Круг перемен

Имение Беловодовых, 1918 год

Много раз за последнее время Марфа Афиногеновна жалела, что не покупала драгоценности: активы конфискованы, деньги превратились в труху, а на последние золотые монеты они с Верой заказали в монастыре Августовскую икону с открытки.

С трудом встав с кресла, Марфа Афиногеновна подошла к иконе и погладила пальцем фигурки военных у ног Богородицы. Она попросила, чтоб ближнему солдату иконописец придал черты Матвея, и тот с особым тщанием выписал тонкий профиль и руку, занесённую для крестного знамения.

Раннее утро за окном снимало с деревьев сетку темноты. Отгремевшие недавно июньские грозы напитали землю влагой, и трава росла как на дрожжах, а скосить некому. Марфа Афиногеновна допила последнюю чашку кофе (последнюю в буквальном смысле, потому что кофе больше не продавался) и позвонила горничной. На ходу поправляя волосы, Маша пришла и встала в дверях:

— Прикажете разбудить Веру Ивановну?

— Нет, пусть спит, не тревожь её. — Марфа Афиногеновна вздохнула. — Маша, тяжело говорить, но я вынуждена тебя уволить. Мне нечем рассчитаться, поэтому возьми в шкафу лисью шубу, ту, которая тебе нравилась, с шёлковой подкладкой.

— Марфа Афиногеновна, да как же так? — соломой вспыхнула Маша. — Я ведь из прислуги одна осталась! Вы даже скотников уволили!

— Как же мне их не уволить, если комбед всю живность конфисковал?

— А готовить кто станет? Кухарки нонче тоже нет.

— Сами приготовим. Да и готовить не из чего. Забыла, что когда скотину угнали, то и запасы из погреба вывезли?

— Я всё равно останусь! Мы ведь с вами семь лет вместе, с тех пор как Параша замуж вышла. — Маша упрямо нагнула голову. — Я забесплатно стану вам прислуживать!

— Нет, Маша, моё решение твёрдое. Тебе лучше сейчас быть с роднёй в деревне, чем здесь на семи ветрах. Сама знаешь, что ни день, то новые власти наведываются, да каждый раз с новыми требованиями.

Марфа не сказала, что в последний раз безусый мальчишка с наганом обещал пристрелить её как мироедку. У него так смешно прыгали губы, и было видно, как он упивается своей властью и пьянеет от вседозволенности.

«И никакого дурмана не надо, — подумала тогда Марфа. — Им наган заменяет и водку, и кокаин».

Маша продолжала топтаться в дверях, нудно, на одной ноте всхлипывая.

— Ступай с Богом, Маша, — сказала Марфа Афиногеновна и прикрыла глаза, чтобы избежать продолжения разговора.

Позже сквозь окно она увидела, как Маша с вещами идёт по аллее и тащит на плече лисью шубу.

Человек в кожанке появился в особняке под вечер, когда Вера и Марфа Афиногеновна ужинали. Из деревянной кобуры на боку торчала рукоятка пистолета. Не спрашивая разрешения, он прошёл на середину столовой и остановился, озирая пространство потолка и анфиладу проходных комнат. На вид его возраст приближался к тридцати годам, он имел вытянутое лицо с гладко выбритым подбородком и коренастую фигуру с кривыми ногами. С его сапог упал комок грязи. Комиссар размазал его каблуком по полу и перевёл взгляд на Марфу Афиногеновну и Веру.

Перед каждой лежала вареная картофелина в мундире и стояло блюдечко квашеной капусты из кадки в леднике.

Он хмыкнул:

— Когда нет ананасов в шампанском, и капустка хорошо идёт? — Он шагнул к Марфе Афиногеновне: — Вы будете бывшая купчиха Беловодова?

Вера поразилась, с каким спокойствием Марфа Афиногеновна посмотрела ему в глаза:

— Именно так, сударь. Что вам угодно?

— Мне угодно, чтобы вы очистили помещение. — Он сунул руку за отворот куртки и достал сложенный лист бумаги. — Постановлением Реввоенсовета ваш особняк конфискован для нужд революции.

Он не протянул бумагу Марфе Афиногеновне, а держал руку на отлёте, словно опасаясь за сохранность документа.

— Нам с Верой Ивановной прямо сейчас надо уйти или можно пообедать? — ледяным тоном поинтересовалась Марфа Афиногеновна.

На скуле мужчины дёрнулась кожа. «Сейчас он её ударит», — с ужасом подумала Вера и стала приподниматься, чтобы защитить.

Но мужчина лишь поджал губы и негромко процедил:

— Забрать можно по одному чемодану, и только носильные вещи. Всё остальное принадлежит народу. Даю вам время до утра.

Он развернулся и пошёл в глубь дома, поочерёдно заглядывая в комнаты. Стук его сапог хозяйской поступью разлетался по паркету, угасая в ворсе персидских ковров.

Вере показалось, что глаза Марфы Афиногеновны утонули в глазницах. Посерев лицом, она взяла Веру за руку:

— Вера, иди в церковь, где мы с тобой молились за Матвея, и отнеси туда икону Августовского чуда. И на всякий случай запомни, что в нижнем ящике комода в моей спальне выдвижная доска. Там осталось несколько червонцев. — Она сняла с шеи золотые часики на цепочке, украшенные рубиновой осыпью. — И это возьми.

