Крик Новорождённых

ГЛАВА 29

848-й Божественный цикл, 1-й день от рождения соластро, 15-й год истинного Восхождения

Когда Дина Келл пришла в сознание, бой переместился за ее спину. Она приподнялась на локтях. При падении с головы слетел шлем, который валялся в грязи в нескольких шагах от нее. Келл поняла, что совершенно потеряла ориентировку. Сквозь смятую траву она видела неподвижно лежащих лошадей и искореженные людские тела воинов Конкорда и Царда, усеивавшие землю. Сзади раздавался отдаленный рев, а ее окружала странная, принесенная ветерком тишина. Единственное, что шевелилось в этом безмолвии, — гривы мертвых коней и плюмажи шлемов. Где-то далеко лаяли собаки.

Келл не имела представления, как долго пролежала на поле боя под копытами кавалерийских коней, стрелами, клинками и падающими телами. Наверное, она должна была считать, что ей повезло, но всепоглощающее чувство отчаяния, охватившее мастера конников, заслонило даже физическую боль и превратило в злую насмешку само понятие удачи.

С трудом сохраняя равновесие, Келл села на корточки. Перед глазами все поплыло. Она ощутила острую боль в грудной клетке и заметила, что правая рука у нее бессильно висит. Быстрый взгляд подтвердил, что удар палицы согнул кирасу, наверняка вызвав трещины и переломы ребер. Она предположила, что ударилась рукой, когда упала на землю. Это не имело особого значения.

Келл с трудом собралась с мыслями и осмотрелась. В жарком мареве слева двигались фигуры, а далеко впереди виднелась какая-то темная масса. Армии. Однако они больше не вели бой. Не слышно было звуков, которые обычно ассоциировались с идущим сражением, — множества ударов стали о сталь, топота коней, свиста тяжелых снарядов. Ей не хотелось верить своим глазам и ушам, однако не оставалось сомнений в том, что именно случилось. Ссутулив плечи, она опустила голову.

Из-за движений боль в груди и руке усилилась. Келл постаралась дышать неглубоко. Необходимо двигаться. Она оказалась слишком близко к позициям цардитов и очень далеко от своей армии. Позади по-прежнему текла река, ей не было никакого дела до трагедии, которая разыгралась на ее берегах, и до крови, которая смешается с ее водами, просочившись сквозь почву. Келл с трудом встала на ноги. Она была здесь одна — и это ее радовало. Дина постаралась не думать о том, какой тут царил хаос, когда восемьдесят тысяч солдат бежали по грязи, стремясь добраться до относительно безопасных лагерей. От этого места до них шесть миль или больше. Если организованного отступления не получилось, бойня была ужасная, а количество пленных — чудовищное.

Будь прокляты цардиты, их камни и их собаки!

Дина Келл направилась туда, где проходил фронт сражения, пробираясь между трупами и слишком хорошо сознавая свою уязвимость. Она оказалась в одиночестве в тылу врага. Каждый шаг отдавался в ребрах мучительной болью, и, хотя она старалась спешить, идти было трудно. Ноги скользили по грязи и крови, проваливались в глубокие отпечатки копыт. Дина часто спотыкалась и каждый раз охала, словно от удара. Зрение все никак не приходило в норму, и она видела везде призрачные фигуры людей и странные темные очертания, которые оказывались выступами скал или вообще плодом ее воображения.

Кровь и трупы. Повсюду. Келл в очередной раз споткнулась и упала на колени. Перед ней на земле лежал расходный материал военной кампании. Некоторые тела все еще слабо шевелились. В поле ее зрения их были сотни, разбросанные, словно семена из руки сеятеля. Трепетали лоскуты рваной материи. В грязи блестело оружие. И все было покрыто темными пятнами и воняло. Келл вдруг стало очень страшно.

Она заставила себя осмотреться. Среди мертвых двигались какие-то фигуры — несомненно, цардиты. Они сосредоточенно пробирались между телами, лежащими на поле, помогали товарищам и ускоряли кончину врагов. Вскоре заметят и ее, а Келл не хотела умирать. Не здесь и не так.

Она отползла влево, надеясь на то, что рельеф местности и груды тел скроют ее передвижение, и начала осторожно пробираться к берегу реки. Келл не смела оглядываться. Под ней была скользкая земля. Клонящееся к закату солнце поджаривало ее внутри доспеха. Пот смешивался с кровью и покрывал тело. Каждое движение становилось пыткой. Она прикинула, что до берега и укрытия оставалось не больше пятидесяти ярдов. Ей понадобился почти час отчаянно медленных движений, чтобы добраться туда, и каждое мгновение ее преследовал страх, что на плечо ляжет чья-то рука.

