Круг перемен

Бали, 2019 год

С первыми тремя виллами в стиле хай-тек Анфиса справилась за три дня. Много стекла, чётких линий и кубических форм, в которых легко угадывался замысел архитектора стильно и лаконично вписать строение в окружающий ландшафт. Особых сложностей подобная работа не доставляла, потому что те, кому нравится современный дизайн, ориентированы на западные стандарты комфортной среды и не требуют ничего эксклюзивного.

— Завтра с утра поедем к основному объекту, — сообщила вечером словоохотливая Марина, приставленная агентством к ней в провожатые. — Там такое! — Марина закатила глаза к потолку. — Если сумеем втюхать недвижку какому-нибудь олигарху, то начальник обещал выписать премию. Наверное, и тебе тоже.

— Мне точно нет, у меня контракт, — сказала Анфиса, думая лишь о том, как поскорее избавиться от Марины, поговорить с Максимом и нырнуть в бирюзовую воду бассейна, чтобы тело хоть немного отдохнуло в блаженной невесомости тёплой воды. Одно дело — отдыхать на берегу океана с бокалом коктейля в руках или тянуть через соломинку охлаждённое кокосовое молоко, и совсем иное — работать под палящим солнцем, чувствуя на спине противную липкость пота.

Тяжёлый день искупался вечерней прохладой в номере и разговорами с Максимом. Теперь мысли о нем присутствовали в голове постоянно, как часть её жизни. И она знала, что Максим тоже думает о ней. А если двое сплетают свои мысли воедино, то становятся неразделимыми на любом расстоянии.

За время, проведённое вместе, Марина успела известить, что на Бали она уже три года и мечтает открыть своё агентство недвижимости или пивоварню. Инну она, как и Леонид, не признала, что, в принципе, уже не имело значения, потому что Максим успел узнать её адрес — оставалось только высвободить пару часов и сходить. И сразу заныло сердце: Максим… Как он там? У него такая опасная и нервная работа — ни поесть толком, ни передохнуть. Анфиса нахмурилась: вся надежда на Понтуса, чтоб присмотрел за хозяином до её возвращения.

По пути к новому объекту Марина беспрестанно болтала с кем-то по телефону и оглушительно сигналила каждой встречной машине. На узких участках дороги вдоль скал Анфиса несколько раз представляла, как машина летит в пропасть, и с облегчением вздохнула, когда Марина затормозила около арочных ворот с проржавевшей ажурной решёткой.

— Дальше пойдём пешком, дорога очень плохая.

По всему замечалось, что вокруг царит заброшенное королевство, где парк поддерживался кое-как, лишь бы не зарос окончательно. Если не срубать зелень, то в Индонезии джунгли поглотят постройки за считаные недели.

Тропа из жёлтой плитки привела к небольшому особняку в классическом колониальном стиле, напоминавшем о владычестве на острове голландских завоевателей. Четыре колонны по обеим сторонам крыльца поддерживали основание балкончика с красивыми витыми решётками. Большие окна с потрескавшимися рамами изо всех сил пытались напомнить о былой респектабельности и достатке хозяев.

— Не знаю, кому такая развалина приглянется? — затарахтела Марина. — Его проще снести и продать землю. Дом какая-то старая карга продаёт. И цену заломила несусветную, чуть не миллион долларов. Представляешь? На Бали — и миллион! То ли дело виллы, что мы вчера снимали: любо-дорого посмотреть. Как конфетки!

Не отвечая, Анфиса раздвинула огромные лопухи какого-то растения и увидела мраморную чашу фонтана в форме волнистой створки раковины.

Марина подошла и заглянула через плечо.

— Ужас как всё заброшено. Давай быстренько пощёлкай, и поедем обратно. У нас намечается грандиозная вечеринка! Я тебя приглашаю.

«Они тут все помешались на вечеринках, что ли?» — вскользь подумала Анфиса. Она села на край фонтана и выгребла оттуда горсть засохших цветков бугенвиллии. Порыв ветра снёс их с ладони, разметав по траве. Анфиса поднялась:

— Марина, ты поезжай, а я останусь на весь день. Скорее всего, и завтра сюда же приедем. Вечером заберёшь меня, причём чем позже, тем лучше, потому что работы много.

