Крик Новорождённых

ГЛАВА 39

848-й Божественный цикл, 25-й день от рождения соластро, 15-й год истинного Восхождения

Оссакер и Миррон никак не могли перестать плакать. Жаркие лучи солнца быстро высушили их после того, как они влезли на яхту Кована, но они дрожали всем телом. Ардуций обнимал Оссакера, Гориан обнимал Миррон, и они смотрели то друг на друга, то на исчезающий вдали Вестфаллен. Слова благодарности и утешения, произнесенные после благополучного появления Восходящих из воды, прозвучали, и потом воцарилось молчание. Теперь тишину нарушали только рыдания, плеск волн о корпус яхты и гул ветра в туго натянутом парусе.

Кован не вмешивался. Ему казалось, что он так же бледен и испуган, как и все. Груз неожиданно упавшей на него ответственности оказался весьма ощутимым, и он смотрел на Восходящих в некотором замешательстве. Однако рука юноши по-прежнему уверенно лежала на румпеле, направляя яхту в центр бухты, к проливу, который соединял ее с океаном. Где-то там их ждала галера. Она постоянно дежурила в море именно на этот случай, а также для защиты залива Генастро. На галере не знают о приближении Восходящих.

Восходящие прятались у водопада Генастро, пока не ощутили, что яхта Кована движется по поверхности бухты. Гориан к тому же подозвал к ним дельфина, и тот по-прежнему плыл рядом, следя за ними одним глазом и тревожно посвистывая.

Впереди на сотни футов вздымались в воздух скалы, окружавшие пролив, темные и величественные. Морские птицы кружили высоко в небе, а ветер, сдерживаемый крутыми берегами, усиливался и быстро нес их дальше. Позади в гавань спешили рыбацкий флот и Йен Шалк. Они не знали о том, что случилось с городом, пока не встретили одинокую яхту. Рыбаки оставили Восходящим еду, воду и лишнюю одежду и, полные гнева, поспешно отправились дальше. Йен Шалк рассталась с ними очень неохотно. Ее наивные надежды на лучшее, как и их собственные, стремительно таяли. В одном ялике лежал кусок роскошного цветного коралла, который Йен нашла для отца Кессиана. И теперь он пригодится лишь для того, чтобы украсить его могилу.

Оссакер пошевелился под его рукой, и Ардуций перевел взгляд на друга. Залитое слезами лицо искажали непонимание и мука. У Ардуция защемило сердце. Смерть отца пробила в его теле ужасную брешь, но для Оссакера это должно быть еще больнее. Его ладони прикасались к отцу, когда тот ушел.

— Почему я не смог его спасти? Я пытался пропустить через него мою энергию, но она в него не текла!

— Никто не смог бы ничего сделать, — сказал Ардуций.

— У него вокруг сердца все было серое! — прорыдал Оссакер. — И я чувствовал, как он уходит. Я пытался его остановить и не смог. Я не смог!

Ардуций крепко обнял Оссакера. Он чувствовал себя беспомощным. Больше всего ему хотелось выплакаться, но он должен был оставаться сильным.

— Ты не виноват, Оссакер, — сказал Гориан.

Ардуций содрогнулся. Это были первые слова, произнесенные Горианом, и таким холодным и бесстрастным голосом! Миррон тоже это почувствовала и повернула голову.

— Теперь мы знаем, кто наши настоящие враги, — продолжил Гориан. — Это все, кто поклоняется Всеведущему.

— Полно, Гориан, это неправда, — возразил Ардуций.

— Да неужели? Я не говорю об Элсе, Ступенях или маршале. Но мы уже не живем в Вестфаллене. А миру за его пределами мы не нравимся. — Гориан обвел их взглядом, но не увидел той реакции, на которую рассчитывал. Он повысил голос. — Вы что, тупые? Канцлер лично приехала проследить, чтобы нас сожгли. Она взяла с собой сто воинов. Какие еще доказательства вам нужны? Нам повезло, что мы остались живы, и мы сможем выжить и дальше, если будем считать, что все, кого мы встречаем, — наши враги. Наверное, в безбожном Царде мы нашли бы больше друзей.

Ардуций уставился на дно лодки.

— Вы их видели, — уже спокойнее сказал Гориан. — Воинов и канцлера на форуме. Их напугало то, что мы сделали. Ветер, волна жара. Новости распространяются быстро. Маршал повторяет это всякий раз, когда приезжает поговорить с нами. Скоро все будут знать про нас. Все будут знать про наши глаза. И они тоже будут нас бояться, потому что орден скажет им, что мы — зло, а они поверят ордену. А вы ведь знаете, что люди делают с теми вещами, которых боятся, правильно?

После общего молчания, подала голос Миррон.

— Они их уничтожают, — прошептала она.

— Я с вами, — вмешался Кован. — Никто не обидит вас, если я смогу этому помешать.

