Крик Новорождённых

ГЛАВА 15

847-й Божественный цикл, 34-й день от вершины дуса, 14-й год истинного Восхождения

— Пригнись!

Снежок попал Ардуцию прямо в лицо. Он вскрикнул от внезапного ледяного прикосновения к лицу, и без того замерзшему сверх меры. Опомнившись, мальчик завертелся на месте и картинно рухнул на землю, ощущая, как вокруг него взметнулся свежевыпавший мягкий снег.

— Есть! — торжествующе закричала Миррон. — Я же говорила, что мы победим! Я говорила, что у тебя получится.

Ардуций приподнялся на локтях. Вокруг него высились снежные баррикады, которые они с Горианом построили в обнесенном стеной саду позади виллы Восходящих. Миррон хохотала, обняв Оссакера за шею. Его лицо тоже озаряла редкая улыбка. Оссакер сказал, что кое-что придумал, но вышло просто замечательно. Ардуций заразился их настроением и тоже начал смеяться.

Мальчик обожал дус. Особенно он любил снегопады. Снежные хлопья напоминали ему рассыпанные по земле перья, и Ардуций мог бегать, падать и играть как все, почти не опасаясь синяков или переломов хрупких костей. Как круглый год делал Гориан. В дус он мог состязаться с остальными.

— Почему ты не пригнулся? — Голос Гориана был недовольным и ворчливым.

Ардуций обернулся, и его охватил знакомый смутный страх. Он перестал смеяться. Гориан смотрел на него сверху вниз, все еще держа снежок рукой в перчатке: он собирался бросить его в кого-нибудь. Теперь в этом не было смысла, они проиграли поединок. Но Гориан ненавидел проигрывать. Даже к сражению в снежки он относился с той же серьезностью, что и к занятиям Восхождения.

Порой Ардуций не знал, как ему относиться к Гориану: с презрением или с восхищением? Как правило, он искренне желал, чтобы парень, на которого ему хотелось походить, научился хоть изредка просто получать удовольствие, а не относиться ко всему так, будто это борьба за спасение мира. Но Гориан частенько держался особняком. Казалось, только Миррон способна к нему приблизиться. И совершенно ясно почему. Он всегда ей нравился, и Миррон хотела быть с ним. Гориан не оставался к ней равнодушным, хотя Ардуцию казалось, что Гориану просто льстит ее внимание.

— Я не думал, что он сможет подобраться ко мне, не то что попасть. А ты?

— Я велел тебе пригнуться, — Гориан пожал плечами. — Я видел, что снежок летит, а ты даже не смотрел в ту сторону.

Ардуций встал и стряхнул снег с плаща. Миррон и Оссакер уже шли к ним.

— Да ладно, — сказал он. — Это же была просто игра.

— Мы проиграли. Хотя не должны были.

— И что, по-твоему, придумал Оссакер? — спросил Ардуций, стараясь сменить тему.

Гориан глядел сердито, но стоило упомянуть о втором мальчике, как выражение его лица изменилось.

— Интересно, — пробормотал он.

Забыв о поражении, Гориан сосредоточил внимание на Оссакере, чья рука мягко лежала на локте Миррон, пока они медленно шествовали по белому пушистому ковру. Над ними нависало хмурое темно-серое небо, ветер крепчал. Скоро должен был начаться новый снегопад. Снег будет идти всю ночь, а к утру тучи разойдутся. Наверное, к лучшему, что игра закончилась именно сейчас. Гориан неслышно подкрался к Оссакеру с левой стороны.

— Гориан, — прошептал Ардуций, — не надо.

— Эй, Оссакер! — громко сказал Гориан над самым ухом паренька.

Оссакер вздрогнул и остановился, поворачивая голову на звук и хмуря брови. Его глаза, как всегда, безрезультатно всматривались в окружающее. Он мог видеть разницу между светом и темнотой и говорил, что иногда там появляются туманные силуэты — все, этим его зрительные возможности ограничивались. Инфекция, отнявшая у Оссакера зрение, надолго лишила его радости жизни. Горечь несчастья понемногу стала слабеть, но полностью не исчезнет никогда.

— Зачем ты так? — возмутилась Миррон.

— Пускай, — сказал Оссакер баском, у него рано ломался голос. — Жаль, что я не попал в тебя, Гориан.

— Я для тебя слишком умен, — заявил Гориан. Он улыбнулся Миррон, довольный ее яростной реакцией. — Не обращайся с ним как с младенцем. Ты просто сделаешь его еще слабее, чем сейчас.

— Я не слабый, — возразил Оссакер. — Просто слепой.

— И сколько пройдет времени, пока ты не подхватишь еще что-то? И что у тебя откажет тогда? Уши? Рот?

— Прекрати, перестань! — выкрикнула Миррон. — Оставь его в покое.

— Я сам могу о себе позаботиться, — резко сказал Оссакер. Он отпустил руку Миррон и повернулся лицом к Гориану.

Гориан со смехом заплясал вокруг него.