Келл ползла по лужам крови, по телам своих товарищей, по трупам коней, павших под секирами степняков. К тому моменту, когда она дотащилась до края берега и с трудом съехала вниз по склону, чтобы лечь в прохладную воду реки, слезы утрат и отчаяния залили ей лицо.

Она перекатилась на спину и дала воде омыть тело, продолжая плакать. Одной рукой Келл цеплялась за камни на берегу и смотрела в небо. Солнце скрылось за прибрежным обрывом, вдоль реки дул прохладный ветер. Тело быстро замерзло, и она выползла на отмель под береговым выступом.

Обрыв нависал над рекой. Здесь Келл пока была в безопасности. Она находилась где-то на уровне того места, где днем шел бой. Первый брод располагался примерно в миле, за поворотом реки. А до Эсторра — две тысячи миль по прямой, и только птица может долететь туда.

Картины минувшего дня вставали перед ней, хоть Келл и пыталась их прогнать. Какими же они были самоуверенными! Как твердо знали, что их ждет победа! И как успешно их перехитрили. Сколько солдат, которые утром пели гимн Конкорда, сейчас лежало под безупречным покрывалом Божьего неба? Друзья, любимые, великие воины. Сколько их погибло! Усталая безнадежность нахлынула на нее, и Дина закрыла глаза. Хорошо хоть слезы иссякли.

Разбудила ее песня. Глаза распахнулись навстречу усыпанному звездами небу. На мгновение ее охватило недоумение, а потом Келл вспомнила, в каком опасном положении оказалась. Это были не эсторийские песни торжества, и пели их не на зеленой поляне у казарм Медвежьих Когтей в Эсторре. Сон ускользнул из ее памяти.

Ночь оказалась теплой и влажной, несмотря на чистое небо. Не пытаясь двигаться, Келл дождалась, чтобы ее глаза привыкли к темноте. А потом ей пришлось напрячь все силы, чтобы не закричать. Пока она спала, грудь и руки одеревенели так, что Дина не могла поднять кисть, чтобы расстегнуть смятую кирасу. Когда волна боли схлынула, она снова пошевелилась, на этот раз медленнее.

Отчаяние, которое она испытывала перед тем, как погрузиться в забытье, прошло, сменившись жаждой узнать истинное положение вещей. Келл понимала, что поражение было полным, но понимала и то, что тысячи солдат Конкорда рассеялись и бегут с поля боя перед армией Царда, пытаясь найти дорогу домой. Некоторые постараются соединиться и организоваться, насколько это возможно. Другие убегут, спрячутся и исчезнут навсегда, став жертвами собственного страха. Ей необходимо добраться до них, помочь им, постараться собрать сведения относительно масштаба катастрофы.

Келл поползла вдоль берега реки, стараясь двигаться как можно тише. Она искала место, где можно легче взобраться наверх. Каждое движение мучительно бередило травмы, так что даже небольшой подъем стал для нее испытанием. Посмотрев на болотистую равнину в той стороне, где находился лагерь, она снова чуть было не оказалась во власти слез, беспросветного отчаяния и горя.

Цардитские победные песни разносились по открытому пространству. Их смех звучал как издевка. Их костры покрывали землю — призрачный ковер пламени, высвечивающего пляшущие силуэты. Но самый сильный пожар пылал в расположении когда-то гордых лагерей Конкорда. Здесь был дом восьмидесяти тысяч воинов. И теперь Келл могла только гадать, для скольких из них он стал погребальным костром.

Дина Келл смотрела на все это, пока ее взгляд не застило пляшущее пламя. Враги были со всех сторон. Они расположились на равнине во всех направлениях, заполнив землю между нею и лагерем и перекрыв движение в сторону бродов. У нее мало шансов на то, чтобы улизнуть от них, попытавшись сейчас пересечь равнину. Особенно если учесть ее раны.

Но когда они двинутся вперед, Келл хотя бы сможет точно знать их расположение и направление движения. А если ей удастся найти коня, она к тому же сможет передвигаться быстрее, чем армия на марше. Она может позволить себе выждать, но так или иначе необходимо добраться до Эсторра. До Атрески или даже до Госланда. Это ее долг перед всеми гражданами Конкорда от лица разбитой армии.

Кто-то должен предупредить их о надвигающейся беде.

Кован Васселис отыскал Миррон, в одиночестве гуляющую по саду. День выдался спокойный, крики чаек слабым эхом доносились от скалистых берегов бухты. Солнце светило ярко, но ветерок с моря не давал жаре стать невыносимой. Миррон была одета в простую голубую тунику, столь непринужденно подчеркивавшую ее красоту, что Кован почувствовал себя чересчур нарядным в парадной тоге с зелеными и синими полосами, которую надевал по настоянию отца во время визитов в Вестфаллен. На кожаном ремне, стягивавшем талию юноши, висел гладиус в отделанных золотом ножнах.