— Тебе их не остановить, — беззлобно возразил Гориан. — Никто не сможет их остановить.

— Я отвезу вас в безопасное место, — пообещал Кован. — Клянусь.

— А что потом? — Гориан возмущенно вскинул руки. — Что произойдет, когда орден разыщет нас в Гестерне, или Сирране, или еще где-то? Там, где, по-твоему, мы должны находиться? Каков тогда будет план твоего отца? Чтобы мы на всю жизнь стали беглецами, не имея дома и постоянно опасаясь, что нас поймают и сожгут?

— Сначала надо спрятать вас в безопасном месте, потом заняться тем, чтобы убедить людей, что вы — не зло, — ответил Кован.

— Как? — Вопрос Миррон превратился в крик. — Как?! Им отравят разум, и они все будут желать нашей смерти.

— Мы потеряли все, что у нас было, — сказал Оссакер. Его голос ледышкой скользнул по сердцу Восходящих, несмотря на дневную жару. — Мы никогда не сможем вернуться домой, мы никогда больше не увидим наших друзей и родных.

Ардуций почувствовал, как по его телу пробежала дрожь. Он был связан со всем, что его окружало: с морем, ветром, энергией, растворенной в воздухе, со всеми живыми существами. Но он чувствовал себя отрезанным от мира и безнадежно одиноким.

— Все будет не так, — возразил Кован. — Ступени уцелеют. Есть уже следующее поколение с потенциалом Восхождения. А мой отец имеет власть и влияние. Он будет говорить с людьми. Он заставит их понять.

Гориан фыркнул.

— Ты ничего не понимаешь. — Он гневно махнул рукой в сторону Вестфаллена. — Может быть, все это сейчас уже горит. Может, твой отец мертв. Может, мы единственные Восходящие, которым суждено появиться на свете.

— Нужно надеяться. Нужно верить в тех, кого мы оставили позади.

— Нет, — возразил Гориан, и его голос обрел ледяную твердость. — Нам надо считать, что мы — последние, кто остался. Это единственный безопасный путь. А ты, Кован, сын Арвана Васселиса, становишься защитником четырех самых важных людей в мире. Мы уникальны. Позаботься о том, чтобы с нами ничего не случилось, ладно?

Ардуций посмотрел на Кована. Тот сжал пальцы на румпеле и устремил взгляд на пролив. Он качал головой и беззвучно двигал губами, стараясь разобраться с путаницей в мыслях.

— Все станет не так страшно, когда мы окажемся на корабле, — сказал Кован и снова превратился в семнадцатилетнего сына Васселиса, а не в воина, который их спас. — Они будут знать, что делать. Мой отец наверняка отдал им приказы, так что все будет в порядке. — Он перевел взгляд на Миррон. — Вы увидите. Все будет в порядке.

Миррон уткнулась лицом Гориану в грудь и расплакалась. Ардуций сосредоточил взгляд на горизонте и подумал, как бы ему хотелось не родиться Восходящим.

Маршал Томал Юран стоял на стенах Харога. Ворота еще оставались открытыми, и унылый поток беженцев не иссякал. За стенами их направляли в парки и на склады, где были устроены временные лагеря и кухни. Других вели к всевозможным судам для перевозки вниз по реке Тил, которая текла на юго-запад, туда, где находился Бискар — главный порт Атрески на Тирронском море.

За отпущенные ему пять дней Юран сделал все, что было в его силах. Меган уехала с посланием к Адвокату. Сигнальные огни зажгли по всей Атреске, оповещая население о вторжении. Почтовых птиц отправили на север, в Госланд, и на юг, в Гестерн и Эсторр. Конные гонцы и вестники на судах развезли те же сообщения.

Его военные командиры подтвердили, что большая часть оборонительных сил страны рассредоточена вдоль границы с Цардом, а резервы стоят лагерем на центральных равнинах. По облаку пыли в жарком небе соластро стало ясно, что первый эшелон обороны не остановил врага. А последние данные разведки сообщали, что пять сотен степной кавалерии приближаются к городу — видимо, чтобы потребовать его сдачи.

Маршал-защитник стянул сюда всех легионеров, каких ему удалось найти, чтобы оборонять столицу и озерный край на юго-востоке, прилегающий к реке Тил. Это единственный путь к отступлению, единственная линия снабжения, которую возможно было отстоять, и он намеревался заставить врага дорого заплатить за их сдачу. Взять штурмом Харог не просто, в чем десять лет назад убедились стратеги Конкорда. Так будет и на этот раз. В распоряжении Юрана семь тысяч легионеров в двух неполных легионах. При определенной отваге, удаче и умениях они смогут продержаться до подхода подкреплений из дальних районов Атрески, а также из Нератарна и Эстории, Фаскара и Аварна.

