Крид: Кровь и Пепел

Глава 2

(Несколько лет назад)

Сполето — город-крепость, вцепившийся в склоны холмов мёртвой хваткой. Его стены, изъеденные временем и войнами, словно зубы у старого чудовища, грозят небу. Дома, сжатые тесно друг к другу, похожи на камни в могиле. Узкие улицы, заваленные булыжником, извиваются как змеи. За городом раскинулись безжизненные холмы и тёмные леса, в которых скрипят ветви и воют ветры. Воздух сырой и холодный, пахнет камнем, пылью и чем-то ещё, тёмным и угрожающим. Город словно утопает в вечных сумерках, и только тусклый свет пробивается сквозь мрак, напоминая о хрупкой надежде, которая может в любой момент сломаться.

Солнце, пробиваясь сквозь редкую листву, рисовало на воде реки причудливые узоры. Течение было медленным, ленивым, отражая в своей глади безмятежность окружающего мира. Виктор Крид, сидевший на поваленном дубе, казался частью этого пейзажа – неподвижным тёмным силуэтом на фоне яркой зелени. Его длинная борода спускалась до самой груди, сливаясь с тьмой его одежды. Глаза, обычно горящие внутренним огнём, были притушены, отстранены.

Чертоги его разума были пусты. Не было ни мыслей о миссии, ни планов, ни страхов. Лишь чистота, безмятежность и странное чувство полноты, заполняющее пустоту. Его сознание пассивно воспринимало красоту окружающего мира – шелест листьев, пение птиц, лёгкий ветерок, играющий в его волосах.

Рядом, ничего не боясь, резвились дети. Их смех и крики, обычно раздражающие, теперь казались частью гармонии, мягким контрапунктом к тишине леса. Они бегали по берегу реки, ловили бабочек, плели венки из полевых цветов. Они не видели в нём страшного бородача, только спокойного, большого человека, который молчаливо наблюдал за их игрой. И Крид наблюдал за ними, не вмешиваясь, наслаждаясь их непосредственностью и радостью. В эту минуту он был просто частью природы, без прошлого и будущего, погружённый в безмятежное наслаждение бытием.

Миг безмятежного шелеста листвы и птичьего пения прервал дикий, пронзительный рык, подобный звуку сломанного охотничьего рога. Этот звук, разорвавший тишину леса, заставил птиц замереть в воздухе, а белок — затаиться в укрытиях. Воздух словно сгустился, предвещая беду. В воздухе витали запахи прелости, сырости и чего-то ещё — приторно-сладкий, затхлый аромат, который, словно липкая смола, оседал на языке, вызывая тошноту.

Спустя несколько бесконечно долгих секунд из зарослей бурелома, истерзанных временем и гнилью, появилась тень. Она медленно, словно неохотно, выплыла из полумрака, раздвигая ветви и кусты. Это был вовкулак — жуткое зрелище, вызывающее не столько страх, сколько отвращение и жалость.

Его серая, сморщенная кожа, подобная пергаменту, обтягивала кости, подчёркивая ужасающую худобу. Рёбра, острые и тонкие, как птичьи перья, проступали сквозь клочья грязной шерсти, а живот был впалым, словно у изголодавшегося пса. Его глаза, два горящих уголька, сверкали в полутьме, искажённые голодом и яростью. Из пасти, из которой торчали жёлтые, заострённые зубы, вырывался тяжёлый, прерывистый вдох, сопровождаемый хриплым стоном. Казалось, что он давно забыл, что такое сытость, и этот голод пронизывал всё его существо, делая его ещё более пугающим. Воздух вокруг него вибрировал от его животной ярости и отчаяния.

Вовкулак с диким рыком бросился на детей. Его длинные когти сверкнули в воздухе, оголились острые зубы. Дети, окаменев от ужаса, лишь успели вскрикнуть, как между ними и чудовищем мгновенно оказался Крид. Его движение было столь стремительным, что казалось, он что он оказался там в один миг.