— Тебе меня никогда не поймать, слепой!

Он остановился слева от Оссакера и медленно вытянул руку, собираясь его толкнуть. Оссакер сдвинул брови, потом неспешно поднял руку и схватил Гориана за запястье.

— Я слепой, но это не значит, что я не могу видеть, — негромко проговорил он.

Озорство на лице Гориана мгновенно сменилось любопытством.

— Как ты это сделал?

— А зачем тебе знать? — Оссакер отпустил его руку. — Ведь ты же не слепой.

— Просто скажи мне! — Тон Гориана тут же стал угрожающим.

— Теперь я не такой слабый, да? — Оссакер бросал Гориану вызов, и Ардуций почувствовал, как у него быстрее забилось сердце. — Значит, ты все-таки знаешь не все? И тебе это не нравится.

— Не дразни его! — предостерегла Миррон.

— Ты ведь знаешь, что бывает, когда ты это делаешь, — подхватил Гориан. — Пожалей себя. Оссакер, Оссикер![1] — Он засмеялся своей неудачной шутке. — Скажи мне.

— Нет, — заявил Оссакер. Он выпрямился и вызывающе устремил взгляд в никуда, развернувшись лицом к Гориану. — Не скажу.

— О, так мы теперь большие, да?

Гориан шагнул вперед и толкнул Оссакера в грудь. Тот попятился, едва удержавшись на ногах за счет суматошных взмахов руками.

— Оставь его, — вмешался Ардуций.

— А что ты можешь сделать? Ударь меня — и сломаешь себе руку. Ты еще слабее, чем он. — Гориан снова переключил внимание на Оссакера. — Некому тебя спасать, слепенький, — и ты даже не будешь знать, откуда я появлюсь в следующий раз. Скажи мне, что ты выучил.

— Нет, — ответил Оссакер, хотя у него в голосе появилась дрожь.

— Прекрати это, Гориан, — повторила Миррон, дергаясь в его сторону.

— Попробуй меня заставить. — Он снова шагнул вперед и слабо шлепнул Оссакера по щеке. — В следующий раз будет сильнее.

Оссакер отшатнулся назад и споткнулся. Гориан стремительно рванулся вперед и схватил его за плечо, удержав на ногах.

— Только я тут могу тебя спасти, Оссакер. — Хватка Гориана была крепкой, пальцы больно впивались Оссакеру в плечо. Гориан оглянулся на Ардуция и Миррон. Ардуций чувствовал, как у него колотится сердце, а к горлу подступает тошнота. Он был бессилен что-либо сделать. — Я лучше вас. Я лучше вас троих вместе взятых.

Гориан застыл, и почти мгновенно воздух вокруг них сделался ледяным. Ардуций увидел, как кожа на его голом предплечье бледнеет, а на перчатке образуется иней. Оссакер вскрикнул и попытался попятиться. Он дергал плечом, скованным ледяной хваткой Гориана, но не мог вырваться. Ардуций метнулся в их сторону, понимая, что должен что-то сделать, и одновременно опасаясь получить травму. Миррон застыла неподвижно, ее губы беззвучно шевелились.

— Скажи мне! — прохрипел Гориан полным угрозы голосом. Ардуцию необходимо было что-то сделать! Сжав зубы, чтобы приготовиться к неизбежной боли, он побежал на Гориана. Его слух заполнили отчаянные крики Оссакера, а в глазах стояло лицо Гориана, на котором отражалось что-то вроде радости от причиняемой им боли.

— Оставь его в покое! — закричал Ардуций.

Гориан обернулся, и на его лице появилось изумление при виде того, кто к нему приближался. У него почти не осталось времени, чтобы отреагировать. И когда Ардуций столкнулся с ним, стараясь отгородиться от более массивного паренька руками, прикрывавшими грудную клетку, он услышал голос Миррон, а потом — как отец Кессиан выкрикивает имя Гориана.

Кессиан уронил голову на руки. Об этом тоже пойдут слухи, как и о каждом крохотном происшествии. И у жителей Вестфаллена появится еще одна причина, чтобы не подпускать сыновей и дочерей к Восходящим. Таким образом, они лишатся их взаимоотношений, столь необходимых всей четверке, чтобы стать полноценными членами общества. Сейчас изоляция влияла на них в мелочах, но в конце концов она царапнет своими когтями по всем сторонам их жизни.

Такое поведение горожан являлось совсем не тем, чего хотел бы добиться Кессиан, и наносило серьезный удар по включению Восходящих в окружающий мир. Если их не смогут принять жители города, которые понимают их лучше других, тогда надежды почти не останется.

Для всех это стало неразрешимым парадоксом. Чтобы прекратить выходки, подобные той, что позволил себе Гориан, необходимо было больше общаться с нормальными молодыми людьми. Общение помогло бы ему и другим Восходящим лучше понять огромную ответственность, которая на них лежит. И тем не менее Кессиан не мог ни в чем обвинить родителей Вестфаллена. Им было страшно, и их детям тоже.