— Зачем? — едва смогла пролепетать Вера.

— Как — зачем? Чтобы знать время. Сама слышала от комиссара, что у нас его осталось немного. А тебе идти пару верст. Прошу тебя, поторопись. — Марфа Афиногеновна встала и тяжело оперлась на трость. — Пойдём, я тебя провожу.

Вера несла икону, прижимая к груди, и всю дорогу разговаривала с Матвеем, как если бы он шёл рядом. Бегло пересказывала, как добиралась до Успенска, как познакомилась с тётенькой, и подробно — о последних событиях. Матвей должен знать, что его тётеньку выгоняют из дома. Около церкви она остановилась и подняла глаза к небу: если Матвей сейчас на Небесах, то он обязательно увидит её и поможет.

Время неумолимо продвигалось к вечеру, наряжая лес в тёмные одежды лиловых сумерек. Сквозь берёзовую рощу тонкой полосой просвечивала багровая полоса заката. Казалось, что тревога разлита в воздухе и летает над головой тяжёлой чёрной птицей. Обратную дорогу от церкви до дома Вера почти бежала и у самого порога остановилась, безотчётно прижав руку к сердцу. У ворот стояла телега с понурой лошадёнкой, а дверь в особняк была распахнута настежь.

Тишина в гостиной разбивалась то ли воем, то ли плачем — не разобрать. Звук шёл из спальни Марфы Афиногеновны.

— Марфа Афиногеновна? Тётя? Тётенька?

Минуя анфиладу тёмных комнат, Вера быстро прошла до спальни. Керосиновая лампа с закопчённым стеклом тускло освещала кусок стены и угол комода.

Марфа Афиногеновна лежала на кровати, свесив вниз руку, а около неё на коленях рыдал незнакомый мужик с седой головой.

— Марфа Афиногеновна, благодетельница, да как же так? — Он повернул к Вере залитое слезами лицо: — Померла. На моих руках померла. Я едва успел голубушку до кровати довести.

У Веры помутилось в глазах. Она поймала ртом воздух:

— Вы кто?

— Трофим я, скотник. — Он утёр ладонью щёки. — Приехал спросить, не надо ли чем подсобить, а то по деревне всякие слухи бродят. Оченно я обязан Марфе Афиногенов-не, она мою дочку от смерти спасла. И врача из города вызвала, и лекарство купила, а опосля ещё приданым одарила, чтоб девка замуж не бесприданницей пошла. — Он уткнул лицо в ладони и натужно взвыл сквозь зубы, напоминая раненого зверя.

Вера почувствовала, как внутри у неё образовалась пустота, которая странным образом возвратила способность трезво мыслить. Она прикоснулась к плечу скотника:

— Трофим, я прошу вас, похороните Марфу Афиногеновну. Вот, возьмите. — Она сняла с шеи золотые часы с рубинами. — Сделайте всё по-людски.

— Бог с вами, барышня, я благодетельницу и без платы упокою, так чтоб её чистая душенька не осталась в обиде.

— Возьми, прошу. Это часы госпожи Беловодовой, не хочешь взять за плату, оставь себе на память.

— А вы, барышня?

— Я? — Вера опустила плечи и посмотрела на письменный стол с керосиновой лампой. — У меня тут есть неотложное дело. Думаю, Марфа Афиногеновна меня бы одобрила.

Сначала пламя занялось в спальне, куда Вера натащила сена из хлева и обильно полила его керосином. В гостиной она устроила костёр из книг, провела дорожку из сена к гардинам и распахнула окно, чтобы ветер раздул огонь до самой крыши.

Коробка шведских спичек нашлась у камина. Чиркнув спичкой о коробок, она посмотрела на крошечный огонёк на кончике спички:

— Ради тебя, тётенька, и ради Матвея.

Когда огонь жадно лизнул покрывало на кровати, Вера вдруг вспомнила, что тётушка упоминала про спрятанные золотые монеты. Золото могло пригодиться в дороге. Вера бросилась к комоду, дрожащими руками вытащив ящик. Разыскивать деньги мешал дым, и она побежала к выходу, волоча ящик за собой. Под ноги вывалились панталоны, сорочки, шёлковая нижняя юбка с тонкой оборкой кружев по подолу. Вскорости бельё тоже съест огонь, и ничьи грязные руки не прикоснутся к личным вещам Марфы Афиногеновны. Ничего вам не останется, бандиты, ничего!

Поставив ящик на стол, Вера выдвинула нижнюю панель и сгребла в ладонь горстку червонцев со стёртым профилем императора. Из спальни вырвался клуб чёрного дыма, и стало трудно дышать. Она ссыпала монеты в загодя подготовленную ковровую сумку и в последний раз обвела взглядом гостиную.

— Надеюсь, к утру здесь останется пепелище.

Пальцы непроизвольно прикоснулись к карману кофты, куда она спрятала открытку от Матвея. Открытка — вот самое ценное, что осталось ей в этой жизни. Вера вздохнула, повязала по-бабьи платок на голове и шагнула в багровую ночь, освещённую разгорающимся пожаром. До Успенска двадцать вёрст. Если идти по лесу вдоль дороги, то к полудню можно влиться в поток беженцев, бредущих по всей России куда глаза глядят.