В тот же миг Виктор с нечеловеческим усилием схватил вовкулака за кадык. Его пальцы, впиваясь в шею твари, побелели от напряжения. Чудовище, оказавшись в тисках железной хватки, забилось в конвульсиях; когти царапали воздух, зубы щелкали, пытаясь прогрызть руку Виктора.

С лица вовкулака стекала пена, смешанная с кровью. Его рык превратился в глухой хрипящий стон. Виктор, с искажённым от усилия лицом, крепко держал чудовище; жилы на его руках вздулись, словно канаты. Дети, прикрываясь спиной Крида, с ужасом наблюдали за этой сценой; их глаза расширились от ужаса и одновременно от изумления перед мужеством незнакомца. Воздух дрожал от напряжения, наполненный звуками борьбы и тяжёлого дыхания. Смертельная схватка продолжалась.

Мгновение — и стремительный, как удар молнии, бросок Крида. Тварь, ещё секунду назад изливающая ярость и отчаяние, оказалась прижата к земле могучей ногой воина. Земля под стопой Крида просела, а из-под сдавленного тела волколака выступила тёмная, вязкая жижа. Густая, чёрная, как смоль, жидкость, пахнущая разложением и гнилью.

Крид нажал чуть сильнее. Его нога опустилась ещё ниже, с бесшумной неотвратимостью гильотины. Раздался пронзительный хруст — кадык волколака лопнул под давлением, а из его пасти вырвался последний, безмолвный вскрик, превратившийся в булькающий звук уходящей жизни. Тёмная кровь смешалась с чёрной жижей, образуя жуткую лужу на земле, которая постепенно впитывалась в почву.

Тело волколака застыло, когти ослабли, глаза погасли, оставив после себя пустоту, полную ледяного безмолвия. На земле осталась лишь мёртвая маска звериной ярости, утопающая в луже чёрной крови. Воздух очистился от звериного духа, но остался пропитан тяжёлым запахом смерти и неизгладимым следом тёмной магии.

— Спасибо, дядя! — неуверенно прошептал пятилетний мальчик, его голос, едва слышный в жуткой тишине, дрожал, словно тростинка на ветру. Грубая холщовая рубаха висела на нём мешком, подчёркивая измождённость маленького тела. Лицо, испачканное землёй и, кажется, слезами, было бледным; губы подрагивали. Огромные тёмные глаза смотрели на безжизненное тело волколака с недетским пониманием ужаса, но и со странной уверенностью в правильности поступка незнакомца.

Он глубоко вздохнул, стараясь скрыть дрожь в голосе, и произнёс уже твёрдо:

— Нужно отвести его матери-настоятельнице. — Маленькая рука с тонкими, почти прозрачными пальчиками сжала грязный ворот рубахи Крида. Сила в этом жесте была поразительна, несоответствующая его возрасту. Это не было детским любопытством, а осознанной решимостью, рождённой тяжёлыми жизненными обстоятельствами.

Кроха потянул за собой застывшего Крида, и его маленькие ножки, словно не чувствуя усталости, уверенно шагали вперёд, через лужу чёрной крови, через ту мрачную тишину, которая, казалось, окутала весь лес. Однако спина мальчика слегка сгорбилась. Лицо его было решительным, но в глубине глаз плясала тень страха.

Лес, казалось, затаил дыхание, сопровождая их путь тяжёлым, давящим молчанием. Только скрип сучьев под ногами мальчика и глухой шлепок тяжёлых сапог Крида нарушали гробовую тишину. Солнце, пробиваясь сквозь густую крону деревьев, рисовало на земле причудливые узоры света и тени, подчёркивая мрачность обстановки. Мальчик, не оглядываясь, шёл вперёд, его маленькая фигурка, словно тень, скользила между деревьев. Он словно чувствовал взгляд леса, его скрытую жизнь, его мрачные тайны, которые хранились в глубине тёмных чащоб.

