Крид: Кровь и Пепел

Глава 1

Дворец Папы, обычно сияющий золотом и мрамором, теперь походил на склеп. Тяжёлый, пропитанный ладаном воздух стоял неподвижно, словно предвещая беду. Сам Папа, обычно излучающий спокойствие и благодать, был лишь тенью, истощённым и измученным. Его молитва, шепчущаяся сквозь потрескавшиеся губы, вибрировала в пустоте, подобно последней надежде, цепляющейся за обрывки веры.

Он не просил милости, нет. Он требовал. Требовал от Небесной канцелярии, от самих Архангелов, небесного воинства – легионов крылатых воинов, способных погрузить всю Италию в огненное крещение очищения. Очищения от еретиков, от язычников, от всего, что, по его мнению, омрачало Божий свет.

Ответ пришёл не в виде громовых раскатов или яркой вспышки. Он пришёл в виде молчания, давящего, густого, как предвестник смерти. В окна папского кабинета заглянула не тьма, а нечто худшее – пустота, лишённая даже намёка на звёзды. Это было молчание безвременья, предвещающее не конец света, а его бесконечное, затянувшееся ожидание.

Внезапно, в этой молчаливой пустоте, появились они. Не огненные колесницы, не легионы сияющих ангелов. Это было воинство, выкованное из самой тьмы. Воины, облачённые в доспехи из чёрного, словно полированного обсидиана, с лицами, скрытыми под шлемами, из-под которых не просачивался ни один луч света. Их крылья, огромные и неподвижные, напоминали скрученные, застывшие в вечном полёте тени. Они стояли неподвижно, словно статуи, лишённые воли и эмоций, ожидая приказов, которые никогда не последуют.

Папа, увидев это бесстрастное воинство, почувствовал не облегчение, а ледяной ужас.

Архангел Михаил, лицо которого обычно излучало божественный свет, было омрачено невыразимой печалью. Он не произнёс ни слова, лишь кивнул, и легионы небесного воинства обрушились на острова и полуостров. Но это было не освобождение, а резня.

Они не различали еретиков и праведников, грешников и святых. Их мечи, сияющие неземным, холодным светом, убивали всех, кто даже мыслью касался греха. Дети, ещё не познавшие зла, падали под ангельскими клинками; старики, прожившие долгую жизнь, наполненную и радостью, и печалью, гибли без всякой надежды. Даже чистые помыслы, осквернённые тенью сомнения, становились приговором.

Италия, Корсика, Сардиния, Сицилия и Мальта превратились в огромные кладбища. Царство Божие, которое Папа мечтал создать, стало безжизненной пустыней, изрытой могилами. Воздух был пропитан запахом крови и горечью отчаяния. Птицы не пели, ветер не дул, и только в разрушенном мире царила тишина.

Когда ангелы ушли, так же бесшумно, как и пришли, остались лишь уцелевшие – те, кто в момент божественного суда оказался чист от всякого греха, даже от мысли о нём. Но это было не освобождение, а проклятие. Они были одиноки в своём безмолвии, окружённые могилами своих близких.

А затем они вспомнили Папу. Вспомнили его молитвы, его безумную веру и стремление к чистоте, которое привело к таким страшным последствиям. В этом одиночестве, в окружении смерти, они осознали, что их судьба предрешена.

На главной площади Рима, среди руин и могил, был распят и сам Папа. Не как искупительная жертва, а как символ безумия, приведшего к полному уничтожению. Его тело, истерзанное и израненное, висело под безжалостным солнцем, а воздух был пропитан не только запахом крови, но и запахом мщения, спокойного и неизбежного, как самый последний суд.

Земля, обильно напоенная кровью невинных и виновных, извергала из себя тьму. Италия, некогда сияющая под солнцем, ныне погрузилась в полумрак, пронизанный криками ночных хищников. Из глубин подземного мира выползла нечисть – вампиры, гуляющие по разрушенным городам, оборотни, бродящие по лесам, призраки, словно туман, окутывающие заброшенные храмы. Из дальних земель приплыли морские чудовища, из потусторонних миров просачивались сущности, не имеющие имени и формы.

Уцелевшая церковь, оплот Инквизиции, осталась единственным бастионом против надвигающейся тьмы. Но её ряды были истощены. И потому новые кардиналы, с лицами, искажёнными страхом и отчаянием, принимали в Инквизицию всех, кто мог держать меч или копьё. Бывшие разбойники стояли плечом к плечу со вчерашними крестьянами, отступники – рядом с бывшими священниками. Но не вера, а лишь жажда выживания сводила их вместе.

Возродились древние братства охотников на нечисть — ордена Серебряного Клинка, Кровавого Креста и Священного Копья. Но их было слишком мало. Разрозненные отряды, насчитывающие всего несколько десятков воинов, бродили по разрушенной Италии, словно одинокие искры в бездне тьмы. Они сражались с тьмой, словно мухи с медведем, но этот медведь был далеко не один.

Орден Серебряного Клинка, когда-то славный своими заточенными клинками, теперь носил на себе следы множества битв. Их доспехи, когда-то блестевшие, ныне были покрыты ржавчиной и засохшей кровью, а сами воины — измождены и истощены. Их мечи, выкованные из мистического серебра, ломались под натиском нечеловеческой силы, тускнея и теряя свою былую мощь.