Прошло два года с тех пор, как жители Вестфаллена участвовали в радостном празднестве, и теперь настроения в городе были прямо противоположными. И хотя Ступени по-прежнему пользовались уважением, и жители продолжали участвовать в Восхождении, добровольно вызываясь быть отцами и матерями, тревога по поводу результатов нарастала.

Кессиан покачал головой. Способности детей были именно такими, как предсказывалось. К сожалению, реальность оказалось намного сложнее теории. Он почувствовал ладонь на своем плече. Дженна только-только поправилась после болезни, которая едва не отняла у нее жизнь. Она все еще была слаба, но если бы Оссакер не определил очаги инфекции, она вообще не выжила бы. Еще один триумф Восходящих.

Кессиан отнял руки от лица и улыбнулся ей.

— Ты собираешься сказать мне, чтобы я перестал видеть все в таком мрачном свете, так ведь?

— Я все еще здесь благодаря им, так ведь? — парировала она.

Ступени собрались в центральной приемной виллы. Позади кресла Кессиана шумел теплый воздух в трубах гипокоста. Это его чуть-чуть успокаивало. Простые обыденные звуки. В последнее время было так мало простого и понятного! Каждый день давался Кессиану с трудом. И не просто потому, что наступило время дуса. Ноги у него ныли, одышка стала невыносимо жестокой. И он едва мог писать из-за дрожи в руках. Он стар, он умирает. Ему следовало бы испытывать радость при мысли о скором возвращении в объятия Бога, но радости не было. Отец Кессиан не мог оставить Ступени и Вестфаллен, не решив все назревшие проблемы.

— Ардол?

Дженна. Кессиан вздрогнул.

— А? О, извини. Увы, старческие мысли такие рассеянные.

— Нам не обязательно делать это сегодня, — вмешалась Эстер Наравни. — День был длинный.

— Нет смысла ложиться в постель, чтобы лежать там без сна, — отозвалась Меера, сидевшая рядом с сестрой. Она была снова беременна и казалась более усталой и напряженной, чем сам Кессиан. Восходящие питали серьезные надежды на то, что она, Йен Шалк и Гвитен Терол вынашивают двенадцатую прядь. Однако под вопросом оставалось то, будет ли Вестфаллен рад новорожденным. — Он мой сын. Мне нужна ваша помощь, чтобы понять, что с ним делать.

— Безусловно, — откликнулся Кессиан, отметив, что все присутствующие тоже кивнули. — И как он сейчас?

— Так же, как все, — сухо отозвался Виллем Гесте.

— Конечно. Давайте по одному. Меера?

— Ах, Ардол, я просто ничего не понимаю! — Меера чуть не плакала. Эстер положила ладонь на ее руку. — Я провела с ним несколько часов — все то время, когда я не извинялась перед бедной матерью Оссакера. Он глух.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Андреас Колл.

— Он считает, что не сделал ничего плохого, — прошептала Меера.

В комнате воцарилось молчание. Слышались только шум воздуха в гипокосте и хриплое дыхание Кессиана. Они ждали, чтобы Меера продолжила объяснение. Кессиан видел, как она собирается с мыслями под их сочувствующими взглядами.

— Он считает, что имел право немедленно узнать то, что понял Оссакер, а когда Оссакер отказался ему объяснить, он должен был заставить его заговорить. Он не признает вины и не проявляет раскаяния. И он считает, что винить надо Оссакера.

— А как же Ардуций? Ведь по его действиям Гориан должен был понять, что поступает нехорошо? — спросила Дженна, выражая растущее потрясение.

Меера покачала головой.

— Он этого совершенно не ощущает. Он сказал, что в жизни сильные добиваются успеха потому, что берут то, что им нужно, и тогда, когда им нужно. Слабые способны отважно сражаться, но всегда терпят поражение. Ардуций травмировал себя сам.

— Он все это сказал? — ахнул Виллем.

— Почти слово в слово.

— Ему еще нет четырнадцати, — прошипел Виллем. — Как он может говорить такое?

— Он всегда был вспыльчивым.

— Это не вспыльчивость, — возразила Эстер. — Это холодный расчет. Виллем прав. Он слишком юн, чтобы быть таким. Не правда ли?

Всякий раз, когда Ступени испытывали неуверенность, они единодушно обращались к Кессиану. И этот раз не стал исключением. Что они будут делать, когда он вернется в землю? Он слушал их реплики, мрачнея все сильнее. Им хотелось, чтобы он нашел объяснение поведению Гориана, представив его поступок не в столь скверном свете. Но Кессиан не собирался сглаживать то, чему нет оправдания.

— Не стоит заблуждаться. Время для происшествия едва ли могло быть более неподходящим. Арван Васселис сейчас рассказывает Адвокату, что у нас происходит. Несомненно, он расписывает ей триумфы и победы, которые мы можем принести всему Конкорду, если программе будет позволено процветать сейчас, когда она добилась первых Восхождений. И сегодня мы продемонстрировали всем, кто только хотел увидеть, что способности Восходящих можно использовать для того, чтобы наносить вред и творить зло.

