Я даже не представляла, что моя мать может выглядеть такой слабой, пока не увидела ее на больничной койке, с иглой капельницы в ее тонкой, бледной руке. Она весила не больше сорока килограммов, глаза, когда-то яркие и живые, ввалились и потухли. Совсем не похожая на женщину, вырастившую меня, крутого полицейского, она всегда была для меня и любящей матерью, и отцом. Она научила меня читать и стрелять. Она обладала такой внутренней силой, что я во всем стремилась подражать ей.
– Доктора слишком волнуются, Жаклин. Со мной все нормально. – Она слабо улыбнулась мне, голос ее казался незнакомым.
– Мам, у тебя бедро сломано. Ты могла умереть.
– И близко не было.
Я взяла ее за руку, чувствуя хрупкие косточки под тонкой кожей. Мое показное спокойствие давалось нелегко и держалось на тонкой ниточке.
– Если бы мистер Гриффин не вломился с полицией в твою дверь, ты бы до сих пор лежала на полу в ванной.
– Чепуха. Я бы оттуда как-нибудь выбралась.
– Мам… ты пролежала там четыре дня. – Вспомнив это, я содрогнулась от ужаса. Я позвонила ей вчера – обычные звонки два раза в неделю – и, когда она не ответила, подумала, что она вышла с мистером Гриффином или с каким-нибудь другим знакомым пожилым человеком.
– В губке была вода. Я бы протянула еще неделю-другую.
– О, мам…
Я заплакала. Мать похлопала меня по руке свободной рукой.
– Не надо, Жаклин, не расстраивайся. Такое случается, когда стареешь.
– Я должна была быть рядом.
– Чепуха. Ты живешь за тысячу миль. Это моя глупость – поскользнуться в душе.
– Я тебе вчера звонила. Когда ты не взяла трубку, я должна была…
Она прервала меня:
– Дорогая, ты же знаешь, не надо этих всех «если бы», тем более при нашей профессии. Это случалось и раньше.
Она не могла бы причинить мне большую боль, даже если бы хотела.
– И сколько раз это уже случалось, мам?
– Жаклин…
– Сколько раз?
– Три или четыре.
Лучше бы я этого не слышала.
– Но травм при этом не было, так ведь?
– Ну, разве что некоторое время у меня рука была в гипсе. Я старалась не кричать.
– И ты мне никогда не говорила?
– Ты не виновата.
– Нет, виновата.
Она печально вздохнула:
– Жаклин, когда умер твой отец, ты стала моей семьей. Единственной семьей, которая мне необходима. Но я никогда-никогда не позволила бы себе стать обузой для тебя.
Я всхлипнула, но постаралась успокоиться.
– Ну что же, тогда привыкай. Как только тебя выпишут, ты поедешь со мной.
– Нет, не поеду.
– Обязательно поедешь.
– Нет…
– Пожалуйста, мам.
– Нет. Я веду активную общественную жизнь. Как я смогу общаться с друзьями, живя у тебя?
С большой неохотой я использовала свой главный козырь:
– Я говорила с твоими врачами. Они думают, что теперь ты не сможешь сама заботиться о себе.
Лицо матери стало суровым.
– Что? Это смешно.
– Они выпишут тебя, только если ты будешь жить у меня.
– Это доктор Кингсбери? Маленький льстивый урод. Разговаривает со мной, как с трехлетним ребенком!
– У тебя нет выбора, мам.
– У меня он всегда есть.
– Да, есть: или я, или дом престарелых.
Я наблюдала за действием своих слов. Самым большим, и единственным страхом моей матери был дом престарелых. До встречи с моим отцом она некоторое время работала в таком заведении и потом клялась, что скорее бросится под автобус, чем поселится в одном из таких «отелей смерти», как она их теперь называла.
– Да ни за что на свете.
– Мама, я могу прибегнуть к помощи адвоката.
– Но я в здравом уме.
Я заставила себя продолжать, хотя мне это все было ненавистно:
– У меня есть друзья в суде, мам.
Мама отвернулась, качая головой:
– Ты этого не сделаешь.
– Взгляни на меня, мам. Как ты думаешь, как далеко я могу зайти, чтобы защитить тебя?
Она продолжала смотреть на стену. По ее щекам катились слезы.
– Запугиваешь пожилого человека? Так я тебя воспитала, Жаклин?
– Нет, мам. Как ты сказала: «Ты единственная семья, которая у меня была». Ты заботилась обо мне восемнадцать лет. – Я сжала ее руку. – Теперь моя очередь заботиться о тебе.
Мать убрала руку:
– Я хочу остаться одна.
– Пожалуйста, не будь такой.
Она нажала кнопку, чтобы вызвать медсестру.
– Мам… пожалуйста.
Женщина в белом заглянула в палату:
– Как у вас дела, миссис Стренг?
– Я очень устала. Мне хотелось бы отдохнуть.
Сестра сочувственно посмотрела на меня.
Я встала, побрызгала в комнате принесенным освежителем воздуха и собралась уйти.
– Сестра, – раздался голос матери, – пожалуйста, проследите, чтобы следующие несколько дней ко мне никого не пропускали.
– Возможно, завтра вы решите по-другому, миссис Стренг.
– Нет. Я уверена, что нет.
Снова подступили слезы. Я глубоко вздохнула, чтобы не дрожать.
– Я люблю тебя, мам.
За все время она впервые не ответила: «Я тоже тебя люблю». Сестра положила руку мне на плечо, слегка подталкивая к выходу.
Я еще раз взглянула на мать и вышла из комнаты.