Братья Кровавого Креста, известные своей несокрушимой верой, теперь носили на своих щитах не только символ своей веры, но и следы бесконечных сражений, нанесённых клыками и когтями нежити. Их копья, освящённые в древних храмах, тупились о непробиваемую броню демонов, а сами воины медленно, но неотвратимо сходили с ума от ужаса, который им приходилось видеть.

И наконец, Свящённое Копьё, магический орден, использовавший всю доступную людям магию для борьбы с тьмой, испытывал на себе ужасную цену своей мощи. Их души, истерзанные скверной и демоническими сделками, начинали трещать по швам от демонического влияния, поддаваясь искушению бездны. Тёмная магия разъедала их изнутри, превращая воинов в тех самых монстров, с которыми они боролись. Один за другим они срывались в безумие, исчезая в тени, пополняя ряды своих бывших врагов.

Каждый день приносил новые потери, каждая ночь — новые ужасы. Но даже перед лицом такого бесконечного кошмара оставшиеся воины продолжали свою безнадёжную борьбу, держась за обрывки надежды, как за последнюю спасательную доску в бушующем море тьмы, зная, что каждый спасённый человек — это маленькая, но важная победа над вечным кошмаром тьмы.

Города превратились в крепости, окружённые стенами из трупов и отчаяния. В темноте скрывались не только монстры, но и люди, потерявшие всякую надежду, готовые на любое преступление ради куска хлеба или капли вина. Надежды было мало, но в сердцах оставшихся теплилась искра сопротивления, искорка бунта против всепоглощающей тьмы. Битва за души и тела продолжалась, и никто не знал, чем она закончится.

В развалинах храмов скрипели старые кости, а в подвалах шептались голоса умерших. Призраки бывших жителей бродили по своим бывшим домам, пытаясь найти покой, которого им было не суждено достичь. Всё это было окружено разрушенными статуями римских богов, застывших в своём великолепии. Они безмолвно взирали на царящее вокруг царство смерти.

Однако даже в этом мрачном царстве тьмы светилась искра сопротивления. В подземных убежищах, на развалинах и в заброшенных храмах, в сердцах оставшихся людей теплился огонь, слабый, но непоколебимый. Они сражались не только за выживание, но и за свои души, за право на надежду, за будущее, которое казалось таким далёким и недостижимым.

***

Солнце, пробиваясь сквозь дыры в обугленном небе, высвечивало жуткие картины. Рим, некогда сердце христианского мира, теперь представлял собой развалины, утыканные ржавыми останками рыцарских лат и костями погибших. Воздух, густой от запаха крови и разложения, вибрировал от невидимого присутствия. Виктор Крид, недавно принятый в ряды Инквизиции, сжимал в руке булатный гладиус освящённый кардиналом на борьбу с нечистью – единственное оружие, которое он сумел добыть по прибытию в Рим. Его грубая шерстяная ряса была заляпана грязью и чем-то ещё, что, надеялся Виктор, была просто высохшей грязью.

Он шёл по улице, минуя груды трупов, изуродованных не только людьми, но и чем-то, что явно выходило за рамки человеческого понимания. Кости были переломаны с ужасающей силой, а где-то и вовсе не оставалось и пепла. Некоторые тела казались лишенными плоти, словно её кто-то съел, оставив лишь пустые глазницы и зияющие дыры. Виктор помнил ужасы, которые творили легионы Михаила, но то, что он видел сейчас, было ещё хуже. Ангелы оставили после себя пустыню, но пустыня эта кишила чем-то ещё более ужасным, чем само небесное воинство.

Впереди показалась церковь Санта-Мария-ин-Арачели. Она чудом уцелела, лишь слегка пострадав от пожара. Сейчас это был оплот Инквизиции, последняя надежда в этом кошмаре. Виктор увидел толпу новобранцев. Среди них мелькали лица, искажённые страхом и отчаянием. Лица, которые уже успели познать жестокую реальность нового мира.

Один из новобранцев, молодой человек с лицом, изрезанным свежими шрамами, схватил Виктора за руку. Его голос дрожал:

— Видел? За стеной базилики… что-то движется…

Виктор посмотрел на стену. В тени, между развалинами древних колонн, мелькнула тень. Нечто большое, темное, ползущее. Виктор невольно сжал рукоять меча, чувствуя запах скверны и разложения. Они были последней надеждой Рима, и возможно последней надеждой, всего мира.

Тень отделилась от стены, вытягиваясь, словно амеба; её очертания были расплывчаты, но внушали ужас. Это было нечто огромное, бесформенное; из тьмы проступали мерцающие, словно гниющие шартрезовым светом, глаза. Из его тела сочилась чёрная слизь, оставляя за собой след, похожий на растекающуюся нефть.

Воздух стал ещё более тяжёлым. Он был наполнен тошнотворным запахом разложения и гнили, а также чем-то невыносимо мерзким – запахом вечного голода.

Виктор спокойно приказал новобранцам отходить. Его голос звучал твёрдо: «К базилике! Быстро!» Сам он шагнул навстречу чудовищу, гладиус в руке готов сразить тварь. Молодой человек с изрезанным лицом, забыв о страхе, схватил ржавый топор и последовал за ним; в глазах его пылала отчаянная решимость. Остальные новобранцы, толкаясь и спотыкаясь, устремились к церкви; их крики смешивались со стонами ветра, проносящегося сквозь развалины вечного города.