Наши дела наверняка будут внимательно изучать представители Адвокатуры. И как только станет известно, что здесь происходит, начнется давление со стороны ордена. И если в городе будут шептаться о том, что мы вывели опасных и склонных к насилию уродов, тогда кто-то из жителей Вестфаллена неизбежно попросит орден разобраться с этим. Давайте не забывать, что с точки зрения ордена мы — еретики и нас сожгут сразу после вынесения приговора. И хотя сейчас город остается на нашей стороне, людей беспокоят все четверо Восходящих. И я их не виню. Нужно совсем немного, чтобы некоторые горожане отвернулись от нас. Века доверия ничего не значат, когда люди чувствуют угрозу со стороны тех, кому они до этого доверяли.

— Мы всегда знали, что мир за пределами наших границ представляет для нас опасность. Теперь нам надо понять, что для нас могут стать опасными и те, кто к нам ближе всего, если мы не изменим поведение Гориана. — Отец Кессиан замолчал и обвел взглядом Ступени.

Ни на одном из обращенных к нему лиц не наблюдалось и тени удивления, вызванного его словами. Он кивнул и заставил себя улыбнуться.

— Мы — первопроходцы, — проговорил Кессиан мягко и ободряюще. — И перед нами стоят проблемы, которых не будут знать те, кто пойдет за нами. Наш долг — найти решения и сделать так, чтобы вера в Восхождение оставалась крепкой и неколебимой. Я знаю, что это нелегко. Боже Всеобъемлющий, я сегодня пережил тяжелый момент, как и все вы. Я сомневаюсь, чтобы кому-то из нас удалось сегодня спокойно заснуть. Так что давайте сделаем все, что в наших силах. Мы — люди практичные, изобретательные и решительные. Итак. Самое главное. Дженна, как дела у Оссакера и Ардуция?

Объявляющая Боль вздохнула и провела руками по волосам.

— Сейчас с ними сидит Шела. Мы перевели их в одну комнату, чтобы они были вместе. Оссакер молчит. Он отказывается говорить. Мы промыли и перевязали ему руку. К счастью, ожоги оказались не очень глубокими. Если бы Ардуций не вмешался, Гориан мог бы лишить Оссакера руки. Ему повезло с защитником, однако сам защитник находится в плохом состоянии. У него сломаны оба запястья. Одно плечо снова вывихнуто, а левый локоть раздулся, как больной мочевой пузырь. Я наложила шины на переломы и вправила плечо. На локоть каждый час кладем лед. Но меня тревожит его подвижность в будущем. У него такие хрупкие кости!

— Но их раны заживут, — вступила в разговор Эстер. — И это значит, что мы сможем заняться их эмоциональными и психическими ранами. Их гораздо труднее оценить и вылечить.

— Ты сказала как раз то, о чем я подумал, — отозвался Кессиан. — Утром я поговорю с Горианом. Нам надо до конца разобраться с тем, что он думает. Я льщу себе мыслью, что он по-прежнему благоговеет передо мной и даже временами меня побаивается, что неплохо, как вы наверняка согласитесь. Он уже проявлял дурные наклонности. Помните, когда он рос? Каким серьезным он всегда был и как легко выходил из себя? И помните: когда у Миррон произошел прорыв, он тоже прибег к насилию. Разница в том, что на этот раз его способности были намеренно использованы для того, чтобы причинить вред. Что мы запретили делать раз и навсегда. Я до него достучусь. Обязан. А пока, Гвитен, поговори с дочерью. Я уверен, ты знаешь, какой будет ее реакция.

Гвитен пожала плечами.

— Она сделает то, что делает всегда, когда Гориан совершает проступок. Она начинает с того, что выражает свое негодование, а заканчивает тем, что оправдывает его поступки. Мы все знаем, отчего это. — По комнате пронесся сухой смешок. — Не думаю, чтобы что-то изменилось.

— Да уж, — согласился Виллем. — Но все же мы можем этим воспользоваться. Гориан будет к ней прислушиваться, так ведь? В конце концов, это чувство не одностороннее.

— Не стоит обольщаться, — возразила Меера. — Мне неприятно об этом говорить, но он хитрит. Он очень мил с ней, когда ему это нужно. Не удивляйтесь, если он будет воплощенным очарованием в течение пары дней, пока не решит, что с него снята опала. Мы это уже проходили.

— А остальные двое? — спросил Кессиан.

— Дайте им отдохнуть ночь, посмотрим, какими они проснутся, — предложила Дженна. — У Оссакера не видно признаков болезни из-за происшедшего, что надо признать благословением. Судя по тому, что рассказал Ардуций, Оссакер гордо противостоял Гориану, это что-то новое. Ардуций… Ну, Ардуций — это Ардуций. — Все снова тихо засмеялись. — Втайне он будет злиться на Гориана до конца дуса, наверное, но он — прирожденный дипломат. Он быстро всех снова объединит. По-моему, большая часть его гнева вызвана позицией Гориана, а не собственной физической болью.