Пара минут, и они вышли из леса.

Сполето предстал перед ними во всей своей величественной красе: город, раскинувшийся на холме, подобно гордому орлу, расправившему крылья. Серые от времени и истерзанные ветрами столетий каменные стены поднимались крутыми уступами, венчаясь зубчатыми башнями. Дома, прижавшись друг к другу, спускались по склону, образуя лабиринт улиц и переулков. Покрытые мхом и лишайником красные крыши свидетельствовали о его почтенном возрасте. Город дышал историей; каждый камень хранил в себе эхо прошлых войн и триумфов. Крепкие ворота, украшенные гербами и рельефами, вели в его сердце, где жизнь кипела, скрываясь за массивными стенами и башнями.

Но Крид, следуя за маленьким проводником, оставался невозмутим. Он видел города и древнее, и величественнее Сполето. Его взгляд, холодный и проницательный, как у хищной птицы, спокойно осматривал городские укрепления, отмечая каждую деталь. Он замечал бойницы, выступающие из стен, скрытые за камнями катапульты и внимательно изучал позиции лучников на высоких башнях. Увидев странную пару, наблюдающую за городом снизу, лучники насторожились и направили свои луки в сторону незваных гостей. Их холодные, хищные взгляды пронзали Крида насквозь, но он оставался невозмутим, словно не замечая всей той неприязни. На его лице царило спокойствие; в глазах не было ни страха, ни удивления, ни восхищения – лишь холодный расчёт и невозмутимое спокойствие опытного воина, видевшего смерть далеко не раз и познавшего цену жизни.

Пройдя через массивные ворота, Крид погрузился в лабиринт узких, извилистых улиц Сполето. Каменные дома, плотно прижатые друг к другу, казалось, источали запах веков. Неровные, местами облупившиеся стены рассказывали о многочисленных ремонтах и перестройках; каждая трещина была шрамом на лице города. Воздух вибрировал от множества звуков: скрипа дверных петель, топота копыт по мостовой, голосов торговцев, зазывающих покупателей скрипучими голосами, звона кузнечного молота из глубины какого-то двора и постоянного щебета птиц, гнездящихся на крышах. К этим звукам примешивались запахи старины: сырость камня, выветрившаяся штукатурка, дым из труб, пахнущий сосновыми поленьями с лёгким привкусом миндаля, а также сладковатый аромат приправ и трав — базилика, тимьяна и чего-то ещё, неизвестного и интригующего.

Его взгляд, привычный к армейскому анализу, не просто регистрировал детали, а анализировал их: узкие улицы — идеальное место для засады, каждый выступ стены — укрытие для лучника, каждый переулок — потенциальный путь отступления. Люди — не просто толпа, а совокупность личностей, каждая из которых была пешкой в сложной игре жизни Сполето. Он замечал жесты, мимику, манеру держаться, пытаясь расшифровать язык их молчания, понимая, что настоящая жизнь города скрывалась не на главных улицах, а в узких переулках и скрытых дворах.

Всё это было в подкорке его сознания, но сам Виктор не до конца понимал, зачем и откуда такие знания.

На площадях, залитых ярким солнцем, кипела бурная жизнь: торговцы в грязных фартуках раскладывали свой товар — яркие ткани, блестящие металлы, горы специй; ремесленники работали за своими верстаками, их лица были сосредоточенными и усталыми; дети, бегая между ногами взрослых, громко кричали и смеялись, играя в простую, но весёлую игру. Всё это было напоказ, как написанный на холсте идеализированный мир, но глубоко внутри Крид чувствовал напряжение, скрытую настороженность. Лица людей, несмотря на видимое спокойствие, несли отпечаток скрытых страхов и беспокойств. Даже солнечный свет, пробивающийся сквозь узкие улицы, казался Криду пронизанным тенью близкой беды. Сполето был красивым, живым городом, но за его весёлым лицом скрывалась тёмная сторона, где интриги, тайные союзы и борьба за выживание были обыденностью. И Крид, будучи чужаком, видел это не вопреки, а благодаря своему острому взгляду и опыту.