Чудовище, реагируя на движение, издало низкий, гложущий звук, похожий на скрежет металла о кость. Его тело изгибалось и перетекало, похожее на живую тень, которую невозможно поразить обычным оружием. Виктор приготовился к бою, зная, что шансы на победу крайне малы. Он осознал, что это не просто монстр, а нечто более глубокое, нечто, что черпает силу в отчаянии и страхе живых. Но это был лишь симптом, признак болезни, которая поразила весь мир. И он был одним из тех кто мог попытаться остановить эпидемию… или, по крайней мере, замедлить приближение конца.

Гладиус Виктора вонзился в бесформенную массу. Металл встретил сопротивление, похожее на пронзание густой смолы. Из раны хлынула не кровь, а та же чёрная слизь, шипя и испуская едкий дым. Чудовище заревело – звук пронзил Виктора до самых пят, сочетая в себе стоны мучений и бездну всепоглощающего голода. Молодой человек с топором бросился в атаку, но его орудие прошло сквозь тело чудовища.

Виктор мгновенно отскочил, понимая бесполезность прямого нападения. Это существо было не из плоти и крови. Он вспомнил слова старого магистра: «Против некоторых сил оружие бессильно. Нужно найти их слабое место, их суть».

Он огляделся. Вокруг лежали кости, останки жертв чудовища. И Виктор заметил, что кости были не просто разбросаны, они были сложены в странный ритуал, похожий на какой-то алтарь. В центре лежала большая костяная чаша из человеческого черепа, из которой просачивалась та же чёрная слизь. Это было оно, источник силы чудовища.

Виктор кинулся к чаше, отбиваясь от нападений чудовища, которое старалось предотвратить его действия. Гладиус не мог повредить существо, но он мог разрушить источник его силы. С нечеловеческим усилием он разрубил чашу пополам. Чёрная слизь исчезла, и чудовище задрожало, его тело стало рассыпаться на мириады блестящих частиц, похожих на чёрный песок. В воздухе остался только запах серы и ржавого металла… На месте ужасающей твари лежала только кучка пыли. Тишина опустилась на развалины Рима, прерываемая лишь тяжёлым дыханием Виктора Крида и шёпотом благодарности от выживших новобранцев.

Но в глазах Виктора отражалась не радость победы, а мрачное понимание: это было лишь начало.

Внезапно, из-за руин, словно призраки, появились фигуры. Это были не просто зомби, а зомби-рыцари. Их доспехи, когда-то блестящие, теперь покрывала ржавчина и грязь, а сами рыцари представляли собой ужасающее зрелище разложения. Глаза их горели тусклым светом гниения, а из трещин в доспехах виднелось разлагающееся мясо. Они двигались медленно, но целенаправленно, привлечённые шумом боя и запахом крови. Их было много — целая толпа мертвецов в доспехах.

Виктор, опираясь на гладиус, приготовился к новому бою. Молодой человек с топором также занял оборону; его лицо было бледно, но глаза горели не страхом, а отчаянной решимостью. Остальные новобранцы, отступившие к стенам базилики, заняли оборонительные позиции, насколько это было возможно. Некоторые схватили ржавые кинжалы, другие — обломки колонн и камней.

Крид оказался в эпицентре сражения с ордой зомби-рыцарей. Эти жуткие создания, облачённые в ржавые доспехи, скрипели и скрежетали, приближаясь к нему.

Первый удар пришёлся на Виктора. Зомби-рыцарь с ужасающим скрипом металла навалился на него, стараясь сбить с ног. Виктор уклонился, и гладиус пронзил щель в доспехах зомби, попав в гниющее тело.

Тварь издала пронзительный скрежет, но не упала. Виктор понял, что зомби-рыцари устойчивы к обычным ранениям. Тогда он решил целиться в незащищённые места.

Виктор атаковал снова и снова, стараясь найти слабые точки в доспехах. Он уклонялся от ударов и контратаковал, используя все свои навыки и опыт.

Наконец, после долгой и ожесточённой битвы, Виктор победил первого зомби-рыцаря. Его гладиус пронзил незащищённое место в сочленении шлема, и тварь рухнула на землю.

Остальные зомби-рыцари не собирались сдаваться. Они продолжали наступать, скрипя и скрежеща. Но Виктор был готов к этому. Он знал, что должен победить, чтобы выжить.

Битва продолжалась. Виктор уклонялся от ударов, контратаковал и находил слабые точки в доспехах зомби-рыцарей. Он был быстр и силён, но врагов было много.

Бой превратился в хаотичную резню. Новобранцы отчаянно защищались; их крики и стоны смешивались со скрипом металла и глухими ударами. Виктор убивал одного зомби за другим, но их было слишком много. Каждая смерть приносила лишь кратковременное затишье. Молодой человек упал, пронзённый ржавой пикой, но продолжал бить топором до самого конца. Воздух был наполнен запахом крови, гнили и металла. Рим постепенно превращался в кладбище. Виктор, израненный, но не сломленный, продолжал бороться, зная, что надежда на спасение висит на волоске.

Устало вздохнув, Крид продолжил путь в самое сердце базилики.

Очередной зал был похож на гробницу: низкие своды, сырые каменные стены, пронизанные тенями. В центре, среди обломков мебели и пыли веков, лежали останки жертв гуля – разбросанные кости, разорванная одежда и густая, липкая кровавая жижа на полу. Воздух был спертый, пропитанный запахом крови и гниения.

