Более из любви, которую [католикос] питал ко мне, злосчастному, взял он меня [с собой, и] ради развлечения отправились мы в монастыри и скиты. Но мы не смогли задержаться там и в святой обители, ибо [католикос] был очень занят и весьма озабочен делами святого престола.
И ибо нас было свыше тридцати человек, столько же и [еще] больше вьючных животных. И ибо владыка, будучи проницательным и заботливым в отношении всех, никого не желал обременять. Поэтому он торопился возвратиться к святому престолу, тем более, что время было смутное и до владыки доходили различные слухи о появлении хана Тахмас [пкули] и о движении персидских войск.
[Католикос] поспешил вернуться к святому престолу, дабы обо всем позаботиться. Ибо у нас искони вошло в привычку ни о чем не думать, ни о чем не заботиться; каждый печется о собственном покое, почитает собственную тень, а все заботы перекладывает на стоящего выше. Пока человек жив, прав он или нет, в присутствии своего начальника он кажется не очень озабоченным. И мне так кажется, что [делает он это] для личной пользы, [для собственного] благополучия. А после смерти не поминают покойного, вместо того, чтобы скорбеть и плакать, хулят и высмеивают [его]. Это [заложено] в самой природе нашего народа, а причина этого — невежество и неблагодарность; другой причины я не знаю.
Но я вновь получил от владыки повеление одному отправиться в скит Просветителя и пробыть там неделю, а затем вернуться. Настоятель скита, вардапет Оган, приехал, как бы прося моего [отъезда] у владыки, забрал меня и повез в скит. Я находился там неделю, а затем вернулся к святому престолу.