Крид: Кровь и Пепел

Глава 3

Предвечерний сумрак окутывал Сполето, превращая город в лабиринт из камня и теней. Ратуша, грозная и величественная, возвышалась над узкими улочками, подобно готическому кораблю, бросившему якорь в потоке времени. Потемневший от веков камень хранил следы былого великолепия: изящная резьба порталов, гербы над окнами, призрачная позолота на карнизах. Высокие узкие окна, словно глаза, следили за городом с холодным спокойствием, отражая последние лучи заходящего солнца.

Крид, облаченный в темную рясу, двигался к ратуше с неумолимой решимостью. Простота его одежды резко контрастировала с вычурностью здания. Ряса, сшитая без излишеств, но по-своему безупречно, очерчивала его фигуру, подчеркивая целеустремленность. Опущенный капюшон скрывал лицо, придавая ему вид странствующего монаха или, быть может, инквизитора, коим он отчасти и являлся. Виктор шел подобно ледоколу, пробивающему себе путь сквозь ледяные поля, не замечая величия и строгости здания. Его цель была непоколебима, и ничто не могло его остановить. Даже ветер, проносящийся между домами, казался уступающим ему дорогу. Ожидание витало в воздухе, наполняя его незримым напряжением, которое лишь усиливала таинственность темной рясы Крида.

Резким ударом ноги Крид распахнул массивную дубовую дверь ратуши. Дверь, очевидно, предназначалась для более церемонного открытия, но это его не остановило. Не обращая внимания на оцепеневшую стражу и застывших от удивления чиновников, он направился к широкой, богато украшенной лестнице, ведущей на второй этаж. Возмущённые шёпоты и возгласы остались без внимания, проигнорированные с ледяным спокойствием. Каждый шаг Крида был твёрд и решителен, каждое движение — целенаправленным и экономным, подобно движению хищника, идущего к своей жертве. Не замечая роскошного убранства ратуши, он преодолевал все препятствия, игнорируя любые попытки его остановить. Быстро и решительно поднимаясь по лестнице, он стремился к кабинету мэра. Воздух словно дрожал от его движения, от неумолимого наступления, перед которым власть и порядок ратуши казались бессильными.

Прежде чем Крид достиг кабинета мэра, его путь преградил стражник в латах, отполированных до зеркального блеска. Отражая свет свечей и факелов, броня ослепительно ярко сияла. Воин стоял неподвижно, рука готова была взяться за меч; его поза говорила о готовности к бою. В воздухе витало молчаливое напряжение. Однако Крид не изменил шага. Остановившись на мгновение, он взглянул на стражника. В его глазах, подобно искрам в глубинах тёмного озера, вспыхнуло бирюзовое сияние магии, наполняя взгляд неземной силой. Быстрый и пронзительный, как удар молнии, этот взгляд не оставил стражнику шанса. Доспехи воина вздрогнули, и он мгновенно исчез, словно растворившись в воздухе, не оставив следа. Лишь мерцание свечей напоминало о только что стоявшем здесь воине.

Напряжение в воздухе сгустилось. Не обращая внимания на исчезновение стражника, Крид с ещё большей решимостью двинулся дальше. Следующая дверь, массивная, из тёмного дуба, с глухим ударом поддалась его мощному пинку. И вот он уже в кабинете Огаста О`Даля. Кабинет поражал роскошью. Высокие готические окна пронизывал мягкий свет, освещая богато украшенную мебель из тёмного дерева, дорогие ковры и фрески на потолке. В воздухе витали ароматы старых книг, дорогого табака и едва уловимой, но ощутимой смеси благовоний, как признак того, что здесь хранятся не только власть и богатство, но и тайны. На массивном столе лежали раскрытые документы, перья, чернильницы и несколько изящных трубок. Остановившись на пороге, Крид окинул кабинет оценивающим взглядом, словно хищник, приготовившийся к броску. В его глазах горел холодный огонь, и цель была уже совсем близка.

В кабинете витал аромат старой кожи, полированного дерева и чего-то неуловимого, что словно намекало на тайны, скрытые за толстыми дубовыми стенами.. Правитель Сполето, Огаст, сидел за массивным столом. Невысокий, но внушительный, он напоминал скалу посреди бушующего моря. Его лицо отражало сложную родословную: валлийско-ирландские черты, глубокие морщины вокруг проницательных глаз цвета штормового моря, прямой, резко очерченный римский нос – всё это создавало запоминающийся образ. Короткие русые волосы подчеркивали его энергичность. Он сам утверждал о происхождении от первых королей холмов, и в его осанке чувствовалась гордость, уверенность в своем праве на власть.