Виктор осторожно продвигался вперёд, гладиус наготове. Тишина была настолько глубокой, что он слышал собственное сердцебиение. Внезапно он увидел глубокую трещину в стене, замаскированную тенями и обломками камня. Трещина была узкой, едва заметной, но из нее исходил слабый запах крови и того самого тяжёлого, приторного аромату гниения, который Виктор связывал с гулями.

Спокойно приблизился, прислушиваясь. Но Крид не слышал никаких звуков, но инстинкт подсказывал ему, что что-то там есть. Он просунул в трещину гладиус, ощупав неровные камни. Трещина была достаточно широкой, чтобы пропустить человеческое тело, но очень узкой.

Виктор потянулся к факелу, чтобы осветить трещину. Однако, вместо ожидаемого вида грубо выдолбленного прохода, он увидел что-то странное. Внутри трещины не было ни следов камня, ни земли. Пространство за ней было пустым, как будто вырезанным некой невидимой силой.

На мгновение всё вокруг словно замерло, а затем перед Виктором возникло это создание. Его бледная кожа, натянутая на кости, казалась почти прозрачной, словно позволяя тусклому свету факела проникать сквозь неё. Глаза гуля горели нечеловеческим огнём, наполняя пространство вокруг нестерпимым ужасом.

Рваная одежда болталась на тщедушном теле гуля, словно флаги на ветру, подчёркивая его истощённое состояние. Запах гнили и крови ударил в лицо Виктору.

Атака гуля была полной неожиданностью.

Виктор взревел, бросаясь на гуля. Тварь, похожая на изможденного человека с неестественно бледной кожей и разорванной одеждой, встретила его резким рывком. Ее когти, длинные и острые, как лезвия, сверкающие в тусклом свете, прочертили воздух, пропуская гладиус Виктора на волосок от себя.

Гуль издал пронзительный визг, смесь человеческого крика и звериного рыка. Он был быстрее, чем Виктор ожидал, его движения были непредсказуемыми, резкими, с навязчивой, извращённой грацией. Виктор уклонялся от когтей, его гладиус вспыхивал в последовательности быстрых уколов, стараясь попасть в слабые места на измождённом теле.

Каждая атака гуля была пронизана звериной яростью. Он рвался к горлу Виктора, его когти царапали рясу, оставляя за собой красные полосы. Виктор отбивался, его гладиус пестрел искрами, отскакивая от густой нечеловеческой плоти. Кровь брызгала, смешиваясь с грязью и пылью.

В один момент гуль схватил Виктора за руку, его пальцы, длинные и тонкие, с острыми коготками, цепко впились в мясо. Нечеловеческая сила сжала его запястье, пытаясь сломать кость. Виктор зарычал от боли и гнева, вложив все оставшиеся силы в удар. Гладиус пронзил плечо гуля, но тварь не отпустила.

Тогда Виктор сделал что-то неожиданное. Он вывернул свою руку, практически оставив кусок плоти в когтях гуля, и с нечеловеческим рывком ударил в сердце твари. Гладиус пронзил гуля насквозь, пройдя сквозь кости и мясо до самого конца лезвия. Гуль издал пронзительный крик, после чего его тело обмякло, и он обрушился на землю, раскинув конечности. Тишина. Воздух был наполнен запахом крови и смерти, но теперь победа была за Виктором.

Виктор, сжимая в руке зажжённый факел и гладиус, продолжал спускаться вглубь подземелий базилики. Извилистая и влажная каменная лестница уходила вниз, в кромешную тьму. Воздух становился всё более сырым и холодным, пропитанным запахом земли, камня и чего-то ещё, невыразимо мерзкого. Каждый шаг отдавался глухим эхом, словно сам звук боялся потревожить покой этого векового подземелья.

Свет от дрожащего факела отбрасывал пляшущие тени на влажные стены, и Виктор ощущал нарастающую тревогу. Он чувствовал, что он здесь не один. Это чувство пронизывало его до костей, витало в воздухе.

Здесь, под землёй, в священных землях Рима, скрывалось нечто ужасное, питаемое тем же кошмаром, что и гули на поверхности. Виктор спускался в самое сердце этого кошмара. С каждым шагом он приближался к разгадке.

Виктор шёл вперёд, освещённый хрупким светом факела, а его сердце билось в груди, отбивая ритм приближающегося конца… или, быть может, надежды?

***

Виктор Крид не помнил своего прошлого. Лишь обрывки образов — блеск клинка, запах крови, шёпот молитв — проносились сквозь туман забвения. Но его руки, огрубевшие от множества битв, помнили. Его тело, истерзанное, но непокорённое, помнило. И его меч, холодный и острый, помнил всё необходимое, дабы прокормить своего хозяина.

Он был просто рядовым ликвидатором в рядах Инквизиции, служащим одному из пяти великих кардиналов. Его задача была проста и жестока: уничтожать всех, кого назовут его покровители. Демоны, ведьмы, еретики — все становились жертвами его клинка, не имеющего имени, но уносящего множество жизней.

Крид не задавал вопросов, потому что они были неуместны. Он был инструментом, и его задача состояла в том, чтобы исполнять приказы, не задумываясь об их целесообразности и морали. Его память была пуста, но его душа была наполнена холодом и железной волей.

Но иногда, в глубине своей памяти, он ощущал что-то ещё. В моменты тишины, среди грохота битв и криков умирающих, к нему приходили образы былой жизни. Образы великой силы, бесконечной мощи, а также чувство глубокой печали, оттеняющее эти воспоминания. Эти образы были неясными, но они подогревали в нём ощущение того, что он больше, чем просто ликвидатор. Что он — нечто большее, чем оружие в руках угрюмого кардинала.

