать.

— Что… — Я замялась, но все же задала матери вопрос, на который мне ужасно хотелось получить ответ: — А что бы сделала на моем месте ты?

Она немного подумала.

— Какой ты хочешь со временем стать?

«Я хочу стать похожей на медсестру Чонсу», — осознала я.

И словно прочитав мои мысли, мать прошептала полным сочувствия голосом:

— Спаси свою учительницу, если она так много значит для тебя. Те, кого ты любишь, делают твою исковерканную жизнь достойной того, чтобы ее прожить.

Ее слова звучали в моей голове, пока я шла к себе в комнату. Что-то должно было произойти, чтобы мать так изменилась. Или же, что тоже возможно, она никогда не была такой, какой я ее себе представляла.

В любом случае она предстала передо мной тайной, которую мне предстояло когда-нибудь разгадать.