Виктор, позабыв обо всём, следовал за мальчиком к величественному собору, горделиво возвышающемуся над Сполето. Могучее здание, подобное исполинскому каменному цветку, устремлялось к небу, его остроконечные шпили стремились пронзить небесную синь. Сложные готические узоры, высеченные на фасаде, представляли собой затейливое сплетение камня и света: изящные арки, переплетение стрельчатых арок, фигурные вимперги, тончайшая резьба на пилястрах и контрфорсах. Огромные витражные окна сияли в солнечных лучах, расцвечивая тёмный камень яркими, насыщенными красками: синим, красным, фиолетовым, изумрудным. Они казались живыми, переливаясь и мерцая в зависимости от положения солнца, словно ожившие фрагменты божественной мозаики. Воздух был пропитан историей; каждый камень собора хранил эхо множества молитв и торжеств, радостей и горестей; вся жизнь города, казалось, была тесно переплетена с этим священным местом. Массивные дубовые двери, увенчанные коваными узорами, словно приглашали в его святая святых. Даже воздух вокруг собора пах иначе — чистотой, ладаном и свечами, смешанными с лёгким ветерком с холмов.

Внезапно город оглушил мощный перезвон колоколов — глухой, раскатистый звук, доносившийся из глубины собора. Виктор, мельком взглянув вверх, сухо констатировал, что над городом мелькнул бледно-голубой купол, сверкающий тончайшей энергетической плёнкой. Это было явным свидетельством обновления защитного магического купола города, и это уже казалось гораздо интереснее, чем мёртвый волколак. В его глазах вспыхнула искорка — любопытства и профессионального интереса. Но лишь искорка, что тут же погасла. Он всё ещё шёл за мальчиком.

Крид же, словно не замечая ни величественного собора, ни мощного перезвона колоколов, ни заметного магического купола, спокойно продолжал следовать за маленьким проводником. Его лицо оставалось невозмутимым и невыразительным, как у статуи, погружённой в вечный покой.

Из-за поворота узкой улочки, словно призрак неземной красоты, появилась мать-настоятельница. Она шла медленно, неспешно, с невозмутимостью, свойственной людям, привыкшим к собственной силе и внутреннему спокойствию. Возвращалась она со стороны церковного кладбища, и в этом был символизм, нечто, связывающее жизнь и смерть, земное и духовное. На вид ей было не более семнадцати, хотя в её взгляде уже читалась глубина, свойственная гораздо более взрослым людям. Серо-русые волосы, мягкие и шелковистые, едва выглядывали из-под простого белого платка, слегка прикрывая лицо и добавляя образу загадочность.

Её лицо, овальное и тонкое, было бледным, но не болезненным, а скорее фарфоровым, подчёркивающим юную красоту. Большие выразительные сиреневые глаза, с искоркой ума и толики наблюдательности, что с интересом оценивали Крида, словно прощупывая его с головы до ног, не упуская ни одной мелочи. Эти глаза видели больше, чем говорило о них юное лицо. Они были глубокими, пронзительными, словно видящими сквозь оболочку, сквозь спокойствие, прямо в душу. В них читались сила, знание и неясная печаль, что делало её образ ещё более загадочным. Тонкие губы были слегка сжаты, подчёркивая сосредоточенность и концентрацию, и одновременно придавая лицу изюминку и утончённость.

Всё в её облике было простым, но вместе с тем загадочным, притягивающим взгляд и заставляющим задуматься о том, кто же она на самом деле. Она была не просто настоятельницей, а некой неразгаданной загадкой, скрытой за маской простоты и спокойствия.