После очередной резни, он нашёл в подземельях древнего храма старинный пергамент, на котором были написаны забытые руны. Когда он прикоснулся к ним, в его памяти мелькнули новые образы. Виктор начинал понимать, кто он есть на самом деле. Его бессмертие скрывало в себе тайну, потенциально способную и спасти, и уничтожить остатки мира.

Пергамент был истёртый, края его крошились, словно изъеденные временем. Однако сами руны, выведенные тусклой, но стойкой краской, сияли странным, внутренним светом. Виктор Крид прикоснулся к ним кончиками пальцев, ощутив пронзительный холод, проникающий сквозь кожу прямо в кость.

Это был отрывок из Гоэтии, демонической книги царя Соломона, запретного тома, содержащего знания, недоступные смертным. Имена демонов, заговоры, печать Сатаны — всё это было написано на пожелтевших, изъеденных временем страницах. Виктор не знал, что с ним делать, что означает этот ужасающий знак древней мощи и как он связан с его бессмертием.

Он ощутил пронизывающий взгляд, словно десятки пар глаз — различных существ, живых и мёртвых — наблюдали за ним. Сотни убийств, сотни смертей — и ни одна из них не вызывала в нём таких чувств, как сейчас. Знаки на пергаменте содержали знания не только о мире живых, но и о мире мёртвых, и о том, что находится за его пределами. Возможности, до которых он никогда даже не допускал мыслью. И этой возможностью он не мог не воспользоваться.

Не зная, что делать, он, повинуясь инстинкту, спрятал пергамент за ворот рубахи под рясой, поближе к сердцу. Холодные, жёсткие руны коснулись его груди, будто в глубине его сердца проснулось эхо забытого прошлого. Он запомнил каждый символ, каждую запятую, каждую букву. Это был его новый секрет, его новая тайна, новая возможность. Возможность определить своё место в этом мире, где смерть была не концом, а лишь началом некой забытой им истины. Истины, которая могла либо уничтожить, либо спасти его.

Вскоре к нему спустиля и крайне задумчивый кардинал.

Кардинал Альфонсо де ла Круз — фигура сложная и многогранная, как витраж старинного собора, одновременно мрачная и загадочная. Его имя само по себе звучит как эхо давно минувших веков, принося с собой аромат благовоний и привкус крови. Внешность необычна: рыжеватая борода в контрасте со светлыми волосами, подстриженными под горшок, придает ему одновременно и юношеский наив, и образ умудренного жизненным опытом человека. Нефритовый оттенок его глаз — зеркало глубины души, скрывающей как несокрушимую веру, так и потаенную травму.

Альфонсо — один из пяти великих кардиналов, но, в отличие от других, он не стремится к открытой власти. Его влияние простирается не через громкие речи и грозные указы, а через сеть секретных сообществ и тайных союзов. Он — мастер интриг, чей ум проницателен и хитер, а цели зачастую скрыты даже от его ближайшего окружения. В его действиях есть что-то от ученого-алхимика, тщательно и методично собирающего ингредиенты для своего великого дела.

Альфонсо де ла Круз не просто церковный деятель. Он — стратег, тактик, политик и, в некоторой мере, даже мистик. Что умело манипулирует людьми и обстоятельствами, используя свои знания о человеческой природе и силу своей веры. Он верит в свой путь, но дорога к цели проходит через тень и кровь — только это уже другая история.

Виктор Крид смотрел на пламя свечи, отражающееся в полированной поверхности своего клинка. Огонь плясал, дрожащие тени изгибались и извивались на стенах, напоминая ему о бесчисленных смертях, которые он видел. Но сегодня его не мучила тяжесть прошлых убийств. Сегодня его мучила пустота. Пустота памяти, пустота души.

Он был должен кардиналу Альфонсо де ла Крузу. Это была не просто присяга, это было нечто большее. Альфонсо дал ему цель, смысл существования, место в этом безумном мире, позволив идти рядом. Он дал ему рутину, чтобы притупить память. Он стал ему как отец. Он предоставил ему задание, приняв в свои ряды.

Виктор не задумывался о том, что делает Альфонсо. Он не копал глубоко. Его задача была проста: исполнять приказы. Убивать. И он это делал. Без сомнений. Без раскаяния. Без эмоций. Лишь холодная эффективность.

Но сегодня он держал в руках пергамент, спрятанный под рубахой, и чувствовал не только холод рун, но и нечто ещё — холод странного ожидания. Он помнил каждый символ, но не понимал их значения. Это было как загадка, которая мучила его больше, чем любая битва.

Он думал о своём прошлом, о своей цели. Что он делает? Для чего он живёт? Он был инструментом, но чьим? Служит ли он добру? Или он просто бездушное оружие, движимое лишь инстинктом уничтожения?

Ответы не приходили. Оставался только блеск клинка в пламени свечи, отражающий пустоту, которая находилась внутри Виктора Крида. Пустоту, которую он пытался заполнить, исполняя приказы Альфонсо де ла Круза, не понимая, что именно он заполняет — свет или тьму.

— Не находил ли ты здесь книги, Виктор? — сухо осведомился де ла Круз, его нефритовые глаза, обычно спокойные, теперь блеснули скрытым интересом. Он стоял у каменного камина, за спиной которого темнел глубокий проём, вероятно, ведущий в секретный подвал. Воздух в комнате гудел от невысказанного.