Однако маршал был вовсе не уверен, что действительно готов противостоять армии, численность которой, по его сведениям, превышала тридцать тысяч. Госланду придется иметь дело с армией примерно такого же размера, которая, судя по всему, пройдет мимо сил Дел Аглиоса. Гестерн — при условии, что Джорганеш устоял, — останется немного времени, чтобы собрать достаточно сил для защиты.

В городе царила паника. Продукты выдавали в ограниченном количестве, места, где можно переночевать, ценились на вес золота. И хотя некоторые беженцы сумели захватить с собой немалую часть имущества, те, кто подходил к городу сейчас, явно не имели при себе ничего, кроме того, что на них надето. Как он сможет обо всех позаботиться? Повсюду восстанавливались или устраивались старые алтари — жители Атрески искали помощи у старых богов и духов. Куда бы ни падал взгляд, обычаи и правила Конкорда отвергали.

— Смотри, что дала нам ваша политика! — сказал маршал эсторийскому консулу Сафинну, который стоял рядом с ним.

Консул вырядился в официальную тогу с зелеными полосами Конкорда и ради добропорядочных жителей Харога старался держаться гордо. Но под внешним лоском Юран ощущал его страх. Как и все высокопоставленные чиновники Конкорда и горстка сборщиков, задержавшихся в городе, консул боялся. Юран не позволил никому из них покинуть город, пока конфликт так или иначе не разрешится.

— Тебе нечего мне сказать, да? — Маршал тихо засмеялся и покачал головой. Ему было жарко в начищенных доспехах и шлеме с плюмажем, но теперь он повсюду появлялся в них. И будет появляться, пока битва не закончится. — И ты не можешь отрицать того, что видит каждый житель моего города, и чего боится каждый беженец, спешащий попасть за ворота. Забудь о горстке всадников, которые уже близко. Под той громадной тучей пыли на горизонте двигаются десятки тысяч цардитских пехотинцев и кавалеристов. Ты только задумайся, Сафинн: твои правители в Эсторре еще даже не знают о том, что в их страну вторглись! И не будут знать, пока до них не долетят мои почтовые птицы. Они будут сидеть, пить вино и радоваться своей удаче, пока мы с тобой будем умирать на этих стенах. Неуютно, правда? И где теперь твоя уверенность в вашей мощи?

— Легионы Гестериса соберутся и перегруппируются. Они были рассеяны, а не уничтожены, и цардиты весьма наивны, если решили, что им удалось сломить Конкорд с помощью одной единственной победы. Удерживай свои стены, маршал, — и помощь придет отовсюду.

Юран воззрился на консула, чей взгляд был прикован к приближающейся туче пыли, и покачал головой.

— Как эта туча закрывает солнце, так ты закрываешь глаза на действительность! Неужели ты не слышал слова легионеров, которые ковыляли через наши ворота, окровавленные и побитые? Да, они, конечно, были рассеяны. И в большом количестве взяты в плен. Сколько осталось таких, кому хватило воли и ума, чтобы переформировать силы и вновь вступить в бой с противником, который нанес им решительное поражение? Ты ни разу не выдерживал гнета боя и уж точно не изведал разрушительной горечи разгрома. Я все это знал. И мне понадобились годы на то, чтобы восстановить мужество и стоять так, как я стою сейчас. Ты глупец, Сафинн. Ты родился глупцом и глупцом умрешь. Смотри и учись.

Когда солнце достигло зенита и жара стала почти невыносимой, Юран перешел в тень, которую отбрасывала надвратная башня. Мужчины, женщины, дети и раненые солдаты продолжали вливаться в ворота. Его городское ополчение и Первая ала Харога, Каменные Воины, направляли их при подходе.

Уже совсем близко, всего в часе пути, двигалась кавалерия Царда. На флангах их сопровождала его собственная кавалерия: как и ожидал Юран, отряд ехал под флагом переговоров. Маршал отдал приказ направлять беженцев к восточным воротам и почувствовал надежный басовитый гул, когда у него под ногами закрылись громадные железные створки и с грохотом встала на место решетка.

Он дал сигнал поднять собственный флаг для переговоров на флагштоке надвратной башни и вышел на балкон, над которым растянули навес, чтобы не так пекло. Как это было нелепо! Балкон украшала затейливая резьба, изображавшая празднование победы после присоединения Атрески к Конкорду. Он был задуман как трибуна для приветствия важных персон и союзников, прибывающих из других частей империи. А сейчас на нем стоял маршал-защитник, ожидая приближения авангарда армии захватчиков, которые позаботятся о том, чтобы обрушить это сооружение на землю.