Мальчик, словно пружина, выпрямился и с необыкновенной для его возраста скоростью подбежал к матери-настоятельнице. Он затараторил что-то быстро и неразборчиво, словно ручеёк, вырвавшийся из-под земли, не упуская ни одной детали произошедшего. Его маленькие ручки живо жестикулировали, подчёркивая важность рассказа. Кроха говорил с такой уверенностью и горячностью, что казалось, он не просто рассказывает, а настоятельно требует помощи и поддержки.

Девушка слушала его внимательно, не перебивая, лишь иногда кивая головой в знак понимания. Её сиреневые глаза, полные мудрости и сострадания, следили за мальчиком, словно за родным ребёнком. Её мимика была сдержана, но в тонких изменениях выражения лица можно было прочитать глубокое понимание ситуации и готовность помочь. Дева была не просто слушателем, она была настоящей хранительницей, готовой принять на свои плечи тяжёлый груз ответственности за судьбу этого маленького человечка. Когда мальчик замолчал, она спокойно, но твёрдо сказала несколько слов, и выражение её лица стало ещё более сосредоточенным и решительным, а после она обратилась и к Криду.

— Это всё крайне занимательно, мессир, — произнесла мать-настоятельница спокойным, ровным голосом, прорезавшим воздух, словно тонкий клинок. — Но не могли бы вы представиться? — В её словах звучала не просто любознательность, а тонкая ирония, скрытая за маской вежливого интереса. Её сиреневые глаза, проглядывающие из-под тонкого белого платка, с нескрываемым любопытством изучали Крида, словно проверяя его реакцию на полунамёк. Она прекрасно понимала, что перед ней не просто свидетель событий, а кто-то значительно более влиятельный и загадочный.

Она намеренно использовала обращение «мессир», оставляя его многозначным, словно намекая на его личность. Он мог быть как великим и влиятельным лордом, так и простым бродягой, скрывающим истинную сущность за маской спокойствия. В её словах сквозило понимание того, что перед ней мог быть не просто человек, а искусный мастер маскировки, актёр, виртуозно играющий своими ролями.

Крид лишь пожал плечами, словно признавая её тонкую иронию. Он понял, что его личность окутана тайной, и он может быть кем угодно — в этом и заключалась сложность. Виктор мог быть светлым дожем, правителем города, а мог быть и простым бродягой, потерявшим память и свою прежнюю жизнь.

Память словно скрывалась от него, не желая раскрывать свои тайны. И он не мог понять, является ли это лишь следствием травмы или же результатом хитрого заговора, запутанной игры, в которой он был лишь пешкой. Крид и сам не знал, кто он есть на самом деле.

— Впрочем, это дело десятое, — махнула рукой мать-настоятельница, отмахиваясь от столь незначительных и уже ничего не решающих подробностей. Её спокойствие было поразительным, и в этом спокойствии таилась огромная сила и уверенность. — И его Высокопреосвященство де ла Круз будет крайне заинтересован в столь интересном «послушнике». — Слово «послушник» она произнесла с явной иронией, подчёркивая абсурдность ситуации. Её сиреневые глаза с нескрываемым интересом следили за его реакцией, но лицо Крида оставалось невозмутимым, словно истинной маской спокойствия и подавляющего самообладания.

Она ненадолго замолчала, давая ему время обдумать услышанное, затем продолжила уже с нежной теплотой в голосе:

— Проходи. Я помою тебя и дам чистую одежду. А вскоре будет и ужин. — Её улыбка была неожиданной, тёплой и искренней, резко контрастируя с прежней сдержанностью. В этой улыбке чувствовалась материнская забота, словно она хотела успокоить испуганного ребёнка. Она поманила его за собой лёгким жестом, не настаивая, но и не оставляя ему возможности отказаться. В этом жесте заключалась вся её власть, вся её уверенность в себе и своих действиях. Крид, внешне оставаясь равнодушным, ощутил необычное для себя чувство комфорта и доверия.

И он пошёл за ней, почувствовав, что его путь наконец обретает смысл.