Блестящие миланские доспехи сидели на нем, как вторая кожа, но шлем был сброшен – знак расслабленности или, возможно, небрежной уверенности. На столе среди писем, перьев и чернильниц лежал небольшой молот, испачканный свежей кровью. Этот броский предмет резко выделялся на фоне роскоши, недвусмысленно свидетельствуя о характере своего владельца. Вероятно, молот служил и оружием, и символом власти Огаста, отражая его бескомпромиссное правление.

Появление Крида вызвало у Огаста вспышку гнева, мгновенно сменившуюся холодной, скрытой оценкой. Взвесив ситуацию, Огаст без лишних слов кивнул на кресло, молчаливо приглашая к разговору. В его жесте не было ни приветствия, ни угрозы – лишь спокойное ожидание дальнейших событий.

— Где Бель? — прошипел Крид, и его тихий голос пронзил тишину кабинета, словно острый кинжал. — И что случилось с собором? — вторая часть вопроса звучала уже как угроза; в низком, напряжённом тоне слышались тревога и гнев. Крид пристально изучал Огаста, его взгляд был пронизывающим, словно он пытался проникнуть в мысли собеседника, выявить ложь или скрытые детали. Молчание Огаста, казалось, длилось бесконечно, и это молчание говорило больше, чем любые слова.

В глазах Огаста бушевала внутренняя борьба. Желание схватить окровавленный молот, лежащий на столе, было очевидным, почти осязаемым. Мышцы его рук напряглись, пальцы сжались в кулак, но он сдерживался, подавляя порыв к поспешным действиям. На лице сменялись гнев, страх и глубокое разочарование. Он стиснул зубы, сдерживая ярость, которая могла разрушить все его планы. Наконец, после долгой паузы, из груди вырвался тяжёлый вздох — вздох усталости, отчаяния и бессилия, похожий на скрип старых балок под тяжестью невзгод. Этот вздох сломил напряженное молчание, как бы признавая поражение в немой схватке с самим собой. И только после этого Огаст был готов говорить — или, возможно, к чему-то большему.

— Культисты… — Огаст презрительно фыркнул. — Чёртовы культисты, в самом сердце нашего города! — Его голос сорвался на яростный рык; он резко поднялся из-за стола, движения были нервными, словно он сам не верил в собственные слова. — Они напали на Рождество! Представляешь? На Рождество! — В его голосе звучали не только гнев, но и глубокая боль. — Насколько им плевать на власть, на всё, что мы строили годами?! — Он жестом указал на окровавленный молот, подчеркивая бессилие и отчаяние.

Опустившись обратно в кресло, он оставался напряжённым, словно готовым к броску. Тяжёлый вздох вырвался из его груди, разбивая тишину на осколки отчаяния.

— Они ищут силы… покровителей… — пробормотал он почти беззвучно, словно разговаривая с самим собой. Его взгляд застыл в одной точке, он видел призраков прошлого. — Пока мы воевали… наши дети… — Он замялся, подбирая слова. — Наши дети, не видевшие ужасов войны, те, кто должны были жить в мире и радости, нашли убежище в этом проклятом культе… — Его слова прервал скрип стиснутых зубов. Сжатые кулаки говорили не только о ярости, но и о безысходности. Он был разбит не врагом на поле боя, а врагом внутри собственных стен, врагом, которого сам же и взрастил.

— Мне нет дела до твоих хлопот, мэр. — Голос Крида был спокоен, но в нём уже чувствовалась сталь. — Где Бель? — Этот вопрос прозвучал резче, в нём уже не было скрытого напряжения, он был прям, жесток и требовал немедленного ответа. Огаст резко вжался в кресло, словно от невидимого удара. Его фигура буквально съёжилась, он стал выглядеть меньше, слабее, чем мгновение назад. Его прежняя уверенность исчезла, уступив место страху, осязаемому и ужасающему.