Время подходило к десяти часам утра, и солнце быстро поднималось в зенит, засвечивая стены дома непригодным для съёмки ярким светом. Над головой с оглушительной трескотнёй пролетела стайка мелких попугаев. Поперёк дорожки скользнула в кусты какая-то белёсая ящерица с круглыми бисеринками глаз.

Оставшись одна, Анфиса медленно пошла по каменистой дорожке вдоль дома. Под ногами хрустели обломанные ветки пальм и коричневый растительный мусор вперемешку с галькой. На полузакрытых жалюзи в окнах не хватало пластин. Но даже в жалком виде дом производил впечатление фамильного гнезда, и если его привести в порядок, то он превратится в жемчужину. В заброшенных домах время останавливается, и, чтобы уловить его дух, надо побыть с домом наедине.

На небольшом патио с истёртой плиткой стоял круглый чугунный столик и два стула.

Анфиса провела рукой по тёплому металлу на спинке стула и тут услышала тихое поскрипывание, словно кто-то мерно ходил взад-вперёд, не убыстряя движение. Звук доносился с обратной стороны дома, куда она ещё не заглядывала. Перешагнув через толстую лягушку, Анфиса повернула за угол.

Ветхая старуха в кресле-качалке походила на высохший ствол пальмы, искорёженный временем и изъеденный муравьями. На хрупких руках колокольцами болтались серебряные браслеты, тонкие ножки-прутики в чёрных башмачках едва доставали до земли. Анфиса подошла ближе, и старуха глянула на неё неожиданно зорким и ясным взглядом.

Анфиса постаралась представиться как можно приветливее:

— Добрый день. Меня зовут Анфиса, я фотограф. Меня наняли сделать снимки вашего чудесного дома.

Английский у неё был вполне беглый — спасибо тренеру, который выбил для команды учителя и лично следил, чтобы спортсмены не отлынивали от занятий. Прогулы и нерадивость строго карались чтением вслух «Робинзона Крузо» на языке оригинала. Почему именно «Робинзон», не знал никто. Подруга, которой английский давался особенно тяжело, уверяла, что Робинзон снится ей в образе тренера с огромной бородой и в юбочке из пальмовых листьев.

Видимо, старуха оказалась глухой, потому что не отреагировала на слова ни единым жестом. Примирительно улыбнувшись, Анфиса показала на открытую дверь кухни и на всякий случай спросила:

— Я войду?

Старуха отвела взгляд в сторону и стала смотреть на полёт оранжевой бабочки, что кувыркалась в воздухе, словно привязанная на ниточке. Повинуясь потокам воздуха, бабочка то взлетала вверх, то плавно кружила вниз, и тогда её крылья посверкивали на солнце отблеском золота.

Кухня оказалась огромной и старомодной, с холодильником шестидесятых годов, выкрашенным жёлтой масляной краской с грязноватыми потёками. На широкой газовой плите стояла пустая турка, а рядом две немытые чашки с остатками кофейной гущи. Чтобы сделать снимок, Анфиса убрала чашки и турку в раковину, а потом аккуратно вернула всё на место. Подумала было вымыть посуду, но не рискнула.

Хозяйка не готовила помещение к показу, и в комнатах царил хаос. По ходу Анфиса подобрала брошенную на пол кофту крупной вязки с разноцветными пуговицами. На обеденном столе бросалась в глаза тарелка с куском хлеба и раскрытая книга — кто-то любил читать за едой. Увядшие цветы в вазе осыпались на пол красными лепестками.

На старой кушетке с высоким изголовьем лежал турецкий валик-подушка в потёртой шёлковой наволочке. Надо сказать Марине, чтоб вызвала уборщиков, а на сегодня съёмка внутри дома отменяется. Но что-то здесь цепляло за сознание. Что-то, чего она не заметила и прошла мимо.