Миррон сидела, прислонившись к дереву, и смотрела вверх, на его больные ветки, крепко прижав ладони к траве. Кован заметил, что вокруг ее пальцев, словно в ответ на прикосновение, выросли зеленые стебли.

— Я не знал, что это происходит так, — сказал он, радуясь поводу начать разговор.

Юноша почувствовал, что во рту у него пересохло, а желудок свело нервным спазмом. Глупо, конечно. Миррон на три года его моложе, но всегда действовала на него именно так. Лишь недавно Кован полностью разобрался в том, что это означает, и был твердо намерен завоевать ее, несмотря на конкуренцию. Девочка вздрогнула и резко обернулась к нему, но как только узнала, на ее лице появилась теплая улыбка.

— Извини, я не хотел тебя пугать, — проговорил Кован, не решаясь подойти.

— Ничего страшного, — ответила Миррон мягким, мелодичным голосом, — я была очень далеко, потерялась в дереве. Я пыталась понять, почему оно умирает. Что ты сказал?

— Трава. Я и не знал, что она просто вот так растет вокруг тебя. — Кован указал на ее руки.

Миррон посмотрела на землю и кивнула.

— Мы становимся ближе ко всему, что растет. Мне нравится, что растения так на меня реагируют. Словно я распространяю здоровье всюду, куда прихожу.

Она говорила без всякой заносчивости, голосом, полным изумления и радости. Кован улыбнулся и подошел чуть ближе.

— Поразительно, на что ты способна. Теперь это все происходит само собой?

— Нет, — покачала головой Миррон. — Любое дело требует сосредоточенности и сил, как раньше. Но отец Кессиан говорит, что наша скрытая энергия делает многое — например, заставляет траву расти, если мы на какое-то время положим на нее руки. Эта же энергия помогает нам возобновлять силы и убирает морщины.

— Ты не возражаешь, если я сяду рядом с тобой?

— Конечно нет! — Она похлопала по земле. — Тут много свободной травы.

Оказавшись так близко от нее, Кован едва мог справиться с переполнявшими его чувствами. Он слышал ее дыхание, видел изгиб губ, ощущал свежий запах тела и одежды. Он отчаянно хотел коснуться ее — и безумно боялся. Ведь Миррон могла отшатнуться, а он не был уверен, что сможет это пережить. Кован стиснул руками колени.

— И что же случилось с этим деревом? — спросил он.

— Пока не знаю.

— А! — Он помолчал. — А почему ты положила руки на землю?

— Потому что я начинаю с корней. Смотрю, не больны ли они.

— Ясно.

Внезапно Кована охватила паника. Все мысли куда-то улетучились, так что он не мог придумать, что сказать. Кован почувствовал, как молчание растягивается и становится все более тягостным с каждым прошедшим мгновением, но смог только снова кивнуть и повторить «ясно». Когда Миррон заговорила, юноша почувствовал такое облегчение, что оно, должно быть, отразилось на его лице.

— Когда ты пришел, я как раз собиралась перейти к стволу. Думаю, он мог загнить изнутри, хоть и не понимаю, с чего бы. — Миррон замолчала и повернулась к нему с улыбкой, от которой у него зашлось сердце. — Вот предлог, чтобы здесь оказаться. А у тебя какой?

— Я… — Кован замолчал. Щеки у него пылали. — Я просто… Ну, я просто хотел проверить, все ли у тебя в порядке. Ты ведь гуляешь одна.

— А почему у меня что-то может быть не в порядке?

— Причин особо нет. Но, понимаешь, после этого расследования…

Он замолчал, сознавая, что говорит не слишком убедительно.

— Кован, да это же было сто лет назад! Ну уж никак не меньше двадцати дней. Но спасибо тебе. Всегда приятно знать, что у меня есть защитник.

— Всегда, — эхом повторил он.

Лицо девочки стало серьезным.

— Можно у тебя кое-что спросить?

— Конечно.

Тысячи возможных вопросов роились у него в голове. Однако ее слова не совпали ни с одним из них.

— Мы тут разговаривали и…

— Мы? — быстро переспросил Кован.

— Мы с Горианом.

— А! — У него упало сердце.

— Твой отец ничего не говорил насчет того, что будет с нами дальше? — Миррон посмотрела на Кована, на мгновение став такой хрупкой и испуганной. — Мы не хотим отсюда уезжать. Нам придется?

— Боже Всеобъемлющий! Надеюсь, что нет, — откликнулся Кован. При мысли о том, что она может оказаться в Эсторре, так далеко от него, в груди возникла боль. — Но ты ведь знаешь, что казначей Джеред сказал моему отцу, так?

Миррон кивнула и опустила глаза.