Кессиана ободрило услышанное. Ступени объединялись и шли вперед.

— Хорошо, — подытожил он. — И последнее. Эстер, я знаю, что всегда обращаюсь к тебе. Но если предположить, что происшедшее хотя бы в общих чертах, а не в подробностях просочится в город через слуг, нам придется подготовить ответ. Вам с Элсой Геран нужно действовать сообща. Нужно, чтобы орден выступил на нашей стороне, пусть даже через чтицу, которая верит в то же, что и мы, и должна не меньше нас опасаться канцлера.

— Конечно, Ардол, — отозвалась Эстер.

— Только после того, как мы успокоим всех Восходящих, мы поговорим с Оссакером о том, что он узнал. У меня есть ощущение, что это станет настоящим прорывом, но нужна более подходящая атмосфера. Так ведь?

Все кивнули. Кессиан с трудом поднялся, опираясь на две палки.

— Тогда давайте отправимся в постели. Да осенит вас Бог покоем и благословением, пока не пробудит светом зари.

Глубокую тишину ночи нарушали лишь едва слышные звуки, издаваемые спящими — Шелой Хаси и Ардуцием. Оссакер прислушивался к узорам, которые они создавали своим дыханием, а его веки смаргивали призрачные формы, плывущие сквозь слепоту. Глубокое и ровное дыхание Шелы соответствовало неподвижности тела, Ардуций же шмыгал носом и вздыхал. Оссакер улыбнулся в темноте: благодарность другу снова переполнила грудь.

— Ты не спишь, Ардуций, — тихо сказал он.

— Да, — ответил тот. — Не могу заснуть. Больно. Как твоя рука?

— Ничего. — Оссакер рассеянно почесал повязку. От охлаждающего бальзама, которым Дженна намазала рану, пульсирующая боль не унялась. — Шела заснула, да?

— Да, до утра. Пока Дженна не придет снова ставить лед. Ух, какая это гадость!

— А это помогает? — спросил Оссакер, представив себе, как содрогнулся Ардуций.

— Только притупляет боль. Она все равно остается. И пальцы у меня все время покалывает.

— Ты мне доверяешь?

Ардуций несколько мгновений молчал.

— Я? Ну конечно. Что за странный вопрос ты задал посреди ночи!

— Я могу тебе помочь, — предложил Оссакер. Сердце отчаянно колотилось у него в груди. — Если ты мне позволишь.

— Помочь мне в чем?

— Мне кажется, я могу тебя исцелить. — Оссакер подвинулся и приподнялся на здоровом локте, чтобы смотреть в ту сторону, где лежал Ардуций. — Если ты разрешишь мне попробовать.

Опять воцарилось молчание. Оссакер чувствовал, как Ардуций все взвешивает. Он поправился после множественных переломов хрупких костей только потому, что Дженна Кессиан хорошо находила точное место перелома, а хирурги Вестфаллена под ее руководством умело фиксировали конечность или палец. А вот теперь Восходящий, прорыв которого произошел меньше двух лет назад, предлагает ему нечто неопробованное и совершенно новое. И оба они на личном, неприятном и болезненном опыте узнали, какой риск связан с проверкой новых способностей.

— Ты именно об этом не захотел говорить Гориану?

— Да, это причина, по которой ты здесь лежишь.

— Мне будет больно? Тебе будет больно?

— Не думаю, — ответил Оссакер. — Нет, если я все правильно сделаю.

В ответ на это Ардуций даже сумел засмеяться, и небольшая неловкость исчезла.

— Ну, несомненно.

Оссакер тоже улыбнулся. Он переместился ближе к другу, подвинувшись на кровати. Их разделяло расстояние примерно в пару футов. Шела была у двери: она спала в кресле, положив ноги на мягкий стульчик.

— Ну?

— Ты уверен, что сможешь?

— Я дам тебе знать, — пообещал Оссакер.

— Очень смешно, — пробурчал Ардуций. — Просто убери боль, этого хватит. И говори мне, что будешь делать.

Оссакера захлестнула волна гордости. Ему доверяют. Чудесное чувство!

— Я тебя не подведу.

Оссакер закрыл глаза и сконцентрировался. Он дышал медленно и осторожно. Затем он вытянул руки и, растопырив пальцы, начал медленно шевелить ими, словно играл на невидимой кифаре. Насторожившись, мальчик прислушивался к скрипу потолочных балок и кроватей, на которых они лежали.

Свет и разноцветные пятна медленно заполнили голову Оссакера, согревая все тело и напоминая о том времени, когда для того, чтобы видеть, ему достаточно было открыть глаза. Но это ощущение потрясало гораздо сильнее, чем воспоминания, — оно стало окном в мир, которое никто и никогда не сможет у него отнять.

