На следующий день, в четверг, рано утром нас с пятью-шестью вардапетами, вопреки нашей воле, насильно повезли в Ереван. Как раз в этот день у меня был приступ лихорадки, от которой я избавился в тот же день. Так как мубашир приехал вечером в среду, то мы отправились в четверг рано утром. По дороге я по различным причинам обливался слезами. По прибытии в Ереван повели нас в дом градоначальника, и сперва к раису, то есть к кехья. Он сперва стал убеждать меня: «Так как умер ваш халифа, и ты был близок ему и любим им, и так как все члены конгрегации желают, чтобы ты занял его место, я доложу паше, чтобы ты стал халифой вместо покойного». А я отказывался, говоря, что я не способен к этому делу и у меня нет сил, тем более, что я чужестранец. «Ведь я прибыл сюда на паломничество. У меня есть на то повеление от высочайшего двора и грамоты от кызлар-агаси и от капучи-баши Гул-Ахмед-аги, чтобы, оказав мне покровительство, вы вернули меня в мою епархию». И еще говорил я много слов мольбы; описание всего этого вызывает скуку но не было возможности избавиться. Под конец он перестал убеждать и стал строго говорить со мной, стал по-разному пугать меня, даже пригрозил мне смертью, и я был в смятении и колебался. Тотчас же он встал и пошел к паше. И немедленно вернувшись, сказал: «Отведите этого к паше!» И приказал мне, говоря: «Не вздумай отказываться, иначе паша велит убить тебя». Когда я предстал перед пашой, он стал строго говорить со мной и стал обвинять меня. А я ответил ему, что по нашему древнему обычаю в Исфагане и Стамбуле составляют махсар [о том], чтобы жители этих двух городов договорились и избрали и утвердили кого-либо, а в противном случае худо будет святому престолу и тому, кто станет католикосом.
И мы имеем также грамоты, утвержденные многими подписями и печатями, кончающиеся анафемой [тем, кто нарушит этот обычай]. И много другого я говорил ему. И плакал я и горевал. Но ничто не помогло. Он разгневался на меня и сказал: «Больше года потребуется для того, чтобы гонцы добрались до Исфагана и Стамбула, и жители этих городов выбрали бы кого-нибудь и решили это дело. А ведь с двух сторон идут войска и ожидается война. Эчмиадзин находится на [их] пути. До этого дня монастырь будет разрушен, члены конгрегации, оставшись без главы, рассеются, ни один не останется. Какая же будет тогда польза от вашего избрания? Вот я повелел тебе: согласись, и то законам вашим пусть совершат над тобой обряд возведения в сан католикоса, и управляй этой обителью, которая принадлежит не только вам, но и нашему государю; там мы останавливаемся, и это место нужно нам. И я пошлю человека с грамотами — прошеньем и печатью, и привезет он от царского двора приказ для тебя».
Меня насильно вывели и написали приказ: «Поскольку вы, члены конгрегации Эчмиадзина, избрали и хотели, чтобы он стал вашим главой, вот я повелел, чтобы он стал над вами [в качестве] халифы; по законам вашим совершите необходимые обряды и церемоний и слушайтесь его так же, как слушались его предшественника. А обо всем остальном, [что вам] нужно от царского двора, позабочусь я сам, вы не беспокойтесь об этом».
И взяв меня, повели в дом мелика Акопджана, где я находился три дня, а затем собрали в Эчмиадзине кетхудов Канакера, Еревана и других мест, а также настоятелей монастырей, а кроме того, написали оттуда в Карби, Аштарак и другие места, чтобы прибыли князья и кетхуды. Все они собрались в святом Эчмиадзине. И 24 ноября, в Пятидесятницу, прибыли настоятели прочих монастырей и помазали меня, недостойного, католикосом и возложили на меня бремя служения св. Эчмиадзину и великому престолу святого отца нашего Григория Просветителя. Это было в 1183 (1734) году, нашего [летосчисления].