— Зови меня Аннабель, — сказала мать-настоятельница, её тёплая, расслабляющая улыбка подобна была солнечному лучу в холодный зимний день. — А ты будешь Виктор, раз уж одолел чудовище. — В её голосе вновь звучала лёгкая ирония, но при этом в глазах — искреннее уважение к его силе и мужеству. Она не настаивала, но и не оставляла возможности отказаться.

Она мягко повела его вглубь собора, в его тёмные, прохладные недра. Массивные дубовые двери бесшумно закрылись за ними, отделив от городского шума, суеты и беспокойства. Здесь, в тени величественных сводчатых потолков, царила особая атмосфера спокойствия и безмятежности. Аннабель не спеша стягивала с него грязные лохмотья; движения её были аккуратными и бережными, словно она обращалась с чем-то хрупким и ценным. Её лёгкое прикосновение казалось почти невесомым.

Снятые лохмотья она безжалостно бросила в простую каменную урну, стоявшую в углу. Затем, не теряя времени, Аннабель произнесла краткое заклинание. Из её рук вырвался яркий луч белого света, окутав одежду Крида сияющим коконом. Пламя вспыхнуло ярко и быстро, полностью сжигая лохмотья, не оставляя даже пепла. Это было заклинание Истинного Света, могущественное и не терпящее остатков или следов, словно символически очищая Крида от прошлого, от бродячей жизни, от неизвестности. Перед Кридом открывалась возможность нового, чистого и светлого начала.

Нежно, почти невесомо взяв Виктора за руку, Аннабель повела его по извилистым соборным коридорам всё глубже под землю. Воздух становился теплее, пропитанный лёгким ароматом серы и какого-то сладковатого, неуловимого благовония. Они спускались по крутой каменной лестнице, ступени которой казались истёртыми временем и множеством ног. Стены коридора, сложенные из тёмного камня, были влажными от подземной сырости, но воздух оставался чистым и свежим, словно очищенным от земной суеты.

Наконец, они достигли подземных купелей. Это было пространство, высеченное в камне, наполненное паром от горячих источников. Вода в купелях, сияющая нежным перламутровым светом, питалась не только геотермальными источниками, но и тонкой, невидимой магией Аннабель. Она небрежно, но бережно подтолкнула Виктора в тёплую воду. Вода окутала его тело, смывая грязь, усталость и тяжкий груз прошлого.

Аннабель терпеливо отмывала его; движения её были плавными и грациозными, как у опытной целительницы. Она использовала мягкую губку и натуральное мыло, пахнущее травяными настоями. Бель не спеша смывала грязь, словно смывая с его тела все тяготы и страдания, оставляя лишь чистоту и спокойствие. Вымыв его до блеска, она насухо вытерла его тело белоснежным полотном, пахнущим свежестью и чистотой.

Затем, усадив Виктора на первый попавшийся табурет, она быстро, но аккуратно подстригла его длинные платиновые волосы, превратив пышную гриву в короткую, удобную стрижку. Под нож попала и густая борода. Это была не просто стрижка, а символический акт, который стал началом нового этапа в жизни Виктора. Он словно освободился от старой оболочки, от своего прежнего «я», чтобы открыть путь к новому «я». И перед самым ужином Аннабель вручила ему чистые штаны и новую одежду «послушника». Это и послужило толчком для возрождения Крида.

(Сейчас)

Сполето предстал перед Виктором в ещё более плачевном состоянии, чем прежде. Каменные стены, истерзанные временем и бедами, казалось, вот-вот рухнут. В них зияли трещины, словно глубокие раны, а облупившаяся штукатурка обнажала тёмный, сырой камень. На башнях висели клочья разрушенной кладки, подобно рваным знамёнам разбитого войска. Город чах на глазах, его былое величие увядало, уступая место упадку. Тяжёлая, давящая атмосфера витала над городом, предвещая неизбежное. Даже воздух казался давящим.