Лучники выстроились над воротами и цепью растянулись по стенам. С башен, установленных на стенах с интервалами в триста футов, смотрели баллисты, онагры и скорпионы — двухплечевые устройства для метания копий, уже наведенные и готовые к выстрелу. Никто не начнет стрельбы без личного приказа маршала. Юран знал цардитов. Скорее всего, те устроят какую-нибудь демонстрацию своего превосходства. Но он не поддастся на провокацию, и его артиллеристы и лучники прекрасно знают, во что им обойдется самовольный выстрел.

— Ты ни разу не видел врага вблизи, так ведь, Сафинн? — Юран ощутил вкус к оскорблениям, которого раньше за собой не знал. — Я чую твой страх. Как дерьмо, воняющее под солнцем. Некуда бежать, да? Остается только встретить врага и победить его или молить Бога о даровании быстрой смерти. Ты задумывался, что сделают цардиты с посланцами своего смертельного врага? Мне надо показать тебе шрам у меня на спине. Рану нанес тот самый гладиус, который я сейчас ношу на поясе. Дюймом ниже — и я бы здесь не стоял. — Он выдохнул прямо в лицо консулу. — Ее нанес эсториец, который собирался вырезать мне почки.

— Что ты пытаешься мне объяснить? — спросил Сафинн, у которого уже тряслись поджилки.

— Что твои дни уюта и роскоши давным-давно миновали. Что тебе придется стать тем человеком, за которого тебя принимала твой Адвокат. Я здесь маршал-защитник, но ты — старший представитель Адвокатуры. У тебя хватит духа встретить врага так, как это сделал я десять лет назад? И готов ли ты заплатить максимальную цену, как я когда-то?

— Я сделаю то, чего ждет мой Адвокат.

— Очень скоро мы это увидим, правда?

Степная кавалерия Царда подъехала к городу в строгом порядке и встала красивым строем, который Юран оценил по достоинству. Он уже давно не видел степной кавалерии. Их умения явно не стали хуже. В результате шестеро всадников в центре оказались там, откуда можно было перекрикиваться с теми, кто стоял на балконе. Остальные выстроились дальше широкой дугой. Каждый второй держал луки. Другие вздымали вверх острия пик с закрепленными на древках вымпелами.

В центре строя Юран увидел сентора, который возглавлял кавалерию. По обе руки от него стояла пара лучников. Шестой всадник нес переговорный флаг: белая и желтая половины, разделенные диагональной полосой. Сентор не стал спешиваться. Он осмотрел балкон и стены справа и слева. На его лице Юран заметил легкую улыбку.

В городе воцарилось молчание. Голоса стихали по мере того, как распространялось известие о том, что цардиты уже у стен. За воротами, там, где большинство горожан не могли увидеть происходящего, ждет Враг. Сейчас будет решена их судьба. Очень немногие верили в то, что войны удастся избежать. Стояла испуганная, отягощенная безнадежностью тишина.

— Я полагаю, что обращаюсь к маршалу-защитнику Юрану, правителю королевства Атреска, — сказал сентор на цардитском просторечии.

— Это так, — ответил Юран, решив говорить на том же языке. Достаточным поводом для этого стала тревога Сафинна. — Я желал бы знать твое имя, сентор.

— Ренсаарк. Старший офицер короля Царда, его величества короля Хурана. И мое присутствие здесь свидетельствует о том, что мой король будет править долго.

— Это покажет будущее, — отозвался Юран. — Одной победой война не заканчивается.

— Твой флаг переговоров, — проговорил Ренсаарк, указывая на ткань, вывешенную перед балконом. — Это флаг Атрески, так ведь? Знак вашего прошлого.

— Конкорд не верит в переговоры, — сказал Юран.

— Да, — согласился Ренсаарк. — А этот человек по твою правую руку? Это человек Конкорда?

— Консул Сафинн из Эстории.

— Я не веду переговоры с Конкордом, — заявил Ренсаарк. Он произнес пару слов, которые Юран не смог расслышать, и сделал едва заметный знак пальцами. Один из его телохранителей наложил стрелу и выпустил ее настолько быстро, что Юран даже не успел понять, что происходит. Стрела ударила Сафинну в горло и прошла глубоко в рот. Консул схватился за древко, из открывшегося рта хлынула кровь. Он не мог говорить: наконечник стрелы пробил язык. Умоляюще посмотрев на Юрана, он рухнул на колени.

— Максимальная плата, — жестко сказал Юран. — Пусть твой Бог примет тебя в объятия.

Сафинн завалился на бок, бессмысленно хватаясь руками за горло, давясь кровью, деревом и металлом. Юран поднял обе руки, запрещая своим людям ответные выстрелы.

— Тогда говори с Атреской, — предложил он. — Что ты можешь сказать такого, что я захотел бы услышать?

— Только давай не будем перекрикиваться. Встреться со мной у твоих ворот. Давай поговорим как цивилизованные люди. — Ренсаарк наклонил голову.

— Ты уверен, что мы цивилизованные?

— Выслушай меня и убедись.