За завесой незрячих глаз перед Оссакером возникла спальня. Он мог бы пожелать увидеть ее настолько же четко, как и с помощью зрения, но Оссакер воспринимал свой дар как личное благословение Богом его, Оссакера, вторым шансом, и от него самого зависело, как наилучшим образом им воспользоваться. Другие Восходящие и Ступени считали, что в течение этого дуса Оссакер стал непривычно тихим и замкнутым, и он предоставил им возможность думать как угодно. Взрослые оставили его в покое, когда поняли, что мальчик здоров и просто грустит.

Однако то, что он открыл, уже начало менять его жизнь: Оссакер перестал зависеть от других и снова становился самостоятельным. Это вышло почти случайно, хотя, как понял Оссакер, причиной послужило то, что обстоятельства вынудили его развивать остальные чувства. Мальчик выучился прислушиваться к самым слабым звукам, чтобы составлять мысленную картину того, что его окружало. Он привычно вытягивал руки, но не просто чтобы пощупать, что было впереди и сбоку, а чтобы получать информацию о потоках воздуха, которые текли мимо его тела. Кончики его пальцев приобрели необыкновенную чувствительность, позволяя оценивать расстояния и сложные очертания твердых предметов, находящихся поблизости.

Обоняние Оссакера стало не менее острым и различало малейшие оттенки запахов. Мальчик использовал его, чтобы определять направление. Он мог почуять виллу, находясь высоко на склоне, он мог пройти от виллы к форуму. И он мог самостоятельно ходить по саду над водопадом Генастро. Теперь никто уже не боялся, что Оссакер сорвется со скал. Он одержал маленькие победы в сражении с собственной немощью. Тем не менее, во время немногочисленных встреч с другими слепыми он убедился, что его чувства обострились намного сильнее, чем у остальных.

Это заставило Оссакера задуматься. Единственным плюсом его слепоты — плюсом, отдававшим горечью, — являлось то, что она давала ему возможность думать, освобождая от всех отвлекающих моментов мира света. Но на этот раз награда оказалась большой. Их обучение было направлено главным образом на то, чтобы обуздать силы Бога и природы для достижения своих Целей, будь то выращивание растений, раннее плодоношение деревьев или определение очагов инфекции у домашних животных. Восходящим по-прежнему надо было многому научиться и особенно — эффективно использовать свои усилия. Однократное применение силы выматывало их и награждало морщинами, иногда на многие дни. Но все они успели понять, что, хотя определенные виды энергии тесно связаны с той способностью, которой они пользовались, и значительно повышают их возможности, можно использовать и энергию, почерпнутую из других источников. При этом силы Восходящего тратятся быстрее.

Отец Кессиан сравнил это с перенесением воды с места на место при помощи губки вместо мехов. Это возможно, но утомляло гораздо сильнее, потому что одинаковое количество воды требовало намного большего количества ходок — и много терялось по дороге.

И вот Оссакер стал заниматься тем, чтобы — как ему нравилось об этом думать — затыкать дырки в губке. Он связал свои усилия с пониманием того, что в его обострившихся чувствах есть нечто большее, нежели старания и удача. Поскольку он — Восходящий. Со всех сторон его окружала энергия. Она поступала сквозь кончики пальцев, через ноздри, через уши и язык — и шла прямо в разум. И там мальчик ее использовал.

Оссакер с самого начала обладал талантом Объявляющего Боль и мог найти инфекцию, жар, растяжение или перелом в теле человека или, с меньшей точностью, животного. Но исцеление — вот на что он не был способен, и к чему не удалось даже приблизиться никому из них. Гориан — первый Гориан — писал об объединении энергий для исцеления, но это оказалось невозможным, потому что все болезни представлялись серыми тенями, скрывавшими потоки энергии, и прорваться сквозь них было невозможно. До нынешнего времени.

Оссакеру неожиданно пришло в голову, что раз повсюду есть энергия, которую можно использовать для излечения, пусть и неэффективно, то совсем необязательно пробиваться сквозь серые тени. Их можно обойти. Не будучи вполне уверенным, чтобы решиться проверить свою теорию на животном или хотя бы обсудить ее с отцом Кессианом или Дженной, мальчик прежде всего применил ее к тем потокам энергии, которые ему удавалось уловить оставшимися чувствами. И он обнаружил, что способен нарисовать мысленную карту энергий в непосредственной близости от себя.

Твердые объекты, такие как стены, шкафы, колонны и кровати, выглядели густо-серыми силуэтами на ярком полотне. Люди представлялись движущимися пятнами красного, зеленого и желтого, с темно-синими прожилками, а когда у них было что-то не в порядке — с серыми или черными тенями. Их силуэты оказались размытыми, но достаточно четкими для того, чтобы различать разных людей. Именно так он смог попасть снежком в Ардуция. На открытой местности фон различать было трудно, особенно после снегопада, и поэтому люди выделялись, словно огни в ночи.

Однако это утомляло, поскольку энергию оказалось невозможно использовать напрямую. Оссакеру приходилось тратить много сил на то, чтобы удерживать карту в голове. Он пока не мог делать это долго, но надеялся, что короткого периода хватит, чтобы помочь Ардуцию.