— Где Аннабель? — Крид сделал шаг вперед, его тень упала на мэра, еще больше сдавливая его, заставляя чувствовать себя загнанным в угол зверем. Его голос стал ниже, но приобрел новую, еще более опасную интонацию. Он находился теперь в нескольких сантиметрах от Огаста, его взгляд был холодным, не отражающим никаких эмоций, только целеустремленность и неизбежность.

Воздух между ними сгустился, наполнившись напряжением, осязаемым и давящим, словно твердая стенка. Огаст еще сильнее съёжился, стараясь стать невидимым, раствориться в своём же кресле. Его взгляд был устремлён в пол, он не встречал взгляд Крида, словно пытаясь избежать неизбежного контакта, контакта не только взглядов, но и судеб. Молчание тянулось, но теперь это было не молчание вызова, а молчание полного поражения. Огаст был сломлен, и его страх был осязаем, видим даже без слов.

— Культисты, Виктор Иоанович. Культисты, — Огаст пробормотал что-то невнятное, его голос был тихим и безжизненным, слова звучали словно из недр его души, как из узкого горлышка бутылки. Он выглядел как марионетка, лишённая воли, а его слова были лишены всякого смысла и силы.

— КУЛЬТИСТЫ?! — Крид взорвался, словно услышав это впервые, его рык пронзил кабинет, словно удар молнии. Он вскочил с кресла, его тело наполнилось яростью, готовой разрушить всё на своём пути. — ТЫ ГОВОРИШЬ О КУЛЬТИСТАХ, КАК БУДТО ЭТО КАКОЕ-ТО МЕЛКОЕ НЕУДОБСТВО?! — Его голос был наполнен свинцовым гневом, каждое слово было ударом в лицо бессильного мэра. В этот же миг, будто в ответ на его взбесившийся гнев, все свечи в кабинете вспыхнули резким, адским синим пламенем, выстреливая вверх на метр, заполняя комнату нереальным, призрачным светом. Пламя дрожало и колыхалось, как живое, отражая бешенство Крида и отчаяние мэра.

Огаст, словно парализованный вспышкой сверхъестественного огня, вцепился в подлокотники кресла, его тело сотрясалось от ужаса. Мэр закашлялся, и его голос с трудом прорывался сквозь смятение. Он начал бормотать молитву на латыни, слова сливались в один бессвязный поток — попытку убежать от реальности, укрыться в убежище веры перед лицом неумолимой правды. Его молитва была отчаянной попыткой удержаться на плаву, не утонуть в океане страха и бессилия, который его окружал. Но синее пламя свечей не утихало, оставаясь жутким, непрекращающимся свидетельством его поражения, и его молитва походила на беспомощное шептание на ветру.

— Что они сделали с Бель? — вопрос Крида прозвучал спокойно, холодно, как лёд. Синее пламя свечей, бушевавшее мгновение назад, внезапно погасло, оставив после себя только густую тьму, подчёркивающую напряжение момента. Комната погрузилась в полумрак, в котором фигура Крида казалась ещё более грозной, а дрожь Огаста — ещё более заметной. Тишина затянулась, словно пропасть между двумя мирами. Крид ждал, не торопясь, с терпением хищника, приготовившегося к долгой осаде.

Огаст продолжал дрожать, как листок на ветру. Его прежняя робость сменилась неким тупым отчаянием, он был сломлен и готов рассказать всё, что знает, лишь бы унять адский огонь, кипевший у Крида в груди. Его взгляд был устремлён в пол, он не смел поднять глаза на Виктора. В этой полной мрака комнате он казался ещё более беспомощным, ещё более маленьким, чем прежде. Но его ответ был внезапно чётким, ясный и не оставляющий сомнения в его правдивости.

— Они увели всю паству… и мать-настоятельницу… — его голос был ровным, почти безжизненным, как будто он читал готовую речь. — …в заброшенный рудник Морньяно. — Он проговорил это спокойно, не торопясь, словно понимал что только правда может спасти его теперь, и потому даже не попытался украсить или смягчить свою историю. Слова прозвучали резко, словно выстрел, разрывая тяжёлую тишину кабинета. В этом резком звуке Крид услышал не только сухие факты, но и что-то ещё: признание в бессилии, приговор и отчаянную надежду на помилование.