Крид стоял, опустив голову и чуть сдвинув плечами. Он старался сохранять спокойствие и собранность, хотя внутри него кипели самые разные эмоции. Его руки, сильные и готовые в любой момент схватить меч, сейчас оставались спокойно опущенными.

Во время разговора с Альфонсо Крид никогда не смотрел ему прямо в глаза. Это было неписаным правилом — не нарушать личное пространство собеседника, не демонстрировать свою силу и власть. Но и быть смиренным агнцем Крид тоже не собирался.

— Никак нет, ваше Высокопреосвященство, — ответил Виктор, его голос был спокоен, но в нём слышался металлический оттенок привычки ко лжи. — Я проверял все помещения, как вы и приказали. Никаких книг, кроме тех, что уже и так на своих местах.

Де ла Круз подозрительно хмыкнул, оглаживая свою рыжую бороду длинными изящными пальцами. Светлые волосы, подстриженные под горшок, казались немного растрёпанными, добавляя его образу странное сочетание юношеской небрежности и лёгкой контрабандистской хитрости.

— Интересно… — протянул кардинал, его взгляд оставался прикованным к Виктору. — А что ты скажешь о необычном пергаменте, исчезнувшем из личной библиотеки «недавно почившего» здесь еретика? Пергаменте с рунами, который, как мне известно, был заперт в сейфе данного дома господня?

Виктор не дрогнул. Он ничего не ответил, лишь чуть сильнее сжал кулаки. Холод руны, прижатой к его груди, пронзил его до самого сердца. Он понял: кардинал знает. Но как? И что он будет делать? Теперь игра приобрела новый оборот.

Молчание повисло между ними, густое и тягучее, как смола. Пламя в камине потрескивало, отбрасывая пляшущие тени на стены, словно живые существа, наблюдающие за их молчаливой дуэлью. Де ла Круз медленно прошёл к столу, покрытому пергаментами и латунными инструментами, похожими на алхимические принадлежности. Он взял со стола небольшой кинжал с рукоятью из полированного обсидиана.

— Я ценю твою верность, Виктор, — спокойно сказал кардинал, не отрывая взгляда от кинжала. Его голос был спокоен, но в нём прозвучало что-то такое, что заставило Виктора напрячься. — Ты всегда был мне полезен. Верный и максимально эффективный Однако иногда… иногда верность может стать слепой. А слепая преданность опасна.

Он поднял взгляд, и его нефритовые глаза встретились со взглядом Виктора. В них не было гнева, не было осуждения. Была только глубокая, непроницаемая пронзительность, и казалось, что он видит его насквозь.

— Ты знаешь, где он, — продолжил Альфонсо, медленно крутя кинжал в руках. — Ты знаешь, что это за руны. И ты знаешь, чем это может закончиться.

Виктор по-прежнему молчал. Он чувствовал, как холод руны на его груди становится всё сильнее. Де ла Круз улыбнулся. Не доброй улыбкой, а скорее улыбкой человека, который знает больше, чем все остальные. Он всё так же спокойно положил кинжал обратно на стол.

— Тогда расскажи мне всё, Виктор, — сказал он спокойно. — Расскажи мне о том, что ты знаешь. И мы посмотрим, насколько сильна твоя верность.

Виктор сделал глубокий вдох, словно собираясь с духом для долгого погружения в холодные воды правды. Он вытащил из-под рубахи истёртый лист пергамента, его пальцы слегка дрожали. Руны на нём казались ещё более тусклыми в полумраке комнаты, но от них по-прежнему исходило неприятное ощущение холода.

— Это… отрывок из Гоэтии, — прошептал он, его голос звучал хрипло и с трудом. — Книга царя Соломона. Я нашёл его… в руинах храма.

Он поднял пергамент так, чтобы Альфонсо мог его рассмотреть. Кардинал внимательно изучал руны, его лицо было невозмутимо, но в его глазах мелькали искры интереса и чего-то ещё, чего Виктор не мог определить.

— Гоэтия… — прошептал Альфонсо, словно пробуя это слово на вкус. — Интересно… Я и не полагал, что она до сих пор сохранилась. И тем более, что кто-то сможет её найти.

Он взял пергамент у Виктора, его пальцы легко коснулись древних рун. В комнате повисла тяжёлая тишина, прерываемая лишь треском внезапно вспыхнувшего камина. Альфонсо, не отрывая взгляда от пергамента, проводил пальцем по древним рунам, словно ощупывая невидимые рельефы. Его дыхание участилось, становилось всё слышнее в царящей тишине. Лицо его, и без того бледное, побелело ещё больше, губы сжались в тонкую линию. Казалось, пергамент не просто передавал информацию, а всасывал в себя душу Альфонсо, вытягивая из него самую сущность.

Затем, медленно, с явным усилием, он оторвал взгляд от пергамента. Его глаза, обычно скрывающие глубину знаний и опыта, теперь были расширены, заполнены не просто удивлением, а неким беспокойством, преисполненным ужасающей глубиной. Взгляд был не направлен на Виктора, а сквозь него, словно Альфонсо видел что-то за его спиной, что-то невидимое и ужасающее. В этих глазах Виктор увидел не только понимание содержания пергамента, но и предчувствие того, что ждёт их обоих в будущем. Тишина в комнате сгустилась, став тяжелее и более напряженной, чем раньше. Воздух казался пропитанным неким невидимым страхом, вещим предзнаменованием грядущих событий.