Оссакер встал с кровати, видя свои вытянутые вперед руки: его пальцы были густо-красными с бледно-желтой каймой, ноги выглядели так же, но не столь яркими, а цвет тела частично приглушала ночная сорочка. Коврик под ногами казался бледной тенью на прохладно-голубом камне, а прямо перед ним из-под одеяла выглядывали голова и руки Ардуция.

Оссакер сел на край кровати.

— Ты готов? — прошептал он.

— Как ты это сделал? Я за тобой наблюдал. Ты двигался так, словно можешь видеть.

— Я могу. — Оссакер чувствовал, как растет радостное волнение. — Вроде как. Я вам всем потом объясню. Мне надо только попробовать еще одну вещь.

— И я стану твоим подопытным материалом, так?

— Ну, несомненно.

Оба мальчика тихо засмеялись. Их радовала возможность сделать что-то втайне, и они не хотели разбудить Шелу.

— И что я должен делать? — спросил Ардуций.

— Ничего. Просто лежи. Больно быть не должно, но если будет, скажи мне, и я сразу же перестану.

— Все будет нормально.

Оссакер позволил карте энергий погаснуть: ему хватало уверенности в том, что он управляет своими чувствами. Он положил обе ладони на левую руку Ардуция.

— Холодно! — прошипел Ардуций.

— Извини.

Оссакер погрузился в себя, заставив энергию собственного тела течь через разум, уходить в руки, а из них — в Ардуция. Силуэт друга моментально возник у него в голове, и мальчик позаимствовал у него немного энергии, чтобы пополнить собственную. Оссакер проследил за яркой пульсацией, которая соответствовала артериям и венам, двигаясь по их течению через тело Ардуция. Очертания костей оказались тускло-зелеными, сердце сияло красным, у легких — чуть более светлый, красноватый оттенок, а желудок был спокойно-желтым.

Вокруг сильных потоков энергии в теле Ардуция танцевали ее свободные частички. Мысленно они представлялись Оссакеру слабыми полосками или мерцающими тусклыми огоньками. Он был уверен, что сможет направить их, чтобы соединить два участка разорванной энергии по обеим сторонам переломов на запястьях Ардуция. Мальчик передвинул руки к травмированному левому запястью, прикасаясь к коже только самыми кончиками пальцев.

— Не шевелись, — сказал он, почувствовав, что друг слабо дернулся. — Извини, если тебе щекотно.

— Стало тепло, — пояснил Ардуций.

— Хорошо.

Запястье Ардуция оказалось в ужасном состоянии. Оссакер едва не отдернул пальцы от повязки и шины. Он привык ощущать синяки, которые представлялись пятном тускло-серого цвета, или поврежденные потоки, но здесь — нечто гораздо более серьезное. Разум показал ему глубокую, непроницаемую серую пелену, пронизанную мертвой чернотой там, где переломы оказались множественными и жизненной энергии не было. На этот раз шины не помогли бы.

— В чем дело? — спросил Ардуций.

— Переломы очень плохие.

— А то я не понял! — сухо парировал Ардуций.

— Я не об этом. Я имел в виду — они идут так глубоко! Тебе зафиксировали кости, но сквозь них ничего не течет, чтобы они выздоравливали. Нет линий жизни.

— Значит…

— Не страшно, — поспешно сказал Оссакер, почувствовав, как напрягся Ардуций. — Я могу их вернуть.

Оссакер понял, что не сможет брать у Ардуция энергию, чтобы связать прервавшиеся в запястьях потоки. Так всегда получалось с серьезно травмированными или больными людьми и животными. Они были исходно слабы по вполне очевидной причине. И хотя потоки энергии в воздухе и те, что приходили по гипокосту и прилетали с легким сквозняком из-под двери, давали ему сырье, Оссакер пока не заткнул достаточно дыр в губке, а Ардуций нуждался в серьезной помощи. Это окажется намного более утомительным делом, чем он думал сначала.

Мальчик очень осторожно взял Ардуция за запястье, перемещая пальцы по повязке. Он ощутил глубину и площадь повреждений, увидел темные линии, отмечающие трещины, ущемления или разрывы в нервах и жилах. Убедившись в том, что масштаб задачи оценен правильно, Оссакер положил обе ладони на повязку, сблизив большие пальцы и растопырив остальные.

В руках и пальцах Ардуция потоки энергии были спутанными, ненаправленными, что, наверное, и определяло боль и покалывание, которые тот ощущал. Оссакер совершенно неожиданно почувствовал, что его захлестывает волна радости. Все было именно так, как говорили отец Кессиан и Дженна. Именно так, как это описывалось в работах Гориана и священных писаниях. Цикл жизни непрерывен. Здоровье и жизнь даются потоками энергии, которые замыкаются в круги, большие и малые. А их разрывы забирают здоровье и жизнь. Теперь мальчик уже совершенно точно знал, что его идея верна. И что Бог послал их на эту землю, чтобы помогать и исцелять. Чтобы быть источником чудес и творить Божьи дела. Орден ошибался.