Слово «ничтожество», оброненное Кридом, прозвучало как приговор. Холодное, резкое, оно повисло в воздухе, словно осколок льда, отражая полное презрение к Огасту и его бессилию. Крид не стал задерживаться, не оглядывался на дрожащего мэра. Его фигура, прямая и непреклонная, резко контрастировала с съёжившейся формой Огаста, спрятавшегося в своём кресле, словно пытающегося стать невидимым. Крид просто развернулся и покинул кабинет, оставив Огаста наедине со своим страхом и ожиданием расплаты.

Дверь за ним захлопнулась с глухим ударом, но тишина в ратуше продлилась недолго. За ней последовало глубокое, резкое обращение Крида, пронзившее каменные коридоры здания и эхом разнесшееся по всем его залам. Это уже был не спокойный, взвешенный тон, а могучий голос воина, полный ярости и непреклонной решимости. Его слова были приказом, не терпевшим сомнений и отлагательств. В них слышалась бескомпромиссная воля к победе, способная сломить любое сопротивление.

— Бернард! — прогремел Крид, и его голос эхом отразился от каменных стен. — Собирай стражу немедленно! — Он сделал паузу, чтобы его слова улеглись в ушах всех присутствующих. — Мы идём очищать город! Мы идём на охоту на безбожников и еретиков! — Его голос был наполнен справедливым гневом и железной решимостью. Это было объявление войны, и в этом призыве слышалась не только угроза, но и обещание наказания для тех, кто посмеет противостоять ему. В ратуше сразу зашевелились, воздух наполнился напряжением, ожиданием неизбежного столкновения с тьмой. Охота началась.

Каменные своды холла ратуши гудели от недавнего приказа Крида. Воздух, еще не успевший освободиться от эха его голоса, дрожал от напряжения. Чиновники суетились, стража собиралась в неряшливые группы, шепот и торопливые шаги свидетельствовали о наступающем беспорядке. Тень надвигающейся бури легла на всё здание. В этом хаосе, среди суматохи и неразберихи, появился он.

Дверь в холл распахнулась с глухим ударом, и на пороге появился Бернард. Высокий, широкоплечий умбриец, настоящий сын своей земли, он был идеальным воплощением силы и мощи. На нём блестели тяжелые латы, отполированные до зеркального блеска, — доспехи рыцаря, прошедшего не одну битву. Они защищали его тело, но не скрывали его мускулистого тела, готового к боевым действиям. В его руках лежал массивный двуручный меч, его стальное лезвие сверкало, готовясь пролить кровь врагов.

Бернард остановился на пороге, его взгляд охватил собравшихся стражников, оценивая их готовность к бою. Его походка была твердой и уверенной, не торопливой, но и не медленной. В ней чувствовалась сдержанная сила, спокойствие перед бурей.

Воин не произнес ни слова, но его присутствие само по себе было приказом к действию. Этот приказ выражался не в словах, а в силе и готовности к битве, которые он излучал. Медленно и целенаправленно он начал продвигаться сквозь толпу, его фигура, словно гроза, возвышалась над всеми, наполняя холл ратуши властью и ожиданием неизбежного.

Остановившись перед Кридом, Бернард быстрым, точным движением снял шлем. Лицо угрюмого воина, освобожденное от шлема, словно древняя статуя, молниеносно обрело жизнь. Загар, подобный отполированной бронзе, подчёркивал резкость скул и глубину морщин, рассказывающих о множестве битв и лет, прожитых под палящим солнцем Италии. Морщины, словно карты извилистых горных дорог, веяли историей, не лишая лицо мужественной красоты. Рот, прямой и твёрдый, смягчался лёгкой игрой улыбки в уголках губ – улыбки не просто вежливой, а искренней, раскрывающей глубокое уважение и радость встречи с давним товарищем.

Тёмно-карие глаза, широко распахнутые, похожие на тёмную глубину вечернего неба, сияли ясностью и решимостью, не затемнённые ни страхом, ни сомнением. В них отражалась цель, ясная и незыблемая, как скала посреди бушующего моря. Это был взгляд воина, видевшего лицо смерти, но не поддавшегося ей, взгляд, который говорил о непоколебимой верности и готовности следовать за своим лидером в любую битву. Он смотрел на Крида с глубоким уважением, без слепого подчинения, только с верностью и готовностью слушаться.

— Рад вас снова видеть, господин Инквизитор, — его глубокий голос звучал спокойно и уважительно. — Приказывайте. — Бернард был крайне рад видеть старого друга.