— Что ты чувствуешь, Виктор? — спросил он тихо. — Когда ты держишь это… в руках?

Виктор закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на своих ощущениях.

— Холод… — прошептал он. — И… пустоту. Но не такую, как раньше. Это… как бы пустота, заполненная чем-то… неизведанным. Возможностями.

Альфонсо улыбнулся, на его лице играла сложная игра эмоций.

— Возможности… — повторил он. — Да, Виктор, возможности. Большие возможности. Теперь нам нужно подумать, как использовать эти знания… во благо Царства Божьего.

— Но как? — сухо спросил Крид, его голос был лишён всяких эмоций, словно он говорил о погоде, а не о планах истребления целых орденов. Он внимательно наблюдал за кардиналом, стараясь уловить малейшее изменение в его выражении лица.

Альфонсо де ла Круз медленно повернулся к камину. Его силуэт, вытянутый и изысканный, танцевал в пляшущем свете пламени, становясь то резким и острым, то размытым и неопределённым. Камин был не просто источником тепла, а живым организмом, дышащим и пульсирующим в такт неизвестному ритму. Пламя меняло цвета, переливаясь от ярко-оранжевого до бледно-голубого, словно отражая тайные процессы, происходящие за гранью понимания. Альфонсо казался частью этого танца света и тени; его лицо скрывал полумрак, а фигура оставалась загадочной и непроницаемой, словно высеченная из того же камня, что и стены тайной комнаты.

Он молчал несколько мгновений, и эта тишина была наполнена не просто отсутствием звука, а неким невыразимым напряжением, предчувствием. Виктор чувствовал на своей шее холод дыхания веков; казалось, сами стены комнаты дышат в такт невидимому ритму. Воздух гудел, наполняясь призрачным шёпотом, напоминая о тысячах прошедших лет и тысячах ещё не прожитых.

Наконец Альфонсо заговорил. Слова выбирались медленно, точно и взвешенно, словно каждое из них было частью древнего ритуала.

— Пергамент… Он говорит не о том, что произошло, а о том, что произойдёт, — прошептал Альфонсо, и его слова казались частью того самого невидимого шёпота, что пронизывал комнату. — Это не просто предупреждение, Виктор. Это… ключ. Ключ к тому, что скрыто в самом сердце Рима, в самом сердце этого… кошмара. И этот ключ… Он может как спасти нас, так и погубить.

— Впрочем...

— Думаю, члены какого-нибудь едва уцелевшего ордена с радостью примут в свои «ряды» одержимых тварями из этой книги. — Его улыбка была тонкой и холодной, как лезвие. — Представь себе: целые легионы воинов, одержимых демонами из Гоэтии, готовые идти на любое преступление. Они будут наши «инструменты», Виктор. Сильные, неутомимые, бесстрашные… и совершенно безудержные.

Альфонсо сделал паузу, повернувшись к Виктору. В нефритовых глазах заиграл живой огонь, полный фанатичной веры. Его рыжая борода казалась немного подсвеченной изнутри, что слегка добавляло ему инфернальной харизмы совсем не святого.

— И мы наконец-то очистим Италию от всей этой погани! — продолжил он уже более фанатично, его голос звучал с горячей, нескрываемой уверенностью. — От этих мелких, разрозненных орденов охотников на нечисть! Они трудятся, как муравьи, но их усилия бесполезны против настоящей тьмы! А мы… мы дадим им настоящую силу! Мы пошлём им армию, перед которой они не смогут устоять! И тогда… тогда наступит истинное Царство Божие! Царство чистоты, достигнутое через очищение кровью и пеплом!

Он замолчал, его дыхание стало частым, его лицо было искажено экстазом веры. Виктор молча наблюдал за ним, его лицо было непроницаемо, но в его глазах мелькнуло что-то непонятное, смесь отвращения и бесстрастного интереса. Он осознал, что Альфонсо не просто использует Гоэтию, он искренне верит в её силу. И это было гораздо более тревожным.

Виктор медленно кивнул, его лицо оставалось невозмутимым, словно он был изваян из камня. Он понял план Альфонсо, и, хотя ему было отвратительно от его фанатизма, он не мог не признать его гениальность. Это был рискованный план, но он мог сработать.

— И какой орден ты имеешь в виду? — спокойно спросил он, его голос был ровным, без всяких эмоций.

Альфонсо улыбнулся, но его глаза потемнели.

— Орден Святого Серафима, — прошептал он. — Эти отступники уцелели после великого истребления… в своём заброшенном монастыре на Сицилии. Они слабы, разрознены… и горячо верят в свою миссию. Именно это и делает их идеальными инструментами для нашей миссии, Виктор.

Он подошёл к местами обугленной карте Италии, развешенной на стене, и указал на небольшой островок у южного побережья.

— Мы пошлём туда несколько наших людей. Они посеют семена безумия, используя знания из Гоэтии. Одержимые монахи сами придут к нам. Они будут считать, что это — божественное указание, и будут служить нам верно и преданно. Это будет их искупление, их спасение… и наша победа.

Виктор снова кивнул, осознав, что его ждёт и куда ведёт кардинал. Ему предстоит реализовать этот безумный план, уничтожая как врагов, так и их «союзников». Пустота внутри него сжалась. Это было не просто выполнение приказа по очищению города от тварей и обезумевших фанатиков. И от этой мысли по его спине пробежал холодок, гораздо сильнее, чем от руны на пергаменте.