— Я соединю разорванные линии жизни у тебя в запястьях. Старайся не двигаться.

— С помощью чего?

— Всего, что смогу взять в этой комнате. Но главным образом — себя.

— Оссакер, это…

— Не спорь. Бог вернет мне силы.

Оссакер попытался собрать слабую энергию ветерка и теплых камней под ногами, открыв разум так, как его учили — как он открыл бы рот, чтобы принять пищу. Однако прибавилось очень мало. Мальчик почувствовал, что энергия помогает ему сосредоточиться, но этого недостаточно, чтобы помочь Ардуцию. То, на что он рассчитывал, сделать не удавалось, а для экспериментов времени не было. Оставалось только молиться, что в нем самом окажется достаточно энергии для того, чтобы сделать необходимое.

Оссакер сосредоточил все силы на работе. Он влил энергию своего тела в руку Ардуция, почувствовав, как мальчик напрягся под его пальцами, и услышал изумленный вздох. Мысленно Оссакер видел, как линии жизни из пальцев переплетаются с линиями по обе стороны перелома. Ардуций ахнул, когда круг замкнулся, почувствовав, как жизнь течет вокруг его руки и вливается в больное место.

Это оказалось самым легким. Оссакер мог бы прерваться на этом, избавляя Ардуция от боли столько времени, сколько сможет бодрствовать и не терять концентрации, но это его не исцелит. Теперь надо провести линии жизни через поврежденное запястье, создав связь, которая показала бы, что исцеление произошло.

Оссакер ясно видел нарушения, вызванные переломом. Там, где кости сопоставили неправильно, где обломки по-прежнему оставались в теле, поток крови прерывался.

— Начинаем, Ардуций. Постарайся оставаться спокойным. Надо, чтобы энергия прошла тебе в запястье. Надеюсь, тебе не больно.

— Действуй.

Оссакер кивнул и сделал очень глубокий вдох. Он начал с того места, где линии жизни у Ардуция были самыми сильными, — с предплечья. У него в голове появилась картина распределения энергии, Оссакер видел те точки, в которых линии уходили с запястья Ардуция, чтобы соединиться с его собственными линиями. Он сосредоточился и надавил, начав проталкивать линии назад, туда, где им полагалось быть. Мальчик продвигался медленно, используя искусственно замкнутую цепь для того, чтобы проходить через место травмы. Он возвращал обломки кости на место, снова открывал сосуды, затаскивал нервные окончания в места их правильного расположения. Процесс был ужасно медленным и чересчур деликатным.

Ему приходилось сражаться с каждым волоконцем энергии на каждом крошечном шагу. Оссакер словно направлял множество угрей через лабиринт, который перемещался и менялся вокруг, и каждый угорь готов был в любой момент улизнуть, если внимание целителя на секунду отвлекалось.

Оссакер чувствовал, что на лбу у него выступили капли пота, а потом пот начал стекать вниз. Подмышки и спина тоже намокли. Все его тело разогревалось по мере того, как он отдавал все больше собственных сил. Оссакер оставил попытки направлять беспорядочную энергию, находившуюся в помещении. Это было бы слишком большим шагом вперед для юного разума, которому сейчас требовалась максимальная сосредоточенность.

И в то же время мальчику приходилось бороться с радостным возбуждением. Оно было вызвано тем, что под его пальцами, ставшими ярко-красными и желтыми от переполнявшей их энергии, серое и черное начало светлеть и исчезать.

— Как ты себя чувствуешь? — с трудом спросил он, хватая ртом воздух.

— Жжет, — ответил Ардуций спокойно. — Но это не больно.

— Хорошо. Наверное.

Центр перелома еще сильнее замедлил его продвижение. Там оказалось так много трещин и смещений! Ардуций говорил, что рука болит. Но боль должна быть просто невыносимой! Оссакер подавил поднявшееся в нем чувство вины. Он направил еще больше энергии в руку. И там, где у него по щекам струился пот, он ощущал сухость, которая приходит вместе со старением.

Нужно еще больше энергии, напомнил себе Оссакер, ведь ему надо залечить оба запястья! Локоть, который не сломан, а просто распух, подождет.

Когда рассвет, яркий и белый, прокрался сквозь закрытые жалюзи, Шела Хаси проснулась усталой и разбитой. Она потерла шею рукой и, моргая, осмотрела комнату. Зевок застрял у нее в горле.

Ардуций, сняв шины с запястий, сидел на кровати Оссакера, держа его за руку. Голова Оссакера едва виднелась из-под одеяла. Лицо у него было потрескавшимся и морщинистым, голову покрывали седые волосы. Он еле шевелился, зато Ардуций улыбался во весь рот. Болезненная бледность почти сошла с его лица, глаза сияли здоровьем.

— Смотри, что он сделал! — торжествующе сказал Ардуций. — Смотри, что он сделал!

Шела уставилась на них, не зная, следует ли ей радоваться или вопить от страха.