Краткое повествование

Глава XI. О посещении ханом святого Эчмиадзина

Когда мы доехали до места, [где расположилось войско], он остановился в своем шатре и вызвал меня. И поспешили слуги, один за другим, стремительно и настоятельно [звать меня], ибо они имеют обыкновение все служебные дела свои выполнять поспешно и безотлагательно. Сейчас же они поторопили меня и довели до шатра хана, который пригласил меня на обед к столу своему. Я находился у него среди войска три дня, пока достигли деревни Дохс. Затем он повелел мне поехать в Эчмиадзин. Тогда я осмелился пригласить его посетить и осмотреть монастырь, и он обещал приехать. И вот в субботу 31 мая он расположился лагерем в поле на краю деревни, близ кянкяна. Лошади [его войска] съели и вытоптали все зерно и весь ячмень [этой деревни]; было время жатвы, но больше нечего было косить, ибо они все уничтожили.

Я ожидал от него извещения и не поехал в воскресенье [навстречу ему]. В понедельник я послал в военный лагерь [моего] местоблюстителя вардапета Александра, чтобы он привез весть о том, что они намерены делать. Вардапет Александр тотчас же вернулся ко мне с грустным лицом, растерянный, почти полумертвый. Увидев его таким печальным, я узнал [у него] причину: хан был разгневан, говоря: «Почему, когда я прибыл сюда, он не вышел мне навстречу, чтобы сопровождать меня в Эчмиадзин?» Я сам [об этом не знал], а другие, сделавшиеся большими глупцами, нежели я, не научили меня персидским церемониям и обычаям [этой] земли.

Посему я был объят страхом и пришел в отчаяние, а затем стал прощаться со всеми и просить у всех прощения и молитв [за меня]. И, войдя в святой храм, я пал ниц перед местом святого сошествия, со стоном и плачем и горькими слезами, и поручил душу свою господу богу, и так, охваченный страхом, с замирающим сердцем, отправился полумертвый в лагерь хана, и ожидал мучений и смерти. Хан спросил: «Халифа, почему в то время, как я прибыл, ты не пришел нам навстречу, а ныне приглашаешь меня приехать в Уч-Килисэ?»[8].

А я, дрожа и проливая слезы, ответил: «Хан мой, я прибыл из Рума. Это известно. Здешних обычаев не знаю. Никто не виноват. Вина моя. Если должен казнить, казни меня». [Я сказал так], ибо хан разгневался на Мирза-Мехти, говоря: «Почему ты не предупредил халифу, ибо [он] из чужой земли и не знает [наших обычаев]?»[9].

И в тот же миг милосердный господь склонил его сердце к милосердию, и он проникся состраданием ко мне, чужестранцу, и сказал: «Правдивы слова халифы, и не знает он, каковы [обычаи нашей] земли. Но нам надлежит даровать халифе халат».

И когда я в первый раз явился повидать его, он пожаловал мне рагам на патриаршество и еще три рагама.

Один из них был об имуществе тех, которых шах[10] в год своего нашествия угнал и увел с собой, [и они] сдали [свое имущество] на хранение святому Эчмиадзину и другим монастырям и селам. А затем, проведав об этом, османцы захватили его[11]; чтобы [владельцы] не могли требовать обратно.

Второй [рагам о том], чтобы отуречивающиеся[12] лишались наследства.

Третий — чтобы никто не приходил в монастырь без приказания хана и не учинял притеснения.

И тотчас же повелел хан и принесли халат и надели на меня. Это была шелковая накидка, отороченная соболями.

И в то время, как я ожидал смерти, он облачил меня в халат. И пусть никто не удивляется! Слава богу-чудотворцу! Велики деяния Твои, господи, и неисповедимы пути Твои!

Посему я нашел [в себе] смелость и сказал: «Хан мой, если отдашь приказание, я отправлюсь и приведу членов нашей конгрегации, и мы, по-нашему, торжественно предшествуя [моему] хану, поведем твою милость в монастырь». И сказал [хан]: «Хорошо, сделайте так».

И я тотчас же вернулся в монастырь.

И в то время, как они ожидали увидеть меня в гробу, увидели живым и облаченным в халат.

И все члены конгрегации удивились и пришли в восторг и восславили бога. Все члены конгрегации возликовали и справили великий праздник. И облачились в ризы и все члены конгрегации, и с отроками, одетыми в стихари, и с хоругвью и со свечами в руках составили шествие и отправились к нему. И взяв его с большими почестями, привели его к святому престолу. И, вошедши в святой храм, он остановился перед местом святого сошествия и спросил, говоря: «Что это за место? И для чего этот купол?» Спрашивал и о святых ликах, большом кафедральном соборе, о строительстве и о строителях. И мы дали соответствующие ответы.

И поставив кресло и [постелив] ковер перед главной скинией, я пригласил его сесть. И он тотчас же сел и приказал совершить службу. Мы отслужили вечерню, ибо был понедельник и праздник святой Рипсимэ. И сам он сидел, смотрел и радовался. Тотчас же старейшие из членов конгрегации побудили меня и вывели меня из дворца католикоса (так в подлиннике) в моем облачении.

И после того, как была отслужена вечерня, вновь побудили меня старейшие, говоря: «Предстань перед ханом, поблагодари и благослови [его]». Так я и поступил. И ибо хан пожелал, [чтобы я говорил] на языке иноплеменных, так я и заговорил в его присутствии.

И [хан] обрадовался этому. И когда кончилась служба, и он вышел из храма, передал через своего мирзу 300 флоринов милостыни и уехал. Пошел и я с ним до средних ворот, и отослал он меня назад, а сам отправился в [свой] стан.