Анфиса ещё раз оглядела комнату: низкий стол чёрного дерева, тростниковая циновка на полу, комод с выпуклыми ящиками. Маленькая картинка в металлической рамке. Она подошла поближе к стене рассмотреть картинку, и сердце вдруг зашлось от неожиданности. Стоя на облаке, Богородица с Младенцем на руках указывала на запад. А у Её ног коленопреклонённо взирало на Неё русское воинство.

Не может быть! Откуда?

— Эту открытку моя мать привезла из России, — раздался за спиной скрипучий голос. — Она называется «Явление Богородицы русским войскам в Августовских лесах».

Анфиса резко обернулась. В нескольких шагах от неё стояла старуха и буравила её взглядом.

От удивления, что старуха сумела так неслышно подобраться, а ещё больше от того, что она говорит по-русски, Анфиса едва не ахнула. Даже браслеты на руках старухи не звякнули.

— Я уже видела такую открытку, — сказала Анфиса. — У моего… — Она на секунду затруднилась с определением. Сказать «друг»? Но Максим гораздо больше, чем друг. Как жаль, что пока нельзя по-простонародному сказать просто «мой», без всякого пояснения. Мой, и всё. И тогда в это короткое словечко вмещаются целые судьбы, связанные воедино. Подумав о Максиме, Анфиса улыбнулась.

— Я видела Августовскую икону, когда фотографировала развалины усадьбы Беловодо-вых. И ещё такая открытка есть у моего друга. Он тоже Беловодов.

Старуха протянула вперёд дрожащую руку со скрюченными костистыми пальцами.

— Помоги мне сесть. Меня ноги не держат.

Анфиса подвела её к софе и подоткнула под спину турецкий валик.

— Так удобно?

— Хорошо. — Старуха закрыла глаза и несколько мгновений сидела неподвижно, словно собираясь с духом. Когда она разомкнула губы, слова прозвучали поминальным звоном:

— Значит, он остался жив… — Она покачала головой. — Значит, жив…

— Кто он? — почему-то шёпотом спросила Анфиса.

Волнение старухи передалось и ей. Она тревожно замерла, ожидая объяснения.

Старуха пошевелилась:

— Муж моей матери Матвей Беловодов.

То, что говорила старуха, было непостижимо и невероятно.

— Подождите, я сейчас, — срывающимся голосом пробормотала Анфиса, хотя старуха никуда не собиралась исчезать и вообще не порывалась встать с места. — Я сейчас, одну минуту.

Дрожащими пальцами она набрала телефон Максима.

— Максим, срочно ответь, как звали твоего деда. — Тут она подумала, что дед слишком молод для старухиной матери, и исправилась: — Нет, прадеда. Ты знаешь, как звали твоего прадеда?

Даже через тысячи километров расстояния она почувствовала удивление Максима такому неожиданному вопросу.

— Прадед, прадед… — два раза повторил он медленно, явно сбитый с толку. — Моего прадеда звали Матвей Степанович.

Значит, точно он. Забыв дать отбой, Анфиса посмотрела на старуху:

— Вашего отца звали Матвей Степанович?

— Точно. — Старуха улыбнулась сморщенным ртом с отличными вставными зубами. — Только не отца, а первого мужа моей матери. Вторым браком она вышла замуж за голландца, моего отца. Он торговал древесиной и обожал маму, но она по-настоящему любила только своего Матвея. — Старуха провела рукой по щеке, и браслеты на её руке звякнули. — Только мама думала, что Матвей погиб на Первой мировой войне. А он, значит, остался жив. — Долгим взглядом она посмотрела на рамочку с открыткой. — Вот как судьба людьми играет.

Старуха внезапно опустила голову на грудь, зажмурилась и коротко всхрапнула, но тотчас встрепенулась:

— Запомни, моё имя — Софи Ван дер Хай-де, но ты можешь обращаться ко мне Софья Германовна. Иди, свари кофе, да покрепче. Себе тоже можешь. Я чувствую, нам с тобой надо о многом поговорить.