Виктора глубоко встревожило столь удручающее состояние города. Он помнил его прежним, величественным и могущественным, и это вызывало в нём чувство горькой печали и тревоги. Крид шёл вдоль стены, вглядываясь в разрушения, понимая необходимость действий для спасения города.

На посту городской стражи солдаты выглядели измождёнными и насторожёнными. Они внимательно осматривали каждого прохожего с явной неприязнью и агрессией. Виктор понял, что напряжение в городе достигло предела.

Задумчиво хмыкнув, Виктор бросил им мешок. Тяжёлый мешок, из которого выглядывали три отрубленные головы волколаков — мрачное, жуткое напоминание о недавней победе и о всё ещё существующей угрозе. Это был не просто подарок, это было предупреждение, мрачное послание о том, что опасность не миновала, и что им нужно быть готовыми к новой борьбе, к новой войне. Воздух сгустился, а тишина стала ещё более давящей, словно ожидая неизбежного прихода новых бед.

Виктор направлялся к собору, его шаги глухо отдавались эхом на пустынных улицах Сполето. Здание собора, прежде сияющее величием, теперь выглядело подавленным, словно опустившее голову под тяжестью навалившихся бед. Его каменные стены, испещрённые трещинами и следами времени, казались беззащитными перед надвигающейся бурей. Тот же камень, что прежде играл на солнце яркими красками витражей, теперь казался мрачным и холодным, отражая уныние горожан. Воздух был пропитан запахом прели и безысходности. Тишина на улицах была не просто отсутствием звука, а тяжёлой, давящей атмосферой, заставляющей вздрагивать от каждого шороха.

Виктор остановился, вглядываясь в небо. Он помнил прежний бледно-голубой купол святой магии, защищавший город от внешних угроз. Он сиял над городом, как небесный щит, и его сияние дарило надежду и спокойствие. Теперь же небо было пустым, лишённым защиты. Купол исчез, и вместе с ним исчезла надежда. Это было очевидно.

В этот момент Крид осознал, что город остался беззащитным. Виктор понял, что он не просто случайный свидетель, а человек, на котором лежит ответственность за судьбу Сполето. И город падет, пока он ходит под этим грешным небом старого мира!

Тишина колоколов лишь усиливала напряжённость ситуации.

Массивная дубовая дверь собора с трудом поддалась напору Крида, издав пронзительный скрип, словно протестуя против нарушения многовекового покоя. Виктор с усилием отворил её, и перед ним раскрылась мрачная глубина собора, наполненная тяжёлой, давящей тишиной. Вместо ожидаемого тепла и света его окутала холодная, сырая атмосфера заброшенного места. Воздух был пропитан запахом пыли, плесени и застоявшегося времени.

Огромный соборный зал, некогда сиявший богатством и великолепием, теперь казался пустым и безжизненным. Толстый слой пыли покрывал каменные полы, витражи потускнели от времени и пыли, а на стенах отпечатался след беспощадного времени. Всё выглядело заброшенным, оставленным на произвол судьбы. Ни единой живой души. Лишь молчаливые камни и давящая тишина.

— Где Бель? — прорычал Виктор. Его грубый, резкий голос раздался по пустому собору, отражаясь от каменных стен и витражей, словно призрак богатырской силы, оплакивающий погибший мир. В его голосе звучали тревога, гневная растерянность и глубокое чувство безысходности. Он ожидал ответа, надеялся услышать хоть какой-то звук, хоть что-то, что объяснило бы эту пустоту, заполнившую его сердце. Но в ответ — лишь глубокая тишина, мрачное молчание опустевшего собора. Тишина, пропитанная страхом и ужасом, и Виктор остался один на один со своими страхами, что стремительно поглощали все его мысли, одним единственным страхом за ту, что вновь даровала ему имя и цель.

PS

Спасибо за ваши коментарии и лайки. Это и правда мотивирует писать больше и чаще.