— Отец Кессиан сказал нам. Но мы подумали… твой отец сможет убедить его, что в этом нет необходимости. Что если они хотят за нами наблюдать, то это можно сделать и здесь.

— Все не так просто. — Кован повторял слова своего отца. — В Конкорде все бывает не просто. И ты ведь помнишь, дело не только в том, что за вами нужно наблюдать, — вас нужно защищать. Орден вас возненавидит.

— Но почему? Мы ничего плохого не сделали. И никогда не сделаем.

Кован пожал плечами.

— Они посмотрят на это иначе. — Он попытался улыбнуться, но улыбка не получилась. Набравшись мужества, юноша накрыл ладонью ее руки, и его сердце запело, когда Миррон не попыталась их убрать. — Ты ведь никогда не видела людей ордена, если не считать Элсы Геран, так ведь?

Девочка покачала головой.

— Большинство членов ордена не такие, как она. Они не понимают, что вы родились такими по воле Бога. И они стремятся уничтожить все, чего не понимают. — Кован сжал ее руки. Он сознавал, что, возможно, пугает Миррон, но был счастлив. Он сможет произнести те слова, которые хотел сказать, когда шел сюда. Слова, которые должны завоевать ее сердце. — Но я не допущу, чтобы кто-то причинил тебе зло. Я всегда буду рядом, чтобы тебя защищать. Всегда.

Миррон широко улыбнулась ему и перевернула руки, чтобы сжать его ладонь. Юноша почувствовал прилив восторга.

— Спасибо тебе, Кован. — Она встала, и он тоже. — А теперь мне все-таки нужно разобраться с этим деревом, иначе отец Кессиан будет мной недоволен.

— Как он? — спросил Кован. — Я хочу сказать — на самом деле?

— Он старый. — Миррон судорожно сглотнула. — И он все время болеет. И хотя он старается это скрыть, по-моему, ему трудно дышать. Но он не позволяет Оссакеру осмотреть себя. Скоро его не будет рядом, чтобы нас направлять. Не знаю, как мы с этим справимся.

— Мне очень жаль. Это будет утрата для всех, но более всего для тебя.

— Мне надо заняться делом. — Она кивнула и повернулась лицом к дереву.

Миррон приложила ладони к потрескавшейся коре, и Кован увидел, что она сильно вздрогнула. Ахнув, она крепко обхватила ствол. Глаза девочки закрылись, и она прислонилась лбом к дереву. С губ слетел тихий, болезненный стон.

— Миррон, как ты?

Девочка не отозвалась. Она содрогалась, и по подбородку у нее протянулась ниточка слюны. Зубы скрежетали. Кован рванулся и замер, уставившись на ее руки. Кончики пальцев Миррон изменили цвет на серо-коричневый, как у коры. Медленно цвет начал распространяться по ее пальцам, заставляя кожу бугриться. Вены на кистях рук набухли и начали пульсировать: зеленый цвет смешивался с тошнотворно-серым и коричневым.

Миррон вскрикнула — это был вопль мучительной боли. Она пыталась что-то сказать, но у нее не получалось говорить внятно. Кован не знал, что делать. Он не мог оторвать взгляд от ее рук, которые уже стали трескаться и крошиться, словно став продолжением коры. Он хотел оттащить девочку прочь, но не был уверен, не причинит ли этим больше вреда, чем пользы. А еще ему хотелось закричать дереву, что оно убивает ту, которая пытается его излечить!

— Миррон, отойди, — попросил юноша. — Отойди!

Кован подошел ближе и, протянув руку, прикоснулся к ее плечу. Миррон дернулась, ее ладони оторвались от ствола, и она упала ему на руки. Кован с облегчением подхватил ее, и они вместе опустились на землю. Миррон тяжело дышала, и он чувствовал, как пальцы девочки вцепились в его спину. Ее сердце било в его грудь, пульс ускорился от страха.

— Все хорошо, — прошептал Кован, гладя ее влажные от пота волосы. — Все хорошо. Я с тобой.

Он снова посмотрел на дерево. Там, где руки Миррон обхватывали ствол, кора исчезла, и он видел следы ее ладоней и пальцев, словно она окунула их в краску и отпечатала на нем. А там, где стояли ноги, трава стала длинной, но часть ее увяла и пожухла.

— Что случилось? — спросил Кован. — Что случилось?

Миррон отстранилась от него. Она дрожала всем телом. Потом посмотрела на свои руки так, словно они предали ее. Следов коры не осталось, хотя кожа стала морщинистой и сухой. Постаревшей.

— Миррон?

Девочка устремила на него испуганный взгляд, и по щекам ее потекли слезы.

— Позови отца Кессиана. Позови Ступеней. Скорее, пожалуйста!

Кован уложил ее на траву в тени другого, здорового дерева и побежал в Вестфаллен, крича во весь голос.