— И всё это из-за одного листка проклятой книги? — усомнился Крид, вернув себе пергамент и тут же спрятав его за ворот рубахи под рясу. Его пальцы, несмотря на видимое спокойствие, сжали ткань вокруг пергамента с некоторой напряжённостью. Он не верил, что один лишь листок может изменить мир, но уже понимал, что это лишь верхушка айсберга.

Альфонсо де ла Круз наблюдал за ним, его лицо было лишено всяких эмоций, но в его нефритовых глазах мелькала глубокая уверенность в своих действиях. Он медленно прошёл к камину, опустив руки на холодный мрамор.

— Ты даже себе не представляешь, насколько это важно! — спокойно, но уверенно продолжил кардинал, его голос был ровным, без всяких эмоций. Он казался абсолютно уверенным в своей правоте. — Этот пергамент… Он — ключ. Ключ к силе, способной предотвратить полное погружение Италии во тьму.

Он повернулся к Виктору, его взгляд был пронзительным.

— Эти ордена… Не в силах противостоять надвигающейся угрозе. Они борются лишь с симптомами, не затрагивая саму суть проблемы. Они слишком слабы и разобщены. А мы… Мы обратим их же силу против них самих. Они станут инструментом очищения, который будет разрушен в процессе. И тогда… Тогда настанет истинное Царство Божие! И Италия будет спасена! — закончил свою речь Альфонсо с фанатичным блеском в глазах, его уверенность не оставляла сомнений. Он искренне верил в свою правоту и в то, что его способ — единственно верный. И это было самым страшным.

Виктор молчал, взгляд его был устремлён в пол, но он внимательно слушал кардинала. Он понимал, что Альфонсо не просто фанатик, но и талантливый стратег. Его план был рискованным, жестоким, но в нём была своеобразная логика. И Виктор не мог не признать, что Альфонсо видит что-то, чего не видит он.

После недолгого молчания Виктор медленно поднял голову.

— Хорошо, — сказал он спокойно, его голос был лишён всяких эмоций. — Я сделаю это.

Альфонсо улыбнулся ему в ответ — холодной, сдержанной улыбкой, уже совсем не походя на фанатика парой минут назад.

— Твои слова — музыка для моего слуха. Я знал, что ты так поступишь, Виктор, — сказал он. — Ты всегда был верным соратником. И сейчас ты докажешь это ещё раз. Я дам тебе все необходимые инструкции. И помни: цель оправдывает средства. Даже самые жестокие преступления будут искуплены моей индульгенцией. — кардинал хищно осклабился.

Он подошёл к столу, взял с него небольшой пергамент и протянул его Виктору. На нём был написан адрес заброшенного монастыря ордена Святого Серафима на Сицилии, а также список людей, которые будут участвовать в операции.

— Они жертвы, Виктор, — сказал Альфонсо, его голос был спокоен и безучастен. — Но их жертва будет принесена во имя большего блага. И мы не должны забывать об этом. Наша цель — спасение Италии. И для этого мы готовы на всё.

Виктор взял пергамент, его лицо оставалось невозмутимым. Он знал, что его ждёт тяжёлая работа. Знал, что ему придётся убивать. Много убивать. Но он также знал, что делает это во имя цели, которая, как он теперь верил, стоит этих жертв. Пустота внутри него заполнялась не светом, а железной уверенностью. Железной, как его меч.

— И первыми демонами призови легатов Мрачного Сада, — закончил инструктаж кардинал, его голос звучал тихо, но уверенно, словно он произносил не приказ, а древнее заклинание. — Они позволят тебе вербовать людей и тварей, когда-то бывших людьми, но ещё не до конца утерявших человечность. Их полуиспорченное сознание будет восприимчиво к влиянию Гоэтии, а остатки человечности сделают их более податливыми нашему влиянию.

Крид молча кивнул, его лицо оставалось непроницаемым, как маска. Он внимательно вслушивался в каждое слово кардинала, словно стараясь уловить скрытый смысл, заложенный между строк. Он чувствовал не только холод руны, но и холод предстоящей работы.

— Легаты Мрачного Сада… — прошептал он про себя, задумываясь над этим загадочным названием. Он никогда раньше не слыхал об этих демонах.

— Они — хранители грани между мирами, — как будто читая его мысли, продолжил Альфонсо. — Мастера манипуляции, умеющие искусно использовать человеческие слабости. С их помощью ты сможешь найти тех, кто готов принять нашу сторону. И помни! Если цель — спасение души, то цель оправдывает средства.

— Да будет так, ваше Высокопреосвященство, — лихо козырнул Крид, его движения были резкими и точными, словно он только что вышел из битвы. — Я начну немедленно.

Убрав меч в ножны, он взял пергамент со списком участников и их адресами. Его взгляд остановился на одном из имён, и он невольно сжал губы. Среди названий таверн и заброшенных поместий он увидел знакомое имя — женщины, чьи глаза он помнил с ужасающей чёткостью, даже несмотря на то, что не помнил ничего из своего прошлого.

Задумчиво вчитываясь в список соучастников и их адреса, Виктор Крид отправился в путь. Его шаги были твёрды и уверенны, но в его сердце царила только холодная эффективность, и глубокое чувство тоски, и одиночества. Он был один. Один со своей целью, один со своим прошлым, один с ужасающим будущим.

PS

Ваши лайки и комментарии ускоряют написание проды.

Спасибо